Первая часть интервью с Максимом Атаянцем
Почему исследователи раз за разом переписывают историю античной архитектуры? Какие загадки таит в себе Пантеон? И что холодные камни могут рассказать о политической истории двухтысячелетней давности? Мы начинаем публикацию интервью с архитектором и художником Максимом Борисовичем Атаянцем.
До того, как я познакомился с вашими исследованиями, мне казалось, что изучение классической, античной архитектуры в современном мире — уже во многом отжившая, архивная отрасль, поскольку практически все памятники того времени были детально изучены в прошлом.
К сожалению, у многих, кто не имеет отношения к изучению античности, возникает подобное впечатление. Однако, эта отрасль продолжает чрезвычайно активно развиваться, и за последние 20–25 лет были сделаны очень крупные открытия.
В этой связи нужно вспомнить известнейшего историка и переводчика античной литературы Михаила Леоновича Гаспарова, который писал, что античность в любом случае закончилась, она завершена и она в нас не нуждается. Но, при этом, каждая последующая эпоха берет от античности что-то своё.
В качестве примера, лучше всего иллюстрирующего данную мысль, приведу следующее. Мы с восторгом рассматриваем футурологические зарисовки 1800, 1900 или 1950-го года, в которых представлен грядущий 2000-й год. Однако они почти ничего не говорят нам о самом 2000 годе, но очень многое — о том обществе, в котором возникли. И если мы вместо будущего представим прошлое, как это ни удивительно, возникнет почти та же самая ситуация. Неслучайно реконструкции античных памятников 1960-х годов сильнейшим образом отличались от реконструкций античных памятников, например, 1870-х годов.
Уильям Макдональд в своей книге, посвященной Пантеону, писал, что в Соединенных Штатах в одном из центральных музеев стоял грандиозный макет реконструированного Пантеона, сделанный очень достоверно и качественно в конце XIX века. Тем не менее в 60-е годы было принято решение убрать его из экспозиции, потому что на тот момент он болезненно остро напоминал эклектическую архитектуру конца XIX века и нёс массу характерных черт этого периода.
В качестве второго примера назовём реконструкции знаменитейшей Виллы Юпитера на Капри, построенной римским императором Тиберием. Существует современная реконструкция и вполне научная реконструкция середины XIX века, в которой присутствует стиль, присущий работам Лео фон Клёнце или Андрея Ивановича Штакеншнейдера. Это связано с тем, что дух эпохи проявляется и при работе с античными памятниками. Поэтому изучение античной архитектуры никогда не может устареть. Кроме того, и в наше время продолжают совершать находки или опровергать устоявшиеся прежде точки зрения.
Вообще изучение античности — это прерогатива империй или государств, претендующих на это звание. Существует базовое представление, что одной из основ европейского духа является античность. Это привело в дальнейшем к необходимости легитимировать государство с помощью античной культуры и возникновению, например, Британского музея или Лувра. Именно поэтому догоняющие империи, подобные России, также стремились приобщиться к античности. Вспомните покупку статуй для Летнего сада в петровские времена. «Самой догоняющей» оказалась Германия, в которой кайзер Вильгельм II вкладывал огромное количество личных средств в бесконечные экспедиции, в строительство Пергамского музея и т. д. Это была попытка в какой-то мере присвоить достояние античности с помощью изучения ее памятников. По той же причине в послевоенное время в США возникла очень сильная школа антиковедения.
В странах социалистического блока особняком стояла Польша, правительство которой организовывало наибольшее число археологических экспедиций: в Луксор, Карнак, Пальмиру, Северную Африку и много куда еще. Что касается Советского Союза, здесь отчасти наблюдалось противостояние античной культуре, которая воспринималась как часть европейского колониализма.
В советской историографии, посвящённой архитектурным и музейным памятникам тех стран, которые находились в орбите Советского Союза, например, Сирии или Алжира, прослеживается попытка искусственно отделить эти регионы с хорошо сохранившимися античными сооружениями от греко-римской традиции.
Например, Пальмира и Петра в двенадцатитомной Всеобщей истории архитектуры специально были вынесены из тома, посвящённого античности, в том, где рассказывалось про Древний Восток. Это невозможно объяснить ничем иным, как желанием избавиться от засилья римской культуры, потомками которой выступали колониальные империи.
