Реконструкция древнеанглийского суда
В обыденном сознании, «история» – нечто большое и значительное: войны, нашествия, эпидемии, описанные в летописях. Частная переписка показывает иную изнанку жизни. Пример такой переписки и реконструкция этой изнанки – фонтхилльское письмо.
О одном очень интересном судебном процессе в Англии IX века рассказывает аспирант Института исторических исследований, Университет Гетеборга (Швеция), Денис Владимирович Сухино-Хоменко.
Поклонники творчества сэра Артура Конан Дойла могут вспомнить такой эпизод из «Собаки Баскервилей»: 13 октября 1889 года доктор Уотсон писал Холмсу в Лондон об одном из их соседей:
Мистер Френкленд помешан на британском законодательстве и ухлопал целое состояние на всевозможные тяжбы […] Ему вдруг взбредёт в голову запретить проезд около своих владений — пусть приходский совет доказывает, что это неправильно. Потом разломает собственными руками чью-нибудь калитку и заявит, что здесь спокон веков была проезжая дорога — пусть хозяин подаёт на него в суд за нарушение границ чужого землевладения. Он знает назубок древнее общинное право и применяет свои знания иной раз в интересах соседней деревушки Фернворси, иной раз наперекор ей, так что жители её попеременно то проносят его с торжеством по улицам, то предают символическому сожжению […] Если б мистер Френкленд употреблял свою нерастраченную энергию только на это, все было бы прекрасно, но ходят слухи, будто он собирается привлечь к ответственности доктора Мортимера за то, что тот разрыл какую-то могилу, не заручившись согласием ближайших родственников погребённого. Как вы догадываетесь, речь идёт о черепе неолитического человека, обнаруженном при раскопке кургана в Длинной низине.
Английское законодательство для незнакомого с Common law предстаёт действительно полным несуразностей и чудаковатостей: то вдруг запретят ловить такси, болея чумой, то обяжут всех мужчин с 14 лет стрелять из лука 2 часа в день, а то вообще наложат запрет на ввоз польской картошки.
Но древнеанглийское законодательство по нашим представлениям было ещё страннее, ведь виновность определялась зачастую не реальным расследованием, а приносимой клятвой. Тем более поразительно, что во время тяжёлой войны с викингами, когда стоял вопрос о выживании страны, королю мог быть вынужден разбирать тяжбы о пяти дворах.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ДЕЛО О ПОМЕСТЬЕ В ФОНТХИЛЛЕ!
Главные действующие лица этого цирка с конями:
• Ордлаф (Ordlaf) — элдормен [королевский наместник] графства Уилтшир, наиболее вероятный автор нашего главного источника об этой тяжбе, письма королю Эдуарду Старшему.
• Хельмстан (Helmstan) — крёстный сын Ордлафа, «королевский человек» и одна из тяжущихся сторон.
• Этельхельм Хига (Æthelhelm Higa) — зачинатель всего дела, одна из тяжущихся сторон.
• Короли Альфред (прав. 871–899 гг.) и Эдуард Старший (прав. 899–924 гг.) — правители королевства Уэссекс, где и разворачивается эта история, верховные судьи.
Прочие персонажи:
• Этельвульф, Этельтрют и Освульф (Æthelwulf, Ætheldryth, Oswulf), а также епископ Винчестера — прочие владельцы поместья в Фонтхилле.
• Этельред (Æthelred) — жертва воровства Хельмстана.
• Эанвульф Пенеардинг (Eanwulf Penearding) — королевский герефа [управляющий] в местечке Чиклэйд.
География событий — графство Уилтшир (Южная Англия). Локации этого пятачка:
• Фонтхилл (Fonthill) — поместье в центральном Уилтшире, за которое и идёт тяжба.
• Уордор (Wardour), Чипеннхэм (Chippenham) и Уорминстер (Warmister) — королевские резиденции в Уилтшире.
• Тисбери (Tisbury) — деревня южнее Фонтхилла, где Хельмстан также владел землёй.
• Чиклэйд (Chicklade) — деревня к западу от Фонтхилла.
• Лидиард (Lydiard) — поместье в северном Уилтшире.
