Эпос северных и южных германцев

Сперва старались устроиться так, чтобы было возможно больше похоже на родную Норвегию. Кто был главарем (хёвдингом), тот им и остался, ибо ему принадлежали и ладьи, и стадо, и строительный лес. Он воздвигал храм своему избранному богу и сам становился там жрецом, «годи», и главою округа; вокруг него группировались крупные бонды (фермеры), мелкие землевладельцы и арендаторы (опоздавшие к захвату земель). Через два поколения общество стабилизировалось (кое-кто обеднел, кое— кто возвысился), установилось крестьянское государство, которое в 1930 г. отпраздновало тысячелетие своей конституции, учредившей общее вече (альтинг), разделивший остров на четыре округа-четверти. Со «скалы закона» Ульфльот-законоговоритель в 930 г., произнес вывезенный из Норвегии свод узаконений, который стал обязательным для всей Исландии.

Из подвижной жизни эпохи захвата стал постепенно кристаллизоваться быт.

Поля обрабатывались, стада паслись, корабли возили по морям исландских викингов и исландских купцов, торговавших рыбою, байкой, но главным образом поэзией.

Да, поэзия была самым доходным и притом монопольным товаром. До сих пор история литературы с изумлением стоит перед трудно объяснимым, но несомненным фактом: норвежские роды, выехавшие на Исландию, вывезли с собою почти без остатка всю поэзию скальдов. До конца IX века мы еще знаем ряд имен норвежских поэтов, знаем и кое-что из их сочинений. Затем (за ничтожными исключениями) все скальды — исландцы; а в Норвегии стихи слагают одни только… короли. При шведском, норвежском, датском дворе никто не соперничает с исландцами в искусстве панегирика. Говорят, что искусство скальдов — аристократическая привилегия знатных родов. Если бы это даже было совсем неоспоримо, то все же это не объясняет загадочного факта: разве из Норвегии выехали все знатные роды?

Да и не только этот аристократический вид литературы достиг пышного развития на далеком острове. Что касается, например, народно-эпических песен, то они, несомненно, пелись и в Норвегии, но все, что до нас дошло, записано и, по-видимому, сильно переработано в Исландии. Ибо ведь не только монополия поэзии, но и монополия учености до самого падения не зависимой республики (1261 г.) оставалась за Исландией: там только собирались, записывались, перелагались и комментировались в эпоху письменности (XII и XIII века) памятники родной литературы на родном языке.

В Дании только Саксон Грамматик (XII век) собрал старинные предания и изложил их на латинском языке, да и то в значительной мере с помощью исландца Арнальда. В Норвегии аналогичная работа начинается только с середины XIII века.

Среди этого материала была совершенно новая форма — сага, т.е. прозаический рассказ, большей частью пересыпанный стихами.

Как литературный жанр сага оформилась уже в Исландии, причем сами исландцы различали следующие периоды: «время колонизации», так называемой «ланднам» (872—930 гг.); «век саг», т. е. героическая эпоха, полная бурных событий, от образования государства до умиротворения 930 — приблизительно 1030 гг.; «мирный век», когда, по-видимому, складывались саги о предыдущем периоде (1030—ИЗО гг.); «век записей» (ИЗО—1230 гг.) и «время Стурлунгов» — кульминационный пункт развития исландской науки и возрождение старой литературы (1239—1261 гг.).

После этого сагописание продолжается до XIV века, но теперь Исландия делит эту честь с покорившей ее Норвегией. Хотя записи саг, как видим, весьма поздние (большая часть относится к концу XII и началу XIII века), все же не подлежит сомнению, что многие из них возникли гораздо раньше. Мы можем установить непрерывную преемственную традицию между «веком саг» и «веком записей». Например, историк Ари Торгильссон Мудрый, родившийся в 1067 г. и написавший свою «Книгу об исландцах» в 1433—1134 гг., пользовался в юности рассказами старца Халла из Хаукадала (996—1080 гг.), т.е. непосредственного свидетеля «века саг». Все показания сходятся на том, что старые саги долго жили в устной традиции древних исландских родов, прежде чем быть записанными, и даже саги, вновь возникшие уже в эпоху письменности, предназначались для устного рассказа.

Долгими зимами у костров фамильных палат, по дороге на тинг, в морском походе люди «тешились» увлекательными повестями. Уладив на вече местные распри, позабавившись боем коней, собирались около палатки искусного рассказчика и слушали про диковинные происшествия, про смелую месть, про распри минувших поколений.

Как сага возникла из простых сообщений, точно установить нельзя. Но более чем вероятно, что заимствована она у ирландцев, где мы гораздо раньше встречаемся с этой совершенно неизвестной континентальным народам формою. Одно только вызывает удивление — это малое сходство в тематике исландских саг (в особенности древнейших фамильных) с ирландскими [скелами]. Прежде всего, кельты совсем не знают бытовой саги: все у них сказочно, фантастично, сверхъестественно. Скандинавы же не только создали первый в средневековой Европе реалистический роман, но и в чудесных рассказах являют гораздо более умеренную, не столь гиперболическую фантастику, как ирландцы.

Капитальная разница между Ирландией и Исландией заключается также в самом типе сказителя. Кельтские филиды — это профессионалы, целая каста, разделенная на разряды по степени учености. Исландские рассказчики — это любители, люди природного таланта. Нигде не видно, чтобы они, подобно скальдам, извлекали какую-либо выгоду из своего искусства. Имена их до нас не дошли, но, согласно всем свидетельствам, то были крестьяне-землевладельцы, исландские бонды. Родовые саги передавались от отца к сыну, а саги о путешествиях первоначально исходили от самих мореплавателей, а потом бытовали на тех же крестьянских мызах. К тому же классу принадлежали и саго писцы «эпохи записей», ученые историки, мифографы и переводчики. При дворах X и XI веков, тоже еще очень близких к крестьянскому укладу, исландцы (гости, дружинники, скальды) сохраняли все ту же манеру рассказа, ибо эстетические запросы норвежского короля и его ярлов были ничуть не выше, а, пожалуй, и ниже требований какого— нибудь исландского главаря, который и сам был мастер рассказывать. Только с конца XII века начинает и в Норвегию и в Исландию проникать рыцарски-куртуазный дух, который веет в поздних сагах, но приближает их, конечно, не к кельтским придворным «скелам» (сагам), а к континентальным рыцарским романам.

---

Так начинается труд Бориса Исааковича Ярхо, посвященный Саге о Вольсунгах. В ней он, как пионер методов точного литературоведения и научного перевода дает исторический, лингвистический и литературоведческий анализ произведения, а также один из лучших его литературных переводов. Тяжелая судьба советского ученого, попавшего под каток репрессивной машины, привела к тому, что его труды на долгие годы были забыты, а многие из его открытий приходилось совершать заново уже последующим поколениям исследователей. Тем не менее, работы Ярхо, изданные еще в довоенный период, вдохновляли будущие поколения ученых литературоведов и мифологов. В этом году, к 130 летнему юбилею великого ученого, нами была выпущена книга, в которую вошли два его труда: Сага о Вольсунгах и Песнь о Роланде. 

Эти два произведения, казалось бы, очень разные, объединяет и общее происхождение народов, создавших их, и общий пласт мифологии и культуры, лежащий в основе воинского эпоса и подпитывающий его сквозь века. Мы сохранили оригинальную грамматику и орфографию автора, а также оставили ссылки на работы, на которые ссылался и он сам.

---