Приведу еще один похожий пример: в Армении есть хорошо сохранившийся и отлично отреставрированный храм I в. н.э. в Гарни. Это прекрасный ионический храм, построенный при Нероне, скорее всего, являющийся храмом Митры. Однако в советском архитектуроведении 50-х–60-х гг. при всей очевидности облика храма велись дискуссии по поводу того, есть ли здесь греко-римское влияние или это исключительно местное явление.
Некоторые аналогии можно увидеть и в работах израильских специалистов. Им тоже очень хочется искусственно отделить национальную архитектуру времён Второго Храма от римских завоевателей. В очень хорошей и очень подробной монографии, посвящённой строительной деятельности царя Ирода, есть маленькая главка страниц на десять под названием «Греко-римские влияния на архитектуру Ирода». Это совершенно естественно для автора, который работает в атмосфере возродившегося национального государства. Но если отвлечься от данного факта, то становится совершенно очевидно, что царство Ирода Великого того времени было обычным, ничем не примечательным на фоне других, эллинистическим государством.
Ирод Великий очень удивился бы, если бы ему сказали, что он испытывает влияние греко-римской культуры, ведь он, за исключением религиозных особенностей, был обычнейшим эллинистическим царём, который просто не мог мыслить по-другому.
И строил он не только у себя, но и в Антиохии или на Родосе. Ирод даже повлиял на Тиберия с архитектурной точки зрения.
Даже так? Не могли бы вы об рассказать подробнее?
С удовольствием. Думаю, многим известно, что Ирод на верхушке одной из скал среди пустыни возвел крепость Масада, возвышающуюся на высоте 270 м над равниной. Здесь же был построен дворец с полукруглым павильоном, позволяющим обозревать окрестности на максимально далёкое расстояние. А теперь мы мысленно перенесёмся на виллу Тиберия на Капри.
Здесь мы увидим похожий мыс.
Да, только высота возвышенности на Капри составляет уже 340 м. Трудно не заметить, что воплощение и план местного сооружения имеют сходство с дворцом царя Ирода. С ним Тиберий скорее всего общался лично: согласно источникам, Ирод ездил на Родос, где занимался разными строительными проектами, как раз тогда, когда будущий император Тиберий пребывал там в добровольной ссылке. К тому же вилла Тиберия была построена лет через 40 после Масады. Интересное совпадение.
Правильно ли я понимаю, что по подобным заимствованиям можно сделать ещё много различных выводов?
Разумеется, от общеисторических до менее глобальных. Вообще движение и развитие архитектурных мотивов и композиций очень интересно. Например, мавзолей Мавсола в Карии породил тысячи подражаний – по всей периферии империи от Германии до Туниса можно рассмотреть его узнаваемые черты во множестве погребальных сооружений. Изменение исходной формы в ходе путешествий зависело от того, в какой культурный контекст она попадала.
Пример драматического изменения исходных форм даёт храм Бэла в Пальмире, которым я сейчас занимаюсь. Политеистический семитский культ был насильственно заключён в трудно совместимую с ним форму классического периптера, и он сильно и своеобразно изменился в связи с этим: возникла дверь с продольной стороны, окна, потому что внутри целлы нужно было соблюсти разделение на святая и святая святых и т.д. Так же сделана была плоская кровля, ступенчатые зубцы и множество других необычных черт.
Такая же борьба традиций прослеживается и в Баальбеке, где расположен храм Юпитера Гелиополитанского. Он, похоже, не был закончен, потому что местный культ очень плохо вписывался в классичечскую архитектурную форму: прямо перед храмом, заслоняя его фасад, поднялись два громадных алтаря кубической формы, напоминающие Каабу. То есть, скорее всего, вся культовая деятельность перешла в эту зону, а потом уже с южной стороны уже был построен ещё один огромный храм, который называют малым только потому, что он несколько уступает в размерах своему соседу.