Источник
Наш главный источник об истории в Фонтхилле — неподписанное и
недатированное письмо на древнеанглийском королю Эдуарду Старшему, чудом
сохранившееся в единственном оригинальном экземпляре (отдельный лист пергамена
175х380 мм, трижды сложенный по горизонтали и вертикали) в архиве аббатства
Кентербери. На письме стоит латинская приписка XII в.: inutile («бесполезное»; комментаторы
объясняют, что в документе речь шла о земле, никогда не принадлежавшей общине в
Кентербери). Судя по палеографическим данным (то есть по шрифту, почерку и
стилю оформления), письмо было написано в 910–920–е годы, а его автором, исходя
из контекста и косвенных указаний, был элдормен Ордлаф. Русскоязычный
читатель может ознакомиться с переводом З.Ю.
Метлицкой этого замечательного источника, опубликованным в журнале Cursor Mundi.
История начинается где-то в последней четверти IX века в Уилтшире. Некий Этельвульф женится на женщине по имени Этельтрют. По англо-саксонским обычаям, жених должен преподнести невесте т.н. «утренний дар» (morgenȝifu)— нечто вроде приданого наоборот (схоже с русским «выкупом невесты»). Для Этельтрют таким «даром» стало поместье в местечке Фонтхилл, где её супруг, стало быть, владел землёй. В письме Ордлафа речь идёт о пяти гайдах (др. англ. hida или hiwisc; изначально так, по-видимому, назывался земельный участок, способный прокормить одну семью в течение года, но в описываемое время гайда уже давно стала фискальной единицей), но по более поздним источникам мы знаем, что в Фонтхилле было десять гайд — возможно, Этельвульф владел только половиной поместья (это была нормальная практика). Спустя какое-то время при неизвестных обстоятельствах Этельтрют продаёт Фонтхилл за «справедливую цену» (wið gemedan feo) некоему Освульфу. Причины продажи, как и её отношения с покупателем не ясны. Как бы то ни было, сделка была заверена королём Альфредом и его придворными. Спустя ещё какое-то время Фонтхилл при опять же невыясненных обстоятельствах перешёл к нашему главному герою, Хельмстану.
Кто был этот Хельмстан? Его социальный и имущественный статус не определён. Точно знаем только, что он был крестником элдормена Ордлафа и владел каким-то наследственным имуществом в Тисбери. В письме герефа Эанвульф Пенеардинг называет его «человеком короля» (cinges mon), но что это значит? Существуют две трактовки:
- Хельмстан мог быть тэном короля (о сущности тэнов см. здесь), человеком из его окружения. В таком случае он был, вероятно, зажиточным персонажем, и логичнее всего интерпретировать его владения в Тисбери как бокленд (bocland) — земельный участок, пожалованный монархом за службу и свободно отчуждаемый при условии, что новые владельцы будут выполнять три «общие повинности»: нести военную службу, строить и ремонтировать мосты/дороги и укрепления.
- Хельмстан мог быть рядовым свободным, признавшим в качестве непосредственного господина (hlaford) короля. Тогда он мог быть и представителем нижних слоёв, а его «наследство» в Тисбери могло быть движимым имуществом.
Увы, сказать уверенно мы не умеем, хотя большинство историков склоняется к первой версии. А ведь от предпочитаемой трактовки многое зависит в понимании этого Хельмстана: он мог быть местным магнатом, пользовавшийся покровительством тамошнего «главы администрации», и, чувствуя себя безнаказанным, не гнушавшийся воровством; а мог быть обычным крестьянином или даже батраком со склонностью к клептомании, чудом избежавшим суровых наказаний.
Здесь начинается самое интересное. Хельмстан крадёт пояс у некоего Этельреда, а нужно напомнить, что в традиционном германском обществе, сильно ритуализованном, это был символически значимый и дорогой предмет одежды.
Англо-саксонский пояс, VII в. Источник
Хельмстан, видимо, предстал перед судом, но смог, наверное, отделаться штрафом. Однако в глазах своих соплеменников и соседей он более чем наверняка потерял уважение, и этим, судя по всему, решил воспользоваться Этельхельм Хига (а также и некоторые другие не названные поимённо «доброжелатели»), затеявший тяжбу о Фонтхилле где-то 897-899 г.
