02.06.2020     0
 

Чиновники XVII века


Ольга Новохатко в «Родине слонов»

Что писали друг другу русские чиновники в обход официальных каналов? Как дворяне и бояре относились к государевой службе? И слушался ли маму князь Голицын, когда планировал свои военные операции?

Мы публикуем стенограмму эфира дружественного проекта «Родина слонов» о частной переписке XVII века с доктором исторических наук, ведущим научным сотрудником Института российской истории РАН Ольгой Владимировной Новохатко.

М. Родин: Сегодня мы будем продолжать разговор о частной переписке XVII века. В этот раз мы углубимся в тему и будем говорить о переписке чиновников, в том числе и самого высокого ранга. Давайте напомним, что такое частная переписка и как она до нас дошла.  

О. Новохатко: Под частной перепиской я понимаю то, что исходит от одного частного лица и направлено другому частному лицу. Всё, что не исходит из государственных органов и не адресовано им. Поэтому характер частной переписки очень широк, имеются в виду не только «интимные» письма: тут и деловые, и хозяйственные, самые разные.

У многих после первой передачи возник вопрос, который и раньше возникал у многих людей, как профессиональных историков, так и, что меня удивило, у моих коллег. Многие были удивлены, что XVII век – это век грамотных людей. Причём в широком смысле, в смысле охвата всех социальных групп. Меня сама постановка вопроса удивила, потому что все мы знаем со школы берестяные грамоты, которые бытовали с XI по XV века. Особо интересно, что подтверждает широкое распространение грамотности среди простого, городского допустим, люда, это всякие записочки: записки мужей жёнам, жён мужьям, просьбы постирать рубаху, какие-то наказы жён мужьям. Записочки и рисунки мальчика Онфима особенно интересны. И как-то вдруг получается, что XV век – и «грамотность исчезла» вместе с берестой. Береста ушла – не стало грамотности. Конечно, это глупость полная.

В XV веке распространилась бумага. Она стала так дёшева и распространена, что её мог позволить себе купить обычный человек, вплоть до крестьян. Откуда наши знания о том, что грамотными были простые посадские люди? Мы находим маленькие записочки, их сохранила новгородская земля. Но не только, ведь берестяные грамоты найдены во многих городах. Это и Псков, и Тверь, и Москва, и Старая Рязань, и Звенигород Галицкий на Украине, и Витебск, и так далее.

М. Родин: Надо отметить, что распространение берестяных грамот связано не с самим их распространением, а с теми слоями, где они сохраняются.

О. Новохатко: Совершенно верно, с характером земли.

М. Родин: В Новгороде их больше не потому, что там было больше грамотных. А просто сохранилось лучше.

О. Новохатко: Общее распространение берестяных грамот в XV веке – это вся тогдашняя Русь. С севера до юга, до нынешней Украины, и с запада до востока, до Старой Рязани. Москва, Старая Рязань – это очень восточные районы России. Эти записочки выбрасывали, поскольку они были не нужны. И они оставались в земле.

Ровно так же люди продолжали оставаться грамотными и в XVI-XVII веках. И даже больше их стало. И ровно так же посадские люди писали эти записочки и выбрасывали их, но земля бумагу не сохраняет. Получается провал, словно вдруг средние слои перестали быть грамотными. И даже про бояр говорят, что они якобы были неграмотными. Конечно, это чушь полная, средние слои были грамотными, и уж особенно бояре. Тем не менее, письма остались. Приватные письма дворянского сословия сохранились. И очень интересно, что недавно на конференции мой коллега задал мне вопрос: «А зачем они их хранили?» Если бы я этим не занималась, я бы тоже стала в тупик. Но дело вот в чём: в раннее Новое время (конец XVI – начало или весь XVII век, в зависимости от региона по-разному) и в Европе, и в России, которая естественно была частью Европы, в это время очень сильны были социальные связи. Гораздо сильнее, чем сейчас. Хочется применить к нашему времени уже заезженное слово «атомизация общества». Это оно и есть. Тогда о таком помыслить было просто страшно. Крепки были связи семейные, клановые, профессиональные – любые социальные. И в тогдашней жизни письмо считалось подарком. Не то, что письма так ценились потому, что приходили раз в десять лет, они приходили, конечно, чаще. Но, тем не менее, это был дар. Письмо считалось подтверждением этих связей, что ты находишься в этой группе, что ты связан с этими людьми, поэтому их хранили. Хотя, конечно, нельзя отрицать каких-то эмоциональных моментов, которые стали более значимы для тех, кто хранил письма в ХХ веке. Перечитать письма от мужа с фронта, от каких-то родственников.

