Вадим Сеничев в «Родине слонов»
Как так получилось, что учителя фехтования были совсем не нужны дворянам, но очень пригодились горожанам? Сколько стоил один экземпляр трактата по фехтованию? И как бой на холодном оружии из искусства превратился в науку и немного даже философию?
Мы публикуем стенограмму эфира дружественного проекта Родина слонов о зарождении и развитии европейских боевых искусств в Средние века c основателем Longsword Club, историком и переводчиком Вадимом Сеничевым.
М. Родин: Сегодня у нас специальный выпуск для мальчиков от пяти до семидесяти лет. Недавно мы сделали программу об истории окинавского карате. И в очередной раз всплыл миф о том, что все восточные единоборства чрезвычайно древние, имеющие традицию в тысячу лет и ничего подобного в мире нет. То есть в остальном мире люди дрались и воевали как придётся, и только там, на востоке, это всё превратилось в искусство и тайное знание.
Сегодня мы будем говорить об европейских боевых искусствах, о том, что этот миф не совсем оправдан. Мы будем говорить о системах европейских единоборств, о том, как они возникли и развивались. Когда мы говорим про Европу, чаще всего приходится обращаться к античности. Правильно ли я думаю, что не могло в этой колыбели науки, в европейской античности, возникнуть что-нибудь, связанное с единоборствами?
В. Сеничев: Могло. И главная, наверное, ситуация состоит в том, что одно описание каких-то известных тогда людям боевых приёмов встречается уже в самом первом системообразующем тексте античного мира, в «Илиаде». В песне одиннадцатой «Илиады», посвящённой подвигам Агамемнона, описывается приём, которым Ифидамас пытался Агамемнона убить. Сам приём описан досконально: как он бил, куда целился, как Агамемнон от этого приёма защитился. Точнее, он не защитился, его спас доспех. Но то, что древние уже во времена Гомера знали и описывали приёмы – это вполне естественное состояние дел.
И дальше греческая традиция передаёт нам очень интересный момент: что подготовка человека к войне и набор приёмов, который ему необходим, передаются ему в первую очередь на охоте. Один из любимейших всеми историков древнего мира, Ксенофонт Афинский, имеет трактат «Кинегетикос», это о псовой охоте. И в нём описывает, что охота на кабана подобна бою с человеком. И охотник, научившись убивать кабанов, учится и в строю фаланги держать себя очень строго. И лучше его здоровье, и лучше его внимание, и лучше бьёт, потому что удар по дичи и удар по человеку (имеется ввиду пешая охота, когда человек вступает в противоборство со зверем) очень похож. То есть уже в античной Греции представляли, как готовить к войне и что для этого нужно.
Но ближе подходящий к нашей теме фрагмент документа – это фрагмент папируса, который найден в эллинистическом Египте, датирован II в. И в этом папирусе описано, по-моему, девять или десять приёмов борьбы. Причём достаточно досконально. Видимо, это чья-то памятка была. Какого-то учителя, или того, кто учился. В ней описано, как бороться без оружия: «схвати за руку так, поверни сюда, брось так». Это уже само по себе говорит о том, что была попытка систематизации и некоего методического осмысления приёмов. Кроме того, была система обучения как таковая.
М. Родин: А в целом от античности дошли литературные описания о существовании школ, систем, или ещё чего-то такого? Мы знаем про панкратион, один из видов олимпийских состязаний.
В. Сеничев: Сам папирус, он из города Оксиринх, описывает то, что можно назвать греческой борьбой. Римское время донесло до нас традицию поединков в виде гладиаторских боёв. Мы знаем прекрасно, что были гладиаторские школы. Мы прекрасно знаем, что они учились сражаться красиво, интересно, эффективно. Хотя сейчас в историографии ставится вопрос, сражались ли они по-настоящему, или пытались имитировать бой, создав максимальную зрелищность. Что ставит противоречие между боевым искусством и шоу. Но мы знаем, что они учились. И знаем, где. Но не знаем, чему конкретно. У нас нет описаний, как они это делали.
С другой стороны, у нас есть великолепный античный источник, который говорит о подготовке. Это Вегеций. Его трактат о военном искусстве нам рассказывает о системе подготовки римского солдата, какой она была во время поздней империи. Там и удары по мишени, и бег, и запрыгивание в седло. Огромное количество физической активности, которая переносится очень легко на боевую практику.