Об Этельхельме мы знаем ещё меньше, чем о Хельмстане. Его прозвище, Хига, должно переводиться как «торопливый» или «расторопный» (от др. англ. hiȝan). На чём покоились его притязания — загадка. Вряд ли он был человеком совсем со стороны; историки подозревают, что он мог быть наследником либо Освульфа, либо Этельтрют и/или Этельвульфа. В последнем случае, например, ситуация могла быть следующей: Этельвульф умер, а Этельтрют вместо того, чтобы вернуть «утренний дар» семье мужа или наследникам, как того требовал обычай, продала его Освульфу, и Хига считал себя обделённым.
Когда над Хельмстаном стали сгущаться тучи, он решил искать поддержки у своего крёстного отца, элдормена Ордлафа: узы, связывающие крестника с крёстным отцом, часто имели такую же силу, как и феодальные, и Ордлаф не мог отказать.
Об Ордлафе сведений у нас уже больше. Его дед также был элдорменом Соммерсета в 830–860-е годы, а сам Ордлаф занял этот пост в Уилтшире в последние годы правления Альфреда, где-то в 890-е. Его подписи стоят на королевских грамотах в начале правления Эдуарда Старшего, однако грамоты 910–924 гг. не сохранились, а после 925 г. подпись Ордлафа пропадает — возможно, он умер. Также не исключено, что у него был сын по имени Ордвольд, получивший в 940 г. поместье в Уилтшире.
Ордлаф вступился за своего крестника перед королём Альфредом и выпросил для него право принести присягу. При чём здесь она? —спросит читатель. Дело в том, что англо-саксонские германские обычаи совершенно иначе, чем мы, понимали правосудие, и главным методом судебного доказательства для лично свободных считалась клятва. По многим преступлениям требовалась клятва не одного истца или ответчика, но и клятвы «соприсяжников»: несколько человек (от 3 до 12) равного или более веского статуса, которые согласились бы принести клятву в суде. Если же ни одна из сторон не смогла произвести клятву, дело решалось ордалией: «божьи судом», связанным с физическими испытаниями, часто алогичными. Хороший пример ордалии можно наблюдать в этой экранизации:
«Как клятва могла решать вопрос о (не)виновности?» — снова спросит читатель. Ведь «соприсяжник» мог приносить заведомо ложную присягу. Да, мог, и как мы увидим далее, подобные нарушения случались. Однако нужно помнить, что мы имеем дело с традиционным аграрным обществом. Поселения небольшие, городов по современным представлениям практически нет (к концу англо-саксонской эпохи, то есть через 150 лет после описываемых событий, Лондон был огромным городом по тогдашим меркам с населением 25 тысяч человек; в Йорке жило 8 тысяч, в Винчестере — 6–8, в Кентербери — 2,5, в Нориче — 5; в остальных городах проживало по полторы–две тысячи), местные сообщества довольно замкнуты, мобильность низкая.
Английские города в 1066–1086 гг. Источник
При таком укладе жизни никакая организованная полиция невозможна, но и не нужна: обо всех преступлениях быстро становится известно. Когда в местном суде выдвигались обвинения, свидетелей часто могло и не быть (равно как расследования в силу отсутствия организованных сил правопорядка), зато «соприсяжники» могли более или менее гарантировать, что обвиняемый имеет хорошую репутацию и не является преступником. Соответственно, невозможность предоставить «соприсяжников» трактовалась обратно.
Суд на местном собрании. Источник
Король Альфред пошёл навстречу Ордлафу и назначил его, а также минимум 7 человек судьями по этому делу. Примечательно, что правитель большого по тем временам королевства, проводник просвещения, опора и поддержка церкви, незаурядный стратег и полководец находит время заниматься разбором дела о незначительном в общем-то поместье — и это при том, что у немолодого Альфреда наверняка хватало головной боли и без него: в 892 г. после двенадцати лет перемирия викинги снова начали грабительские походы в Уэссекс, а в 896 г. в Англии «ещё больше зла в эти три года принёс мор среди людей и скота, и главное — многие королевские тэны, лучшие в этой земле, умерли за это время» (Англо-Саксонская хроника, рукопись А). В назначенный день оба тяжущихся прибыли в суд в Уордор, и Хельмстану разрешили представить свои аргументы. Весьма интересно, что Ордлаф в письме всё время обходит стороной, какие основания были у Этельхельма, и неясно, дали ли ему на этой стадии вообще слово — возможно, Ордлаф помогал крестнику, пользуясь своим положением. Хельмстан показал грамоты Этельтрют и Освульфа, однако Ордлаф не упоминает грамот о непосредственной передачи земли Хельмстану. Из этого историки сделали предположение, что и эти документы Хельмстан мог украсть (как видно из дальнейшего, он действительно был вороват). Может быть, Этельхельм был законным наследником Освульфа?.. Мы не знаем, но после публичного оглашения грамот, суд решил, что Хельмстан был «ближе к клятве» (wære aðe ðæs ðe near).