Берестяная грамота 202 «Господи помози рабу своему Онфиму», 1240-1260-ые

Доказательством тому, что письмо было подарком, служат так называемые фатические письма. Это очень интересная вещь, которая вышла из употребления как раз, по-моему, после XVII века. Термин «фатический» ввёл британский антрополог Бронислав Каспер Малиновский в 1930-е годы. Он был основателем функционализма в антропологии и социологии. Применительно к одной из функций человеческой речи этот термин обозначал установку и поддержание контакта. То же самое происходило и с письмами.

М. Родин: Получается, это письмо, в котором смысла особого нет, просто нужно, чтобы поддержать контакт.

О. Новохатко: Да. У письма в XVII века, как у русского, так и у европейского, был формуляр. Были письмовники, они дошли чуть ли не до революции и дальше. Обязательно был формуляр. Большая вводная часть: «Приветствуем, как твоё здоровье, как твой дом, как жена и дети? А меня, если повелишь спросить, за грехи мои Господь до второго октября терпит». И дальше идёт основная часть. 

М. Родин: То есть огромная преамбула, которая смысла не имеет никакого, но это «расшаркивание».

О. Новохатко: Это выражение уважения к собеседнику. А вот фатические письма иные. Например, стольник Безобразов находится в действующей армии, это 1660-й год, война с Польшей. Вместо всех этих больших начал просто пишет вот так:

«От Андрея Ильича жене моей Ирине. Я на службе великого государя в селе Сухарях октября в 21-й день жив, до воли божией. А ты ко мне пиши про своё здоровье. А от меня тебе поклон».

Всё.

М. Родин: Это называется «весточка», да?

О. Новохатко: Да. Это то самое фатическое письмо. Вот тоже:

«От Андрея Ильича жене моей Ирине. Пиши ко мне про своё здоровье. А я в Могилёве перешед Днепр ноября по первый день. Здоров до воли божией. А от меня тебе поклон».

Это фатическое письмо в чистом виде: ничего, только то, что жив. Он мог бы не писать, что перешёл Днепр, или то, что он в Могилёве. Жив – уже хорошо.

Даже если письма не попадали в судебные дела, то они хранились в семейных архивах. В XVII веке письма хранились именно как подтверждения того, что мы – часть клана. В XVIII веке – уже просто как указание на то, что род древний. Родственные связи тоже в этих письмах очень видны. Можно подтвердить свои претензии на герб, на что-то ещё. А в XIX веке их хранили просто потому, что понимали их ценность.

М. Родин: И для нас, я думаю, это важный источник. Если даже просто статистически как-то раскладывать, мы поймём какие-то социальные связи.

О. Новохатко: Безусловно. Для меня самой стало поразительно, когда я углубилась в этот предмет, что писали все всем: бояре – крестьянам, крестьяне – боярам, бояре – боярам, крестьяне – крестьянам и так далее. И всё, что между ними, тоже переписывалось. 

М. Родин: Мы сегодня говорим конкретно о чиновничьих переписках. Мы привыкли изучать политическую, экономическую историю по официальным документам. А это для нас новая форточка, которая позволяет посмотреть, как всё это происходило изнутри.

О. Новохатко: Конечно. Кроме коммуникативной функции, у переписки существовало множество других функций: хозяйственные, деловые, судебные, и служебные в том числе. Служебные – в основном для служилого сословия, для дворян, как в военной сфере, так и в административной, в управлении городами, куда их посылали воеводами. По-современному можно сказать «губернаторами», потому что он был воеводой не только города, но и уезда, который этот город возглавлял.