Это наследие античности, в виде Вегеция, например, было известно и во времена Карла Великого, судя по документам, и позже. Его даже переписывали в средневековое время. Оно до нас дошло. Но мы не знаем самих приёмов. Но мы знаем, что они были и им учились.
М. Родин: Получается, эта традиция не прерывалась в Средневековье.
В. Сеничев: У любого человека, который сталкивается с военной ситуацией или с ситуацией поединка, защитой своей жизни с орудием или без, если ему повезло выжить, порождается какой-то опыт. И его он может применить к своей пользе. И любой воин любого племени в любом месте на Земле некий опыт с собой несёт. Другое дело, что до систематизации ещё было далеко. Это отдельный этап мыслительной деятельности, можно даже сказать, отдельный этап развития общества, который потребовал бы систематизации. До систематизации пройдёт не одна сотня лет. И первые её попытки будут уже в Высоком Средневековье.
М. Родин: Античность – это более осознанное время, время мыслителей, которые рефлексировали. А когда появилась в Средневековье практика осознанной подготовки человека к бою, целенаправленных тренировок?
В. Сеничев: Средневековый мир – это мир, в котором жило как бы три разных человека: молящийся, трудящийся и воюющий. И они смотрели на войну с трёх разных углов. Для воюющего война была смыслом жизни и его главным «продуктом», который он предлагал. Для молящегося это то, чего надо избегать. Для трудящегося это то, что ему скорее мешает, чем то, что ему необходимо. Зарождение феодализма сразу ставит вопрос о том, что подготовка воина начиналась с рождения, естественно, но для того, кто родился в нужной среде, в нужной семье. Здесь важно сказать, что, учитывая, что средневековая война имеет определённый классовый характер, участие в ней обычного человека от сохи немного ограничено. И в большей степени военные действия ведутся отдельным феодальным классом.
Внутри феодального класса будущий рыцарь готовился к своей главной задаче – войне. Рабан Мавр, источник ещё раннего Средневековья, пишет, что в первую очередь подготовка рыцаря – это занятие охотой. При тогдашних условиях охоты был вполне реальный риск погибнуть. Необходимо сталкиваться с противником очень близко. Нужно учиться загонять его, догонять его, убегать от него в случае чего. Пользоваться холодным оружием очень активно. Уметь пользоваться конём. Традиция конной охоты и использования коня в ситуации противоборства с диким зверем до сих пор жива в виде испанской и португальской школы выездки, которая готовит коней к корриде, где конь управляется подобным образом, как это могло бы быть в бою.
Средневековый рыцарь, основа военной машины, он всадник. Его главный навык – уметь пользоваться конём и бить с коня. Поэтому некие приёмы фехтования, ещё и пешком – это для него скорее исключение¸ чем правило. Поэтому он мог гораздо меньше времени уделять тому, чтобы готовиться к самообороне просто с мечом пешком и без защитного снаряжения. И во многом развивается как отдельное направление боевое искусство рыцарей, где они могут перекладывать много защитных функций на доспех, на то, что они всадники. И отдельное боевое искусство будет развиваться у тех слоёв населения, которые ставят пеший бой приоритетным.
М. Родин: Были какие-то школы, или это всё от отца к сыну передавалось?
В. Сеничев: Скорее на первом этапе развития боевого искусства, как некой систематизации, это практически семейное предприятие. Когда наиболее талантливый пытается передать свои знания своим родственникам в первую очередь. И, учитывая устройство общества, передавать неродственникам может быть опасно.
С другой стороны у феодального строя есть одна очень большая проблема, которая начинает проявляться, насколько я помню, с конца XII в. Это проблема роста городов. Рост городов, появление горожан, которые начинают заявлять о своих правах и ставить себя не ниже, чем противоположные им феодалы. У них появляется потребность в обучении. И они ищут способы систематизации знаний и научения тех, кто не с детства рос, чтобы убивать других людей, кто не рождён в поколениях «эффективных убийц». А кто просто имеет потребность в самообороне и в выходе, например, на судебный поединок. Существует отдельная гипотеза, что развитие именно преподавания фехтования очень крепко завязано с необходимостью у некоторых людей выходить на судебные поединки, на ордалии, которые идут с оружием в руках. Хотя это практика, которую старались избегать всеми силами, но для тех, кому это предстояло, необходим был человек, который научил бы их. Тем более, далеко не всегда человек, который попадает в ситуацию, где ему необходимо защищать жизнь на суде, хоть когда-то вообще держал в руках оружие. И вот здесь необходимость в систематизации и обучении встаёт просто напрямую. Не считая того, что города хотят защищать себя. Вспоминая войны Гогенштауфенов с итальянскими городами, когда города пытались защищаться силами, по сути, собственных граждан. И местами эффективно.