Однако Этельхельм не согласился с решением и вместе с судьями отправился в королевские покои. Неизвестно, какие он предъявил аргументы, но король Альфред, вымыв руки (одни исследователи увидели в этом деталь из повседневной жизни, другие — ритуал, третьи — библейские аллюзии), сказал, что не может и подумать о более справедливом решении. Ордлаф заявил, что его крестник желает принести клятву и попросил назначить день. Хельмстан благополучно принёс её, и дело на этом посчитали закрытым.
Король Альфред Великий в исполнении Дэвида Доусона,
сериал The Last Kingdom. Источник
Но не всё так просто. Если Хельмстан и был жуликом, то не глупым: он не мог не понимать, что после его первого воровства набрать «соприсяжников» будет нелегко, за этим он и обратился к Ордлафу. Как элдормен и влиятельный аристократ тот мог соответствующим образом использовать «административный ресурс»: у него были зависимые люди, собственные держатели, воины, прислуга и прочие связанные с ним свободные, которые были обязаны выполнять приказы господина. Именно они-то и «соприсяжничали» Хельмстану. Но Ордлаф, как и дон Карлеоне, содействовал небескорыстно: как он пишет Эдуарду Старшему, он согласился помочь крестнику «доискаться правды, если тот больше не будет совершать преступлений и отдаст Фонтхилл ему [Ордлафу]», а Хельмстан сказал, что он «лучше отдаст его, чем потеряет совсем». Многие историки оправдано усматривают в этой сделке прямую взятку и коррупцию.
Сразу после окончания суда Хельмстан действительно передал землю своему покровителю, а тот тут же сдал ему её же обратно в аренду. В отличие от бокленда, арендованная земля (lænland) не была свободно отчуждаемой.
Прошло полтора или два года, умер король Альфред, а Хельмстан опять ввязался в передрягу: на этот раз он угнал стадо волов без присмотра в Чиклэйд. Однако там его быстро поймали: когда он бежал, его оцарапала ветка ежевики, по чему его и опознали. Суд был скорым: герефа Эанвульф Пенеардинг конфисковал всё имущество Хельмстана в Тисбери в пользу короля на основании, что тот был «королевским человеком», а король Эдуард Старший объявил его вне закона. Ордлаф, однако, остался в выигрыше: поместье в Фонтхилле перешло к нему, поскольку не подлежало конфискации, будучи арендным держанием.
Королевский суд. Источник
Оказавшись вне закона, Хельмстан отправился в Винчестер, где в Олд-Минстере покоился король Альфред. Здесь он, надо думать, принёс покаяние, подкреплённое запечатанным письмом епископа, и передал оное Ордлафу (в тексте сказано: «принёс печать», brohte insigle). Тот находился с королём Чиппенхэме, и Эдуард Старший снял с Хельмстана обвинения, «вернул» его в закон и выделил какое-то имение, где бы тот мог жить. Что дальше стало с ним — источник умалчивает. И снова примечательно, что король лично разбирает дело какого-то вора: и это при том, первые пять лет своего правления Эдуард был вынужден отражать атаки скандинавов, к которым переметнулся его двоюродный брат, Этельвальд, считавший себя законным королём и подговаривавший данов напасть на Уэссекс.