Из архива стольника А. И. Безобразова

М. Родин: Нужно обозначить, что была и официальная переписка между этими людьми. Но параллельно она сопровождалась частными письмами.

О. Новохатко: Да. Между центром, который отправлял этих людей на разные задания, и дворянами, исполнявшими службу, существовала официальная переписка. Из центра шли указы государевы, или памяти из разрядов (это считалось чуть ниже, но это официальный документ от имени государя). От служилых людей в центр шли так называемые «отписки», или рапорты, если говорить по-новому. Эта переписка существовала постоянно и была нормой.

Но такой же нормой была переписка неофициальная ровно между теми же адресатами. Например, посылал думный дьяк (это государственный секретарь или иногда даже министр) указ из своего приказа со своей подписью, с печатью, и прочим, и прочим. А параллельно, часто это случалось с тем же курьером, он отправлял частное письмо другому человеку. Допустим, в Сибирь. Мне помнится такое письмо: «Я отправил письмо такому-то. А ты ему от себя отпиши (или скажи, если они недалеко), чтобы он собирал ясак больше, и чтобы шкурки были хорошего качества. Если он не будет этого выполнять, то быть ему в опале».

То есть частная переписка не воспринималась властью, как нелегитимная, она наоборот использовала её. Власть находилась в той же системе правил, что и подданные, она точно так же использовала частную переписку, чтобы сделать службу более эффективной. Потому что официальная переписка, как серьёзный документ, требовала оставить черновик, её должен был подписывать дьяк или подьячий с приписью, должны были всё перепроверить и отправить. А здесь это всё гораздо быстрее действовало, хотя и там, конечно, без волокиты. Может быть, как-нибудь в другой раз я расскажу про волокиту, которой не было в нашей администрации XVII веке. Вернее, она была, но совершенно по другому поводу. Письма и указы летели со страшной скоростью: 125 км в день.   

М. Родин: В чём смысл разделения официального письма и неофициального? Я правильно понимаю, что ты можешь там по-свойски развернуть сообщение?

О. Новохатко: Не только. Во-первых, ты можешь по-свойски развернуть, написать то, что не напишешь в официальной бумаге. Какие-то детали, которые не след писать в бумаге, которую могут прочесть все и о которой узнает, может быть, и государь. Но в то же время детали, которые будут в частном письме упомянуты, помогут быстрее, адекватнее решить задачу. И письмо быстрее пишется: его не надо нигде заверять, не надо нигде оставлять копий. 

М. Родин: Например, ты отправляешь официальное письмо: «Надо собрать столько-то». А в частном письме ты добавляешь от себя: «Товарищ, тобой недовольны. Вот тебе последнее китайское предупреждение: если ты не выполнишь то, что сказано в официальном письме, тебя снимут». 

О. Новохатко: Да. Или пожаловаться на кого-то из сослуживцев. Один воевода на другого может пожаловаться, что он в своём городе старается что-то сделать, во время военных действий особенно, а вот этот дурак всё делает плохо. Местное население обижает, оно на него жалуется, из-за этого помощи от местного населения нет. Речь идёт о первой русско-турецкой войне 1670-х годов, об отношении к местному украинскому населению. «На него жалобы, и я, соответственно, не могу опереться на казаков», – пишет этот воевода, уже полковой, а не городовой. Он пишет старшему полковому воеводе, который над ними обоими руководитель. В официальном письме так и в таких выражениях не напишешь.

С. Иванов. «Приезд воеводы», 1909

М. Родин: Я так понимаю, слово «дурак» – вообще нормальное.

О. Новохатко: Там не совсем дурак, может быть, там и «недоумок», может ещё что-то. И «плут», и «дурень», как там только не обзывались. Он пишет от всего сердца: мешает, ну уйми ты его. Конечно, это не официальное письмо. И оно, естественно, помогает лучше, чем какая-то официальная жалоба, где всё должно быть гладенько.