М. Родин: Получается уникальная ситуация: больше всего воевать нужно, вроде как, рыцарям и дворянству, но систематизация происходит в недворянской среде обычных горожан. Какие у нас по этому поводу есть источники, какие книги, трактаты, где это зафиксировано?
В. Сеничев: Здесь важный момент: появление письменного источника происходит чуть позже, чем появление самой системы. Самый ранний известный нам европейский трактат из найденных на данный момент – «Tower manuscript 1.33». Посвящён он удивительной ситуации. В нём монах, с тонзурой, со всеми признаками монашества, и школяр, самый настоящий студент с молодым лицом, с кудрями, сражаются на мечах и маленьких кулачных щитах, которые называются «баклер», или «брокеро». Название происходит от слова «пряжка». Маленький щит, который закрывает только руку и чуть-чуть предплечье.
М. Родин: И держится, как за ручку двери.
В. Сеничев: Держится за ручку, как крышка от кастрюли. Этот источник датирован 1300-м годом. Они одеты ещё по старой романской моде: длинные одежды, заправленные за пояс, чтобы удобно было шагать. Люди тогда ходили не в спортивном стиле, не в стиле позднего XIV в., или Ренессанса, где одевались в удобную облегающую «спортивную» одежду, в которой можно было что угодно делать.
В этом источнике огромное количество интересного текста, написанного на латыни вперемежку с некоторыми немецкими вкраплениями, который говорит, что всякий, кто хочет защищать свою жизнь и хорошо сражаться мечом, использует для начала семь положений меча и тела. Они называются «кустодия». Это уже сразу говорит, что есть некая система. Сразу определяется, где держать меч, а где не нужно. А самое интересное: говорит о том, что в данный момент в этой ситуации это люди не военные. И, возможно, и учат невоенных. Хотя монаха подозревают, что он старый крестоносец. Но это версия, откуда он мог взяться и почему монах учит студента.
С другой стороны, вся ситуация подразумевает, что они без доспеха, в обычной одежде. Они щит используют в первую очередь для прикрытия ударной руки. Потому что любой удар холодным оружием по пальцам, по запястью выведет из строя очень эффективно. Меч при том, что это оружие само по себе достаточно удобное и лёгкое, тем не менее очень легко перерубает мелкие кости и режет кожу. Поэтому этот щит сразу говорит о том, что этот человек не защищён доспехами. Он в первую очередь думает о самообороне. Он защищается щитом. И в большинстве случаев, когда он наносит удар, щит выносится вместе с ударной рукой.
М. Родин: То есть двумя руками: левая прикрывает правую.
В. Сеничев: Да. Позволяет чуть-чуть подрегулировать защиту или передавить защиту. Там огромное количество приёмов на это построено.
И самое интересное: если бы этот текст был просто сборником приёмов, мы бы сказали: да, кто-то составил описание того, что он умеет. Но этот текст является сборником методологии. Он начинается с того, как встать. Там описано, как шагнуть, в какую сторону, какой ногой. Описано развитие ситуации: вы сделали первое движение, противник мог среагировать так, или так. Тогда сделай другое, или третье, четвёртое. Есть вариации, дробление, ветвление ситуаций. И это говорит о том, что люди продумывали очень много. Не просто приём и контрприём. Нет, там очень большая проделана работа.
И, опять же, в этом трактате не участвует фигура рыцаря. С другой стороны, в этом трактате есть женщина. Подписана она, хотя подпись её можно трактовать по разному. Там действительно видно женщину: у неё длинные очень волосы, у неё платье, но оно заправлено тоже за пояс. Её, видимо, называют Вальпургией. Поэтому трактат иногда называют «Walpurgis Fechtbuch», т.е. Вальпургиев трактат о борьбе, или о поединке. И она сражается со щитом и мечом наравне со всеми. В нескольких приёмах она изображена, в нескольких разделах. Т.е., возможно, и женщины это практиковали. Может, в виде некой физкультуры. Может это было просто полезным упражнением для тела и ума.