История с Фонтхиллом на этом, однако, не закончилась. Ордлаф решил при свидетелях обменять у епископа Винчестера и его братии эти пять гайд на такой же надел в местечке Лидиард. Тому было, видимо, два побуждения:
- его дед в своё время по неизвестным причинам передал это поместье винчестерской епархии, возможно, Ордлаф хотел вернуть родовое имущество;
- не первый день живя на свете, Ордлаф мог хотеть избавиться от земли, в своё время находившейся под судом —
и надо же, как в воду глядел: Этельхельм, судя по контексту письма, опять возобновил тяжбу. На каком основании он это делал — не понятно. Может быть, он по-прежнему доказывал, что Хельмстан владел землёй с самого начала незаконно. Может быть, он оспаривал решение Альфреда — на это может указывать риторический вопрос Ордлафа, обращённый к Эдуарду Старшему: «Господин, когда же закончится любая тяжба, если её нельзя решить ни деньгами, ни клятвой? И если каждый желает изменить решение короля Альфреда, когда же мы прекратим спорить?» (⁊ leof, hwonne bið engu spæc geendedu gif mon ne mæg nowðer ne mid feo ne mid aða geendigan? Oððe gif mon ælcne dom wile onwendan ðe Ælfred cing gesette, hwonne habbe we ðonne gemotad?)
Тяжба в англо-саксонском суде.
Как дальше развивались события — мы, увы, не знаем. На обратной стороне письма Ордлафа стоит приписка другим почерком: «Этельхельм Хига отозвал свои притязания, когда король находился в Уорминстере […]» — судя по всему, Ордлаф таки выиграл дело каким-то способом. Какова была дальнейшая судьба участников этого спора — неизвестно.
Фонтхилльское письмо — уникальный англо-саксонский памятник. Как пишет доктор Саймон Кейнз, «его важность заключается в том, что оно оживляет систему так, чтобы мы не потеряли связь с реальностью». (Op. cit. P. 97).
И он совершенно прав: если бы у нас не было подобных свидетельств о реальной законоприменительной практике, нам приходилось бы реконструировать всю юридическую жизнь англо-саксов только по дошедшим королевским судебникам. Не нужно, я полагаю, напоминать, как сильно реальность может расходиться с законами, правда ведь?
В фонтхилльском деле очень много неясностей. Хотя по контексту понятно, кто автор письма, не известно, зачем Ордлаф вообще его писал, и писал ли он его лично или под диктовку. В тексте он говорит, что для него важно, чтобы всё оставалось как есть, но он готов принять другое решение короля (Ðonne, leof, is me micel neodðearf ðæt hit mote stondan swa hit nu gedon is ⁊ gefyrn waes. Gif hit elleshwæt bið, ðonne sceal ic ⁊ wylle beon gehealden on ðon ðe ðe to ælmessan ryht ðincð). Не исключено, что с просьбой написать письмо к нему мог обратиться епископ Винчестера, когда Этельхельм снова выдвинул свои притязания.
Англо-саксонский королевский двор, рукопись Х в. Источник
Не ясно и как стоит трактовать поступки главных персонажей. Думал ли Ордлаф с самого начала, оказывая поддержку крестнику, о собственной выгоде или просто исполнял свои обязательства?.. Если первое, то была ли между ними договорённость о передаче земли, или она возникла позже?.. Предвидел ли он, что Хельмстан опять проворуется, и Фонтхилл отойдёт ему?.. А не подставил ли Ордлаф Хельмстана в истории со скотом, ведь тот был на его земле?.. Манипулировал ли он судом и использовал ли своё положение, чтобы добиться выгодного для себя решения?.. Кем был Хельмстан: местным «авторитетным» человеком, в конце концов погоревшим на недружбе с законом, или незадачливым воришкой, шедшим на преступления из нужды?.. А, может, он вообще страдал клептоманией?.. Кто был Этельхельм Хига: наследником законных владельцев Фонтхилла или оппортунистом, решившим воспользоваться неудачей соседа?.. Если первое, то, выходит, он несколько лет пытался в суде отстоять свои ущемлённые права, а если второе, то он был упорным сутягой?.. Почему оба короля выносили решение только в пользу Ордлафа — они дорожили хорошими отношениями с местным аристократом в условиях нелёгкого правления и были готовы пожертвовать какими-то пятью гайдами, или они искренне поддерживали правосудие?..
На все эти вопросы у нас нет ответа. Но, мне хочется верить, что уже на рубеже IX–X вв. умные люди понимали мысль, записанную в начале XIII в. в ютландском праве:
На законе должна земля строиться, но если бы все были довольны тем, что имеют, не было бы нужды в законах. Но не каждый закон является истиной, но если спросить, что есть истина, то закон укажет истину. И если в земле нет закона, то тот получит больше всех, кто сможет захватить больше других силой.