Дворяне всю свою жизнь проводили на военной или административной службе, и в результате получилось так, что дворяне начали воспринимать службу, как своё личное дело. Да, по воле государя, естественно, но это их личное дело. И это отразилось в переписке, и вообще в отношении к документам. Частый случай, что городовой воевода, когда покидал воеводство после определённого срока, мог практически весь архив с собой забрать. А там государевы указы на его имя, копии его отписок, переписные книги местного населения, дипломатические документы (если через город проходила какая-то миссия), и тому подобное. Всё это он увозил к себе домой. Это официальные документы, которые должны были остаться там на месте, а он их считает своими. Я же служил, оно моё и есть. 

М. Родин: Получается, новому чиновнику нужно составлять новые описи населения заново?

О. Новохатко: Я не могу сказать, что это было постоянно, но такое случалось. Естественно, тогда летели запросы: вернуть или прислать копию. Это всё решалось: или у него отберут, или копию сделают в приказе, к которому город приписан был. Чаще всего это Разрядный приказ.

М. Родин: Так, кстати, и нарушения свои можно скрывать.

О. Новохатко: Это не было целью. Они забирали так называемые грамоты с похвалой от государя. Меня хвалят – вот я и заберу. А, в принципе, это тоже должно было остаться там. Что такие-то дела были сделаны тогда-то и так-то и хорошо. И чтобы это было отмечено в архиве этой приказной избы.

М. Родин: Мы можем в процентном соотношении сказать, как соотносилась официальная переписка и частная?

О. Новохатко: Трудно сказать. Мне кажется, что чуть больше было официальной переписки. И при всём при том, что писали частную, официальной придавали большее значение. 

М. Родин: Какой конкретный пример мы могли бы привести, как в частном письме чиновник подгоняет кого-то, или даже противоречит официальной документации?

О. Новохатко: Частную переписку по служебным делам можно разделить на два основных направления. Первое характеризуется тем, что должностные лица через эту частную переписку со знакомыми и родственниками решали свои служебные дела, зачастую тесно переплетённые с личными. Могу пример привести. Лаврентий Пасынков, посланный с правительственным поручением в Воронеж, обращается к заступничеству своего знакомого стольника Безобразова и дьяка Семёнова (это руководитель Разрядного приказа, главного военного ведомства):

«Попроси, государь мой батька, милости обо мне, бедном, у Василия Григорьевича (Семёнова), чтобы он, государь мой, пожаловал меня, раба своего, изволил бы обо мне прислать советную грамотку на Воронеж к воеводе, ко князю Ивану Семёновичу Шаховскому, чтобы он был до меня милосерд».

Покровительства просит.

К. Кольман. «Ямщик», 1843

Гаврила Богданович Приклонский, воевода в Боровске, тоже, ссылаясь на своих родственников, очевидно, близких, просит того же самого Безобразова «заступить» у того же Семёнова:

«Чтоб Василей Григорьевичь для дядей и для тебя, государя, для моего безсемянства поберех в Розряде, умираю голодною смертью, и дрова, и на бумагу, и на свечи, и на чернила с посаду и с уезду четвертные денги не указаны, все покупаю на свое, а неокладных и з судных дел никаких нет, и подьячим прокормитца нечем, и хоромы на дворе все обалились».    

М. Родин: Это как же так может быть? Это уже, кажется, официальное письмо надо писать.

О. Новохатко: Может, он послал и официальное. Но он послал и такое частное.

М. Родин: Не помогло, значит, официальное.

О. Новохатко: Не знаю. Может быть, параллельно шло.

Другое направление в этой частной служебной переписке заключается в том, что переписываются между собой должностные лица, находящиеся оба на службе. Не с родственниками, а между собой решают какие-то должностные дела. И в военном, и в административном управлении плюс такой корреспонденции в упрощении и большей скорости передачи информации, и вследствие этого в повышении эффективности администрирования. Эта переписка делится на градации от высших чинов к низшим. Переписка высших чинов почти не отличается от официальной, она солидная, строгая. Следует подчеркнуть, что эта неформальная управленческая переписка рассматривалась властью, как полностью легитимная, она не считалась чем-то недозволенным.  

М. Родин: То есть это не считалось коррупцией.

О. Новохатко: Она не выходила за границы норм служебной этики. Тут речь не идёт о коррупции, никто никого не подкупает.

М. Родин: Да, но ты пишешь своему родственнику с просьбой заступиться.