Потому что фехтование, если представить его в аналитическом ключе, который необходим, чтобы обучить человека, который не рождён в этой среде, то ему необходимо развить ум, чтобы он мыслил, действовал, в боевой ситуации не терялся. Поэтому, естественно, нужно много мнемонических приёмов. Рифмовать, например, приёмы, строчки, чтобы запоминались лучше. Описывать приёмы так, чтобы их можно было повторить. И обучать человека систематически. Просто показать, один-два раза повторить – это малоэффективно. И с большой вероятностью так многого не добьёшься.
Поэтому систематизация приводит к тому, что фехтование становится даже популярным в этой среде. Можно очень часто увидеть, я сошлюсь сейчас на источник всем известный, на любимого всеми Джефри Чосера, «Кентерберийские рассказы», где среди его персонажей можно заметить, например, мельника, у которого меч и баклер на боку висит, несколько персонажей с кинжалами едут. Т.е. это действительно популярное сочетание для людей, которые боятся за свою жизнь.
М. Родин: Т.е. меч и баклер – это в это время нормальное городское оружие для самообороны, которое все с собой носили.
То есть в XIII-начале XIV вв. в Англии уже существовали какие-то системы, которые передавались даже в письменном виде. А что мы знаем про институты, которые их передавали? Какие-то учителя, школы?
В. Сеничев: Они есть. Не только в Англии. Сам манускрипт найден в лондонском архиве, но сам он скорее всего происходит из северной Германии, может быть Нидерландов. Чаще, когда говорят о происхождении европейских боевых искусств, сразу говорят о Германии. Там есть огромный пласт источников. Но применимо к Средним векам трудно сказать «Германия», потому что самой Германии ещё нет, а есть земли, где говорят на диалектах будущего итальянского языка, и на венгерском, на славянских языках, и огромном количестве других. Удивительный факт: есть учителя фехтования-евреи, не смотря на поражение в правах в Средневековье. Но среди мастеров фехтовальных гильдий, которые появятся чуть позже, есть и еврейские мастера.
Всё, что порождено этой культурой и то, откуда зарождается эта культура, с некоторой вероятностью – это городские университеты и город, который имеет определённый заказ на обучение. В хрониках города Болонья, например, уже в XIII в., по-моему, с середины уже века, упоминается, что город оплачивал мастеров, которые обучали городских жителей. Скорее всего, молодёжь. Там находился один из важнейших в то время университетов Европы, и некоторые мастера фехтования в том числе преподавали в университете.
М. Родин: И не только фехтование?
В. Сеничев: Не только фехтование, но и вполне обычные науки. Фехтование могло входить в тогдашнюю систему образования, почему бы и нет? Мастера и их традиция внутри той же Болоньи просуществовали до середины и даже до конца XVI в. По крайней мере, известные нам. Некая преемственность, которую мы можем проследить.
М. Родин: Т.е. эти традиции существовали несколько веков. А в других городах что? Это какие-то частные учителя, которым отдавали детей в определённом возрасте? Как это происходило?
В. Сеничев: Здесь нужно разделить сразу два понятия. У городских жителей и сельских феодалов разный чуть-чуть подход. Но в XIV в., к которому мы подбираемся очень осторожно и разумно, потому что тогда произошло очень важное событие в европейской истории: т.н. военная революция. Которая описана ещё Хансом Дельбрюком и многими другими учёными. И она поставила перед феодальным классом очень конкретный вопрос: а зачем вы нужны, если вы можете только скакать на своих лошадках? Вас уже побеждают швейцарцы, брабантцы, англичане. И эта проблема, вставшая перед феодальным классом, находит решение в том, что большое количество рыцарей тоже начинает повышать свой навык насколько может. В трактате «Розовый куст войн», написанном французским королём для своего сына дофина, сказано, что рыцарь подобен доктору в других науках. Он о войне знает тот объём и ту глубину, которую необходимо знать юристу, или богослову, или медику. Это всё происходит на рубеже XIV-XV вв.
М. Родин: Как это повлияло на фехтование, на школы единоборств?
В. Сеничев: С системной точки зрения повлияло на то, что рыцарь должен стать более универсальным воином. Даже не смотря на то, что далеко не все выбирали обучаться конкретным фехтовальным навыкам, далеко не все выбирали вообще набор умений некий, который мог пригодиться, но системно уже рыцарь начал понимать в то время, что ему придётся спешиться, что, возможно, ему придётся брать препятствия, укрепления, самому их возводить. Т.е. просто навык всадника для него уже будет недостаточен. Хотя, может, он всю жизнь проведёт в кавалерийском эскадроне и единственное, что ему будет нужно в жизни – это родное копьё.