По некоторым архитектурным деталям мы можем сделать вывод о наличии латентного сопротивления римскому влиянию. Например, амфитеатры в Римской империи были распространены очень неравномерно. Их вообще нет в эллинистических поселениях, кроме строго гарнизонных. То есть местные жители не приняли этой идущей от этрусков традиции. Стоит отметить и совершенно неравномерное распределение композитного ордера среди памятников античности, поскольку он воспринимался строго как римский имперско-столичный. В городах Декаполиса вы не найдёте ни одной композитной капители. А вот, например, в Эфесе – столице римской провинции Азия, таких капителей очень много.
То есть, грубо говоря, посмотрев на местную архитектуру, вы можете понять, например, как местные жители относились к римскому господству?
Можно сделать обоснованные предположения на эту тему. Например, увидеть, где они хотели больше чего-нибудь парфянского, или, может, и не хотели, но для них это было необходимо. Как, например, для Пальмиры, которую, вообще говоря, нельзя назвать частью Римской империи. Это было, скорее лимитрофное государство между парфянами и римлянами, зарабатывающее огромные деньги на пограничной торговле, проводке и организации стоянки караванов и т.п. При этом архитекторов они выписывали самого высокого столичного класса.
Вообще, в этой связи хотелось бы сказать, что историю архитектуры историк всегда будет рассматривать как служебную науку, которая может дать очень интересное подспорье для построения общеисторических концепций.
По изменению архитектурных стилей можно судить и о политической истории.
Если отойти от темы заимствований, не могли бы вы привести примеры крупных открытий в области античной архитектуры последних лет?
Да-да, конечно. Рассмотрим, например, Пантеон, казалось бы, изученный вдоль и поперёк памятник, про который вроде ничего нового уже и не скажешь. Мы всё время забываем, что ещё 100 лет назад бытовала, как одна из вполне вероятных теорий, мысль о том, что это не что иное, как часть терм Агриппы, а вовсе не храм.
Однако существовали очень большие странности с датировками. Произошла целая научная сенсация, когда в 30-х годах XX века на основании штампов на кирпичах было доказано, что Пантеон построили при императоре Адриане. Заодно выяснилось, что всё сохранившееся здание было построено в первой четверти второго века, хотя раньше господствовало представление, что портик и ротонду разделяют века полтора. Недавно вышел отличный сборник, посвящённый Пантеону, в одной из статей которого вновь рассматриваются вопросы датировки и становится ясно, что возведение Пантеона вовсе не относится к временам Адриана, а произошло при Траяне. Исходя из этого, можно достоверно предположить, что строил его автор Форума Траяна и Траянской колонны, знаменитый архитектор Аполлодор. Разумеется, это невозможно доказать точно, но в пользу такой гипотезы говорит большое количество косвенных свидетельств. Кстати, становится более понятным и то, почему Адриан, плохо к Аполлодору относившийся, не выпустил ни одной монеты с изображением столь значительного сооружения.
На этом открытия, касающиеся Пантеона, не исчерпываются. Если вы помните, имеются некоторые странности с портиками Пантеона.
Да, что-то касающееся их высоты, если я не ошибаюсь.
Да. Крупный британский специалист Марк Уилсон Джонс смог разгадать, с чем это связано. При строительстве должны были использоваться монолитные гранитные стволы из Египта пятидесятифутовой высоты. Однако то ли затонула баржа, которая их везла, то ли случилось что-то еще непредвиденное, но стволов не оказалось. По этой причине пришлось применить несколько меньшие заготовки.
Подобные открытия неспециалисту могут показаться чем-то не особенно важным, однако же они имеет очень большое значение для науки, поскольку меняют прежние устоявшиеся представления ученых.
Взглянув на ваш архив, я заметил, что там можно найти много рисунков от руки. Почему вы продолжаете рисовать в мире современных технологий?
Для меня это является естественной потребностью и одним из лучших способов осмысления. Никакая фотография или видео при всей моей увлечённости этим процессом его не заменят. Есть очень хорошая фраза, приписываемая, кажется, Микеланджело: рисунок есть вершина человеческой деятельности, потому что одновременно задействуется и мозг, и рука, и глаза. Поэтому во всех поездках я всегда рисую, но не для того, чтобы кому-то позже показать свои рисунки. В процессе рисования ко мне приходят различные идеи, которые я тут же и записываю, ведь самая опасная иллюзия, присущая человеку, – это считать, что идея, появившись однажды, навсегда останется с тобой.
Продолжение интервью в следующем материале!