Хорошо было бы, если бы вступительная фраза, На законе должна земля строиться, была выбита не только на фронтоне здания суда Копенгагена, но и на рабочем месте каждого законодателя.
Как мы реконструировали эту историю?
Иногда у публики складывается впечатление, что историк — это такой, цитируя Гоголя, «писака-марака»: в наиболее обыденном представлении, он прочитал N книг и по ним написал ещё одну; по более продвинутым, но всё ещё дилетантским, он прочитал источник(и) и предложил перевод-пересказ современным языком. А если так, то в целом любой грамотный гражданин может написать «свою» историю, и если он чего-то не понимает, значит, никто не понимает и «историки всё это выдумали».
Античный автор. Источник. Многие думают, что историки до сих пор работают по технологиям II в., т.е. читают 5 книг и пишут 6-ю. За опровержением — см. ниже
Как мы видим из истории Фонтхилла, это не так (здесь я рассказываю о ремесле историка более подробно):
• историки обязательно проводят критику источника в начале работы, от происхождения памятника и палеографии до авторства и возможных мотивов составителя; без ответов на эти вопросы нельзя строить дальнейшее исследование, потому что мы не будем знать: насколько этот источник достоверен?.. что мог знать его составить?.. был ли он свидетелем событий, участником и только пересказывал их с чужих слов? был ли он(а) заинтересован(а) в представлении определённой картины?.. писал ли автор «что вижу, то пою», или имел перед глазами другие литературные образцы?.. и многое-многое другое. В случае с фонтхилльским письмом мы видим, что верить тексту как абсолютному откровению нельзя: автор был, судя по всему, заинтересованным лицом и писал через какое-то время после самих событий, следовательно, необходимо проверять его сведения по другим памятникам.
• историки всегда работают с первоисточником, то есть с оригиналом рукописи, которая содержит изучаемый текст (либо обращаются к предшествующим исследованиям на эту тему). Само состояние и внешние атрибуты манускрипта многое могут сказать: кто обращался к этому тексту?.. оставил ли он пометы?.. нет ли в рукописи пропусков?.. нет ли в ней физических повреждений?.. каким шрифтом написан текст, следовательно, какого времени манускрипт?.. Кроме того, историк всегда обязан сверяться с текстом на исходном языке: в популярной работе, конечно, автор может взять современный перевод для простоты, но если это научная работа, даже при наличии переводов исследователь обязан читать оригинал. И никакое утверждение невозможно без ссылки на источник (либо историографию, где даётся ссылка на оригинал — см. ниже; обычно с источниками первостепенной важности работают лично, а с дополнительными допускаются послабления). В случае с фонтхилльским письмом, например, мы видим, что оно сохранилось случайно в единственном экземпляре и, судя по приписке, считалось неактуальном в том архиве, где оно находилось.
Работа с оригиналами текстов. Источник
• историки занимаются не пересказом, а анализом источника: историк не просто переводит древний текст, снабжая его комментариями, а старается проникнуть в суть текста. Он(а) сравнивает его сведения с информацией из независимых источников, и не только чисто исторических (например, сегодня привлекаются сведения палеоклиматологии, археологии, демографии, этнографии и проч.); накладывает памятник на общий контекст эпохи; устанавливает географию текста и сопоставляет её с современными картами, если наблюдаются расхождения — пытается найти разумное объяснение (например, изменение названий и ландшафта); если в источнике есть подробные цифры, они подвергаются математическому анализу, и др. В случае с фонтхилльским письмом, мы проверяем и дополняем его сведения данными из Англо-Саксонской хроники — так мы узнаём о контексте эпохи, английских грамот разных периодов — так мы устанавливаем генеалогию и биографии участников тяжбы, Книги Страшного Суда — так мы узнаём о судьбе поместья Фонтхилл, англо-саксонских законов — так мы устанавливаем юридические нормы того времени, чтобы понять мотивацию и поступки участников, и т. д.