Но в то же время у нас есть уникальный прецедент: во второй половине XIV в. турниры, проводящиеся во времена, допустим, Столетней войны на территории Франции, проводились не только конными, но уже пешими. Самые ранние, по-моему, датируются 1380-ми годами. Может, есть и более ранние, но документ ещё не попался нам на глаза. Но в которых кроме курса джостинга, т.е. конкретно копейной сшибки на коне, в каждой противоборствующей партии сражались и на мече пешком, и на копье пешком, на топоре пешком, и кинжалом даже пешком. Правда, мало кто из них добрался до кинжала, потому что хватало нескольких хороших метких ударов другого оружия, чтобы противник уже получил рану и не смог продолжать. Но тем не менее конец XIV в. говорит нам о прецеденте, что рыцарь начинает обращать внимание на то, что что-то не так в его феодальном мире.
Параллельно с этим идёт развитие городской культуры, которая порождает сам феномен, что человек с оружием, свободный полноправный горожанин, владелец собственности, имеет полное право носить оружие и доспехи. И имеет возможность обучаться. Появляются сначала индивидуальные учителя, потом гильдии. Преподаватели фехтования в Болонье, может, и не формировали гильдию, но они имели преемственность друг за другом. Каждый, возможно, был учителем предыдущего. В германских землях уже в XV в. появляются противоборствующие за место под Солнцем гильдии в разных городах: это гильдия Вольных фехтовальщиков и гильдия Марковых братьев, которые обучают горожан в основном, естественно, за деньги. Прибыльное занятие, своеобразный фитнесс-тренер.
Важно понимать, что горожанин по своей природе не обязан воевать. Война может с ним случиться. Или он может тёмной ночью идти из кабака, зайти в переулок, и у него с одного угла спросят, как пройти в библиотеку, а с другого – где закурить. И у него нет выбора, кроме как взяться за меч и вывести себя из этой ситуации. Но понятно, что для него это не обязаловка. И горожане могли рассматривать обучение боевым искусствам как некий фитнесс, некий спорт. Аналог спорта в нашем понимании.
М. Родин: Но времена-то были дикие, на самом деле. Насколько я помню, мы обсуждали с Василием Новосёловым ту же самую Италию в этот период, и там резали друг друга в переулках налево и направо. Т.е. если ты хотел жить, ты должен был учиться.
В. Сеничев: Должен был учиться. Но не в жизни каждого это происходило. Скорее всего, каждый учился чему-то.
Есть ещё важный момент. Судя по косвенным источникам, существовало некое боевое искусство, которое примерно всем было понятно, некое представление о том, как не подставиться под удар, как ударить, как защититься. И его отголоски можно видеть даже, допустим, в некоторых византийских барельефах, когда видно, что фигурки воинов держат щит и меч не просто так. У них видна некая последовательность, система позиций, из которой можно понять, что они явно что-то замышляют системное. Т.е. некое нативное, естественное боевое искусство плавно существовало в течение всего этого времени.
Опять же, возвращаясь к систематизации, к попыткам сделать его эффективным и функциональным, например, против человека, который знает, как ударить прямой правой. Самый стандартный удар для правши. Ситуация защиты от этого удара описана мастером Фиоре де Либери, например. Удар мечом справа сверху. Представьте вашу правую руку, если вы правша, или левую, занесите палку в кулаке к правому плечу, и самый простой удар, который вы можете сделать – это сверху вниз. Этот удар Фиоре де Либери называет «Colpo di Villano», т.е. «удар простака» или «деревенщины». Он предлагает конкретный набор приёмов: если вдруг на вас напал деревенщина с мечом, сделайте так и вот так. И точно будете защищены.
М. Родин: От этого времени, насколько я понимаю, до нас дошло достаточно много источников. Мы знаем имена конкретных учителей, которые составляли эти трактаты. Расскажите про это. Какие там основные источники?
В. Сеничев: Самый, пожалуй, методически полный и самый красочный набор источников – это четыре иллюстрированных трактата. Они, правда, повторяют друг друга вплоть до запятых. Это четыре трактата, написанные по учению Фиоре де Либери. Происходил он из северной Италии, из Аквилейского экзархата. Это уникальное религиозно-политическое образование.