О. Новохатко: Это мы уже о другом говорим: о переписке служебных лиц между собой. Но и там не считалась особо плохой. Ну да, он пишет, что так-то и так-то. Это же правда всё. Ну, помоги мне наладить дело, чтобы бумагу я покупал на государственные средства, а не на свои собственные.

А переписка высоких чиновников настолько легитимна, что признавалась полноценным государственным документом. И даже фиксировалась в приказных записных книгах. Это что-то вроде журналов входящей и исходящей документации.

В качестве примера можно привести копию частного письма руководителя Разрядного приказа к боярину Никите Ивановичу Одоевскому. Он был руководителем так называемой временной комиссии, которая заседала в Москве, когда государь из Москвы удалялся. Записано оно в приказном журнале:

«Да того ж числа в писме к боярину ж ко князю Никите Ивановичю с товарыщи розрядного думного дьяка Василья Григорьевича Семенова писано».

И переписывают это письмо:

«Князь Никита Иванович, государь (типичное частное письмо – О.Н.). Указали великие государи бояром, и окольничим, и думным людем, которые ныне на Москве, опричь твоих товарыщей, быть к себе великим государем в поход в село Алексеевское сентября 29 числа в 1 часу дня в цветном платье и на добрых лошадях, и для того послать к ним с ведомостью из Розряду подьячих».

Это частное письмо занесено в государственный документ.

М. Родин: Это как раз нормально: вызывают людей на службу государю.

О. Новохатко: Но письмо-то частное. Он ему пишет частным порядком. Это не память из разряда за дьячьей приписью, за печатью, и так далее. По существу, коротенькая записочка.

Никита Иванович Одоевский в представлении художника первой половины XIX века

Стиль управления в России в это время был общий для администраторов всех уровней. У городовых, полковых воевод всё было ровно то же самое, только их документы не вносились в государственные специальные записные книги. Оно всё просто шло своим чередом. При этом такая частная деловая корреспонденция городовых воевод, допустим, приказных подьячих, сыщиков отличается от таких же эпистол высших чинов гораздо большей стилистической и содержательной непринуждённостью, что ещё больше приближало её именно к простой частной переписке. Хотя она тоже передавалась с официальными курьерами.  

М. Родин: Мы говорили, что их использовали как ресурс.

О. Новохатко: Курьер мог вскрыть и прочитать. Но нет.

М. Родин: Бывает ли так, что эта переписка призвана что-то скрыть, передать что-то противоречивое? Например, ты издаёшь официальный указ, а параллельно пишешь: «Не делай этого».

О. Новохатко: Конкретно так не было, но бывали секретные вещи, которые не записывались ни в какие книги, а передавались через верного человека, иногда просили на словах что-то добавить. Через доверенное лицо можно было на словах передать то, что на бумагу не хотелось класть. Но там скорее не в противоречие официальному документу, а какие-то детали, которые не могли быть в официальном письме упомянуты.

М. Родин: А есть какие-то примеры?

О. Новохатко: Например, письмо главы Посольского приказа боярина Василия Васильевича Голицына. Оно написано в июле 1682 года в очень тревожной обстановке Хованщины из Воздвиженского под Москвой в Москву. Пишет он своему заместителю, думному дьяку Емельяну Игнатьевичу Украинцеву:

«Емельян Игнатьевичь, здравствуй. Буди тебе ведомо: указали великие государи присланнымъ гетманскимъ быть к себе великимъ государемъ в село Воздвиженское июля ко 18-му числу, чтоб имъ стать в селе Воздвиженскомъ в пятомъ часу дни, а лошади под нихъ взять с конюшни, и о том посланъ нарочно стадной конюх, а с ними вели быть дьяку Василью Бобинину. Да пришли выписку, что имъ доведетца дать на приезде и на отпуске, и явку, какъ их явить (люди гетманские – это ещё не российские подданные, а иностранные. – О.Н.). Да пришли с Васильемъ договоры свейские и последнее посольство окольничего Ивана Афонасьевича Прончищева и отпускъ ево. Васька Голицын челомъ бьет.