• современный историк практически никогда не бывает первооткрывателем темы или её раздела, историк всегда проверяет уже имеющиеся работы и даёт обзор историографии. Невозможно требовать, чтобы один исследователь знал всё, ему разрешается ссылаться на чужие работы (если они научны) — если читатель откроет статью С. Кейнза, на которую я опирался, он увидит массу ссылок на каждой её странице на предшествующие изыскания.Но и даже если историк выступает с революционной идеей, он не может пренебрегать предыдущей историографией: во-первых, идею уже могли высказывать до него, во-вторых, сегодня первооткрывателей-одиночек по объективным причинам не бывает. Поэтому, как только читатель видит в заглавии книги слова «заговор», «обман», «скрывают», «подлинный» и т. п. — пусть знает: перед ним макулатура. Никаких заговоров и обманов историков (как и других учёных) нет и не бывает, потому что все друг друга читают и жёстко, но конструктивно критикуют, как и любые другие академики (каждому же хочется застолбить научное открытие). Что-то утаить от коллег, учитывая, что каждое утверждение должно подкрепляться ссылками на источники и историографию (см. выше) — физически невозможно. Бывают, правда, ситуации, когда тиражируются ошибки: например, из-за небрежности наборщика «багинет» (штык), которым Пётр I вырезал из дёрна крест на месте основания Петербурга, превратился в «башмет» и так и кочевал по разным работам, — или пересказываются «устоявшиеся представления»: один такой пример я нашёл сам, обнаружив, что утверждение, будто бы Спартак был учителем в гладиаторской школе — художественный домысел Р. Джованьоли. Тем не менее, это скорее забавные анекдоты, и историки сами любят указывать такие случаи. В примере с фонтхилльским письмом я кое-где опирался на суждение С. Кейнза в его статье, но любой читатель может прийти в библиотеку (скажем, в РГБ), заказать эту книгу по указанным библиографическим данным и проверить, не обманул ли я его, и если я-таки ввёл его в заблуждение — раструбить об этом на весь свет. «Заговоры» настоящих историков при принятой методологии не могут случиться по определению.
• наконец, сегодня историки крайне редко допускают «отлитые в граните» утверждения. Больше половины выводов даётся с важными оговорками: «насколько мы можем судить по сохранившимся сведениям…», «источник не говорит прямо, но мы можем предположить…», «наиболее вероятным представляется…» и т. п. Подобные замечания позволяют читающему различать, где автор даёт свою интерпретацию, а где — непосредственно текст из источника. Историки понимают, что они не всезнающие боги, что их знание неизбежно ограничено дошедшими сведениями. Как только читатель видит утверждения в духе: «нет никаких сомнений, что…», «все знают, что…», или разные пересказы чужих мыслей и эмоций («Цезарь думал, что…», «Наполеон смотрел на горящую Москву и злился…», «Сталин надеялся на…») — пусть знает: в самом лучшем случае это плохой стиль историка, в среднем случае перед ним просто популярная литература, а не научная, а в худшем случае его водят за нос, выдавая собственные идеи за чужие. В случае с фонтхилльским письмом современные исследователи не боятся честно написать: мы очень многого не знаем и говорим об этом открыто, а не додумываем лишнего (см. выше).
Надеюсь, что подобные рассказы на примере письма элдормена Ордлафа о нашем ремесле позволят интересующемуся читателю лучше понимать, как историки пишут книжки и как их нужно читать.
Для всех, кому тема показалась интересной, могу порекомендовать следующую литературу:
- Brooks, Nicholas P. 2009. “The Fonthill Letter, Ealdorman Ordlaf and Anglo-Saxon Law in Practice.” In Early Medieval Studies in Memory of Patrick Wormald, ed. by Stephen Baxter, Catherine Karkov, Janet L. Nelson, and David Pelteret, 301—17. Farnham: Ashgate.
- Hudson, John. 2012. The Oxford History of the Laws of England. Vol. 2. Croydon: Oxford University Press.
- Wormald, Patrick. 2001. The Making of English Law: King Alfred to the Twelfth Century. Vol. 1. Oxford: Blackwell Publishers.
Кроме уже упомянутого перевода Метлицкой, есть кое-что и на русском:
- Глебов А.Г. Англия в раннее средневековье — СПб.: Евразия, 2007. — 288 c.
- Санников С.В. Формы употребления клятвы в древнеанглийском (англосаксонском) судебном процессе / под ред. И.И. Варьяш, Г.А. Поповой. М.: ИВИ РАН, 2009. — 114—131 с.