Фиоре составил достаточно большой трактат, в котором описал методическое руководство, как подготовить человека с нуля до самых высот, до конного боя. Составил он его не просто так, не для некоего города или школы. А для своего патрона, у которого он жил и которого обучал. Это был Никколо III д’Эсте, маркиз Феррары. Молодой достаточно тогда человек. Он родился в 1383 г. А Фиоре для него написал трактат в 1404-06 гг. Т.е. он, видимо, обучал этого молодого человека.
И в трактате он описал огромное количество того, что нам даёт понять, как происходило обучение. Во-первых, он описал, кого он учил и чего эти люди добились.
М. Родин: Самореклама такая.
В. Сеничев: Да. Но, с другой стороны, он не рекламировал себя для кого-то. Он точно знал, кто его патрон. Он с ним был в очень близких отношениях. И это важный момент: он никому другому своего искусства не предлагал. Он писал эту книжку, чтобы его ученик, который был, видимо, единственным на тот момент его учеником, это книгу имел под рукой в случае, если ему надо будет повторить что-то, что они уже учили. И Фиоре прямым текстом в своей биографии, на первых страницах трактата пишет: «Я своё искусство всегда давал в тайне и только тому, кого учил». И, может быть, его друзьям, которые наблюдали за обучением. Чтобы его приёмы не попали тем, кому не нужно. Никколо III д’Эсте – это человек явно благородный по статусу, с претензией на серьёзное владение серьёзными территориями. Ну зачем ему обучаться, если он из длинной преемственности вполне эффективных убийц происходит?
И здесь встают два вопроса: во-первых, военное дело меняется постепенно. А во-вторых, что самое необычное, именно в то время появляется большое количество выходцев из более низких слоёв, которые получают дворянство. Покупают, заслуживают. Например, итальянские города дают своим богатым гражданам рыцарское достоинство. Им надо где-то брать рыцарское мастерство. И здесь нужны учителя фехтования. Именно для дворян. Позже, чем у горожан этот вопрос встал. У горожан, возможно, этот вопрос начал решаться уже в XIII в. Дворяне ввиду этой совокупности причин пытаются наверстать упущенное.
Опять же, возвращаясь к трактату де Либери, очень важно заметить, что он описывает вообще всё, что знает о военном деле, о поединке. Он начинает просто с борьбы. Борьба без оружия в руках – это основа основ для него. Сустав такой поверни вот так, схвати здесь, брось сюда. Это всё систематически даётся в конкретном наборе правил, которые начинают с простого, идут к сложному. Очень, опять же, ветвится развитие приёмов. Т.е. это не просто «сделай так, а ещё, я помню, надо, может, вот так». Нет, там огромное ветвление приёмов происходит. Потом он берёт кинжал и говорит: «защищайся», или «атакуй» вот так и так. Это десятки страниц.
М. Родин: С картинками. Все эти фехтбухи просто разглядывать интересно.
В. Сеничев: Да. Это великолепный источник просто по искусству своей эпохи. Скорее всего, над самым большим трактатом Фиоре работал кто-то из подмастерий, возможно, сиенской школы.
М. Родин: Фиоре де Либери умер в начале XV в. А XV в. – это расцвет всего этого. Там много разных фехтбухов. И там происходит, насколько я понимаю, дробление, разделение, потому что оружие меняется само по себе. Мы говорили, что в первых фехтбухах это меч, баклер. Дальше начинает возникать двуручный меч. С другой стороны, меч становится более лёгким, больше похожим на то, что мы привыкли называть шпагой. Вот про это расскажите. И там, соответственно, разные приёмы, школы, и т.д.
В. Сеничев: В конце XIV в., и это и археология показывает, и просто изобразительные источники, в моду входит то, что мы называем историографическим термином «длинный меч». Длинный меч – это всё ещё оружие всадника. Он легко может достать его из ножен, ударить им одной рукой, с коня, как ему удобно. С другой стороны, это оружие, у которого есть удлинённая рукоять. То, что можно назвать «полуторный меч», или термин «бастард» используется иногда в литературе. Его проще называть «длинный меч» в отличие от обычного одноручного.
М. Родин: Во «Властелине колец» почти у всех бастарды.
В. Сеничев: Он очень показателен, потому что это оружие, которое на два с половиной века станет основным гимнастическим оружием. Наиболее известная часть трактата Фиоре де Либери – это учение о мече в двух руках. Сам по себе меч можно держать и одной рукой. Он и с коня используется одной рукой вполне. Что отличает его от двуручного меча: на коня с ним даже не залезешь, по большому счёту.