Да стереги, для Бога, пристава, которой послан в Ыверской монастырь, чтоб писмо, которое онъ привезет, не попалось иным мимо нас в руки, зело то нужно. А добро б по доре (так в рукописи; возможно: «по дороге»? – О.Н.) для стереженья послать от Москвы верстъ за 9 пристава, и те б писма привез к тебе, а ты ко мне пришлешь. Да послал я к тебе государеву грамоту к Семену Воейкову, и ты тое грамоту пошли, не мешкавъ, к нему Семену, а онъ в деревне белевской (то есть под городом Белёвом. – О.Н.), от города версты с три. Да от себя пошлите к нему государеву грамоту: какъ был Степан Яновъ в Чернигове, такъ и ему быть. А Камынина отпустить к Москве, какъ он приедет. И о том се писмо держи тайно, чтоб нихто не ведал. Поднесть Емельяну Игнатьевичю Украинцову».

М. Родин: Можете описать эту ситуацию, чтобы мы понимали контекст, и почему нельзя было написать это официальным письмом?

О. Новохатко: Тут очень много деталей, которые без контекста трудно описать, потому что писали два человека, его знающие. Поэтому с ходу я всё не разъясню. Речь идёт о пересылке дипломатических документов, которые не должны покидать Посольского приказа, а он просит это сделать. Кого-то назначить просит сам. Это не то, чтобы запретная вещь, но тем не менее. Кого-то куда-то послать. Это время Хованщины, восстания. Для того, чтобы всё это было быстрее, он это делает неофициально.

Стрелецкий бунт в представлении художника конца XIX века

М. Родин: Видимо, официальных курьеров видно. Их можно перехватить.

О. Новохатко: Это явно человек Голицына, возможно, какой-то его вскормленник, то, что в римской истории называлось клиентом. Клиенту доверять можно, он полностью зависит от своего патрона. В Москве гудят стрельцы, вся царская семья идёт в Троицу, пока остановилась в Воздвиженском. Хованский в Москве во главе восстания. Ситуация очень жёсткая. И поэтому такое письмо, чтобы не попало в руки Хованским или их сторонникам, или сторонникам мятежных стрельцов. Это тайное письмо.   

М. Родин: Удалось ли вам найти в частной переписке сообщение, которое повлияло на всем известные события?

О. Новохатко: Нет, такого не видела. Но, кстати, это письмо вполне попадает под такую категорию, мне кажется. Здесь решается вопрос, кто останется на троне: Софья или Пётр. Или, возможно, Хованский. Об этом тоже тогда шла речь: что Хованский хотел свергнуть Романовых, стать царём и учредить новую династию. И это письмо свою роль сыграло безусловно.

М. Родин: Какие ещё интересные кейсы мы можем поднять?

О. Новохатко: В этой же категории частной переписки находится такой разряд писем, где служащие люди пишут о делах службы своим родственникам и близким. Чаще всего родственникам. И, как бы сейчас сказали, выдают инсайдерскую информацию, или просто государственную тайну. Через какие города пойду в военный поход. А в ответ приходит: «А ты пойди вот так лучше, чем как ты мне сказал». То есть фактически решаются вопросы уровня Боярский думы, тем более, что переписываются её члены. Частная переписка становится ресурсом принятия государственных решений.

Что самое интересное, женщины в эту переписку вторгались. Поскольку семейные связи были очень крепки, и через жён мужья были связаны с другими высокопоставленными семьями.

М. Родин: В прошлый раз мы упоминали историю про маму, которая на войну писала.

О. Новохатко: Например, мама князя Василия Васильевича Голицына. Фактически он при регентстве Софьи Алексеевны – её соправитель. Не будем вторгаться в их интимные дела, это ни к чему, главное – его социальный статус. Дяденька уже тогда взрослый, ему было уже около сорока. Он получает письмо от матушки своей, Татьяны Ивановны, которая просто потрясла меня своей осведомлённостью в военной тактике.