С Фиоре де Либери во всех последующих, и в североитальянских, и в германских, которых тоже несколько разных школ можно даже назвать, длинный меч является центральным, может быть, местом во многом. Потому что он, по заверениям тогдашних учителей фехтования, развивает тело и справа, и слева, и требует равного навыка и в руках, и в ногах. Это полезно для развития. Даже если придётся сражаться конным и копьём, мыслить в категориях длинного меча было очень полезно.
И чётко датируемые германские трактаты появляются уже в 1420-е гг. Первый из них – это тоже целый цикл книг под общим названием «Gladiatoria», т.е. искусство меча (Gladius (лат.) – это меч). Он описывает поединок в доспехах, германский поединок, судебный, даже можно его назвать. На стандартном наборе оружия: на копье, мече, кинжале, которые друг друга сменяют по мере сокращения дистанции и разламывания самого оружия. Это первая германская школа. Опять же, центральным местом для неё является длинный меч.
Вторая германская школа связана, например, с именем мастера Иоганна Лихтенауэра, который, вероятно, жил где-то в XIV в. Потому что его автографа мы не знаем. Но мы знаем, что от него остался Zettel. Набор рифмованных советов о том, как сражаться. Причём он методически невероятно полон. Там описаны признаки пространства, времени. Время делится в зависимости от инициативы оппонента или вас. Там прописано огромное количество решений и приёмов. И даже приёмы, которые сочетают в себе сразу и защиту, и атаку.
Всё это через XV в. по большому счёту идёт по тем европейским регионам, где активно развито книгописание, где есть деньги на создание книг, потому что это чудовищно дорогие издания. Они несопоставимы, конечно, с золотой библией какой-нибудь известной. Но это примерно уровень очень красивого иллюстрированного рыцарского романа. Это ужасно дорогие вещи, которые мог позволить себе заказать либо город, причём не всякий, какая-то гильдия, скинувшись, могла позволить себе такой учебник с картинками. Либо дворянин очень высокого полёта. Многие фехтовальные трактаты посвящены конкретным патронам. Герцогам, маркизам, графам.
Есть ещё подвид фехтбуха (фехтбух – это термин, конечно, общий, зонтичный. Ну, книги боевых искусств), который не имеет картинок, а от этого обычно представляет собой просто тетрадку, в которой переписано, что человек умеет, помнит, знает, чем пользуется. Это тоже очень распространённый момент. Но их обычно пропускают мимо глаз, потому что это же надо читать. Хотя это мой любимый вид, потому что он заставляет мозг работать очень сильно. Когда читаешь, представляешь, что нужно сделать, и пытаешься понять, что человек имел ввиду.
М. Родин: А в это время происходит какое-то деление на гражданское фехтование, для драки на улице просто, и на военное? Ведь всё это разные приёмы, навыки.
В. Сеничев: Это разные ситуации. Но, учитывая аналитические принципы пространства, времени, взаимодействия оружия, которое очень здорово описано немцами через рычаг сильный\слабый, сильную и слабую долю меча и то, как ощущать действия противника своим мечом. Т.е. это своеобразный щуп, орган чувств. В военной ситуации навык фехтования редуцируется до минимума, который можно себе позволить в ограниченном пространстве, где нельзя просто сделать шаг назад, потому что сзади товарищ. Может, вы оказались в ситуации защиты какого-то коридора в осаде. И всё равно ваш фехтовальный навык вам поможет.
В гражданской ситуации чуть больше свободы. И здесь встаёт своеобразная дилемма. Скорее всего, учились все бездоспешному бою на оружии и без оружия, как некой базе. Плюс ко всему люди благородного происхождения, которым явно придётся сражаться, добавляли к этому навык боя в доспехах. Это особая статья в напряжении, потому что доспехи ограничивают движения. В них чуть-чуть по-другому видится, дышится, слышится.
М. Родин: Ну и пропустить удар какой-нибудь можно.
В. Сеничев: Да. И при этом есть особая возможность того, что доспех не боится почти ничего. Доспех конца XIV в. для ручного холодного оружия – почти непроницаемая вещь. Именно об этом многие трактаты пишут: найди щель под забралом, просунь кинжал, и тогда он сдастся.