В одном из писем сыну, который возглавляет Чигиринский поход в 1677 году, она очень огорчается из-за малочисленности полка Голицына, и советует ему послать разведку и уклоняться от неприятеля:

«Да слышала я, свет мой, что велено тебе стоять в Лубнах, а и то, свет мой, я слышала, что тебе велено по вестям глядечи итти и в Белгород. И мое, свет мой, серце о том сокрушилось, что идешъ в такую дальную дорогу с малыми людьми, и ты, свет мой, пойди проведаючи и не попадися, свет мой, неприятелем в глаза».

М. Родин: А известно, как он отреагировал? Послушал?

О. Новохатко: Да. Пошёл, как мама велела. Но мама велела тоже неспроста, она не на кухне выросла. Она обсуждала детали похода со своими знакомыми и родственниками, которые все были членами правящей группы, и высказывала основанные на этих беседах мнения своему сыну. Может быть, даже не осознавая, что вмешивается в военное планирование. Вот она дальше пишет:

«Да говорил мне, свет мой, князь Михайла Юрьевич, (это Долгоруков. – О.Н.) а ему говорил отецъ ево: захотелось де князь Василью иттить ис Путивля даром, и буде де что зделаетца, и на нас бы пени ему не было. И ты, свет мой, не отбивайся вдаль от городов, не погуби себя, свет мой, и меня».

То есть она советует ему идти определённым маршрутом: не отбиваться от городов, идти на Путивль, потом на Лубны, потом ещё куда-то. Это же собственно план похода в частном письме.

М. Родин: Это большой корпус источников. Насколько я понимаю, он не опубликован в большей своей массе?

О. Новохатко: Нет, опубликован.

М. Родин: Насколько эти источники привлекаются специалистами по конкретным сюжетам для того, чтобы распутать какие-то ситуации, того же крымского похода?

О. Новохатко: Они привлекаются, безусловно. Эти источники опубликованы давно, некоторые из них ещё в XIX веке, в первой половине начали публиковать, особенно переписку людей высокого уровня. И в 1960-е годы филолог Катков опубликовал огромные массивы переписки людей более низкого социального уровня, что для меня интереснее, потому что показывает, как жила «коренная» Россия.

Опубликовано это и крупными корпусами, и отдельными книжечками. Это всё есть и используется, но, как мне кажется, очень недостаточно.   

М. Родин: Просто там видны мотивы, про которые ты не думаешь, невидные из официальной переписки.

О. Новохатко: Что касается известных лиц, то это используется уже неоднократно.

М. Родин: А статистический какой-то анализ проводится? Мне кажется, с этими источниками было бы интересно поработать, как археологи с массовым материалом.

О. Новохатко: Это собственно то, что попыталась сделать я в книге о частной переписке в XVII веке. Именно как о социальном явлении, а не как об источнике, на который опираются, чтобы выудить ниточку по одной теме. А всему массиву всех документов, не только переписке двора, а вплоть до крестьян, тому, что это значило для России, насколько я знаю, внимания не уделялось. И на выходе получилось то, что у государства был огромный ресурс, с помощью которого оно жило, и за счёт которого очень во многом решались государственные проблемы.

М. Родин: Мы можем проследить, как меняется характер этого источника в протяжении времени?

О. Новохатко: В XVIII веке, я думаю, существенно не меняется. В чём-то были изменения со второй половины XVIII века, но какие-то черты остались. Они и до сих пор остались.

М. Родин: А Смутное время как-то повлияло на это?

О. Новохатко: Во время Смуты было то же самое, так же старались друг друга поддерживать. Но во время Смуты государства не было фактически.

М. Родин: В прошлых выпусках мы говорили, что как раз бюрократия работала нормально в Смуту.

О. Новохатко: Я знаю, с кем вы говорили, и не очень согласна с его точкой зрения. Как могла бюрократия работать, когда не было власти во многих городах?

М. Родин: Верховной – да. А на среднем уровне?

О. Новохатко: И было несколько приказов. Были приказы в Москве, были приказы в ополчении. А в некоторых городах люди вообще говорили: всё, власти нет.


Об авторе: Редакция

Подпишитесь на Proshloe
Только лучшие материалы и новости науки

Ваш комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Для отправки комментария, поставьте отметку. Таким образом, вы разрешаете сбор и обработку ваших персональных данных. . Политика конфиденциальности

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.