М. Родин: Из разных фехтбухов я даже помню две разные ситуации. У тебя двуручный меч, ты идёшь по улице, на тебя напали. И как ты его должен нести на сгибе локтя левого, чтобы его быстро достать и убить своих противников, или защитить женщину, которая сзади. А другая совершенно ситуация, когда у тебя тот же самый меч, но ты в строю и перед тобой товарищи со щитами и одноручным мечом. Настолько всё подробно описано.
В. Сеничев: Именно такие трактаты о двуручном мече мы сейчас цитировали. Испанские и португальские трактаты конца XVI в., и даже XVII в., тогда двуручный меч как раз по большому счёту и был в употреблении в большей степени, чем в XV в., когда он был редкой экзотикой.
М. Родин: Двуручный меч – это не тот длинный меч, о котором мы до сих пор говорили.
В. Сеничев: Это не тот рыцарский меч, который просто можно взять двумя руками. Истинный двуручный меч можно сравнить скорее с древковым оружием. Его не засунешь в ножны, его на поясе не поносишь. Он ростом почти с человека. Это оружие, которое скорее заменяет копьё или алебарду. Заменяет очень условно.
Понятно, что в ситуации военной мы ограничены. В ситуации гражданской тоже есть определённые ограничения: узость коридоров, количество противников. При этом сам набор приёмов, принципов остаётся ровно потому, что то искусство, которое начало создаваться в конце, видимо, XIII в., несёт за собой набор принципов совершенно универсальный. Принципов природных, по большому счёту. Время, пространство и человеческое тело никуда не деваются. И если противник в доспехе, бить его бессмысленно. Ну, вдруг вы удачно нанесёте ему сотрясение и он на пару минут потеряет координацию. Но это удача. А эффективность и то, что есть искусство…
Мы всё время говорим об искусстве, но забыли сказать, что у искусства в европейском понимании очень чёткое определение: это конкретный тип познаний и деятельности по Аристотелю. И когда в университетах, горожане говорят об искусстве, они имеют ввиду очень конкретный аристотелевский принцип, который как раз тогда входил в моду. Который породил европейскую науку в позднем Средневековье и в наше понятие Нового времени. Искусство – это способ преобразования на основе опыта, аналитики, понимания принципов.
Само искусство остаётся универсальным для любого оружия, и для отсутствия оружия тоже. Но именно потому, что это искусство, оно применимо к любой ситуации. Даже притом, что у нас есть два источника искусства, т.е. искусства, строго говоря, феодалов, у которых задачи были редуцированы относительно самообороны, самооборону они могли перенести на свою кольчугу, кирасу, и искусства горожан, которых могли застать буквально в одних портках, и им приходилось то же самое: защищать себя. Но искусство при этом остаётся абсолютно универсальным. И принципы боя в доспехах и боя конного, и принципы боя безоружного, с любым орудием, и с более поздними шпагами, рапирами, одноручными мечами, проще говоря. Потому что для средневекового человека любой меч просто с более сложным эфесом всё равно меч. Они не делили.
М. Родин: Ну да, слово «шпага», насколько я понимаю, вообще только в русском языке.
В. Сеничев: Это русский перевод «Spada».
М. Родин: Что изменилось к XVI в.?
В. Сеничев: XVI в. с точки зрения современной историографии – это вообще смена парадигмы во многом. Обычный человек этого мог не заметить. Но фехтовальщики заметили. Точнее так: в фехтовальном мире XV в., где искусство и повторение правил прошлого было определённой нормой. Вот фехтовальщики конца XV-начала XVI вв. начинают немного спорить со старым. И здесь есть важный манускрипт, написанный Филиппо де Вади в 1492 г., по-моему. В котором он целую отдельную поэму посвящает тому, что все говорят, что фехтование – искусство, а он говорит, что наука. А наука – это четвёртый тип познания по Аристотелю. Четвёртый принцип, принцип универсальности, принцип абсолютных истин, условно говоря. И Филиппо Вади говорит: «Фехтование есть геометрия». В геометрии заключены все необходимые вам углы, повороты, ракурсы. Всё заключено именно вы науке. В XVI в. начинают появляться такие термины, как «математика оружия», «философия оружия и боя». В XVI в. происходит переосмысление абсолютно тех же принципов, физики, на почве нового интереса к математике и науке.
М. Родин: Фехтование становится более экономным, больший упор на укол, поскольку это самый быстрый способ поразить противника, и т.д.
