Черный барон на белом коне

Опыт изучения эволюции образа П. Н. Врангеля. К столетию Русского исхода

Сведения об авторе:
Семенов Вадим Владимирович
Санкт-Петербург,
Санкт-Петербургский государственный университет
Институт истории,
специальность «История»

Вадим Семенов о своей работе

Отмечаемый в нынешние дни вековой юбилей Крымской эвакуации 1920 года, оставшейся в памяти поколений эмигрантов как трагический Русский исход, предопределяет обостренный интерес не только к исследованию феномена этой «эпопеи», но и к изучению харизматической фигуры ее вождя – одного из крупнейших деятелей Белого движения генерал-лейтенанта барона Петра Николаевича Врангеля. Цель представленных изысканий заключается в проведении комплексного изучения и анализа эстетического образа генерала Врангеля. Предстоит выяснить, в какой степени представления о личности барона подверглись влиянию художественного вымысла, и насколько этот процесс носил обратимый характер. Важно установить, есть ли у исследуемого образа потенциал к дальнейшему развитию и реализации в будущем. Помимо произведений культуры последних ста лет в их многообразии, несомненная польза для исследователя заключена в воспоминаниях участников и очевидцев драматических событий Гражданской войны – несомненно, кульминационного периода в жизни барона Врангеля. Также данная работа опирается на ряд современных историко-научных трудов по проблематике изучаемого периода.

Работа: лонгрид

Как могут формироваться образы прошлого

Как порой представляется, образы ушедшего времени формируются через культурные символы и знаки, и тем отчетливее эта взаимосвязь, чем отдаленнее от нас прошлое. Поэтическое слово, художественный рисунок или музыкальный мотив наиболее полно сообщают явлениям и личностям минувшего необходимые им выражение и объемность. Тем занимательнее, что достоверность и объективность очевидно отступают на второй план, уступая выразительности. Был ли Брут противоположен Кассию по внутреннему содержанию личности и мотивации вступления в заговор против Цезаря, являлся ли он человеком долга и высокой морали,.. – всё это не выходит за пределы забот узкого историко-научного круга. Образ узника последнего круга Дантова Ада гораздо очерченнее и красноречивее любых исторических трудов, от хрестоматийного Плутарха до наших современников, благодаря чему имя Марка Юния Брута остается синонимичным олицетворением гнуснейшего из грехов – предательства.

Образы более близких к нам во времени фигур прошлого потенциально формируются теми же законами. Неряшливая песенка про «мундир английский, погон французский» (в разных вариациях) даже спустя столетие остается значимым фактором широких оценочных представлений о Верховном правителе России в годы Гражданской войны адмирале А. В. Колчаке. Названный стереотип оказался настолько сильным, что даже патетически лакированная апология Колчака, вышедшая на киноэкраны немногим более десяти лет назад, при всех своих наглядных достоинствах, обнаружила неспособность заместить сложившуюся форму восприятия этой крупной исторической персоны. Пожалуй, карикатурное клише «правителя Омского» с «табаком японским» (или в японском же сапоге) еще долго не уступит своего влияния на посмертную репутацию адмирала.

«Генерал на белом коне»

В февральские дни 1920 г., когда, бесспорно, насыщенный жизненный путь Колчака стремился к своему скорбному завершению, другой ключевой деятель Белого движения барон П. Н. Врангель пребывал в малопочетном положении «генерала Кочкина», что на военном жаргоне означало генерала без какой-либо должности. Однако, спустя несколько короткой телеграммой: «Генерал барон Врангель назначается Главнокомандующим Вооруженными силами на Юге России… Деникин» [1], он был вознесен к высшей точке иерархии всего антибольшевистского лагеря. Итак, Врангель заместил на вершине Деникина: вряд ли история знала столь непохожих друг на друга фигур, сменивших одна другую в рамках формального наследования. Не только внутренне, но и внешне предшественник и продолжатель выглядели безусловными антиподами. Среднего роста, сутулый, чуть полноватый, с седой бородкой клинышком, – своей наружностью Деникин напоминал скорее благообразного сельского батюшку, нежели предводителя и полководца. В противоположность ему, Врангель – возвышавшийся по меньшей мере на голову над всяким, с голым (после перенесенного тифа) черепом, поджарый и осанистый, с прямым и властным взглядом – по внешнему облику он представлял собой поистине природного вождя. Так его и звали тогда на всевозможные голоса: «Наш молодой вождь» [2].

Современники увидели во Врангеле олицетворение давней русской мечты о «генерале на белом коне» [3]. Перед вами красноречивые слова строевого офицера, относящиеся к тем самым, тяжелым дням февраля 1920 г., о которых мы говорили: «Прилетел на самолете генерал Деникин и обратился к нам с речью. Но был ветер и плохо слыш­но. Кроме того, он говорил долго и вскоре это стало утомительно и скучно. Тут нужен был бы Врангель, в черкеске на чудном коне, осадивший коня и кинувший, как под Спицевкой, несколь­ко слов. Это могло бы зажечь казаков». Он, очевидец, мечтательно вспоминает, как когда-то «в каре галопом вошел генерал Врангель. Он осадил своего чудного коня, снял папаху и зычным голосом крикнул: ‘‘Спасибо, орлы!!’’ Громовое ‘‘Ура’’ было ему ответом» [4]. Вообразите себе его огромную фигуру на горячем коне, в длинной черной черкеске, с белыми газырями над «кавалерийским сердцем»; представьте, какие экстатические чувства она способна была вызывать у тех, кто окружал ее, и, возможно, перед вами в общих чертах возникнет тот самый архетип вождя, идущий из корней тысячелетий, когда неразрывная связь физического превосходства и лидерства отвечала самой природе вещей. Неудивительно, что конный портрет барона Врангеля нашел свое отражение в бесхитростном плакатном искусстве белой агитации. Вместе с тем, очевидно, что потенциал психологического воздействия данного образа был несравнимо выше, что не нашло, однако, своевременного практического воплощения.

Рождение «черного барона»

Интересно, что этого эффектного эстетического образа могло и не быть. До определенного момента П. Н. Врангель облачался в кавалерийскую форму и передвигался на штабном автомобиле, что имело свои преимущества. Переломным стал бой у станицы Урупской на Кубани в октябре 1918 г., когда, оставив личный конвой и проехав на передний край, Врангель оказался на острие неожиданной контратаки красной конницы. Его автомашина завязла на вспаханном поле, шофер с помощником бежали, и лишь случай и выручка подчиненных помогла генералу уйти от преследования. С того случая Врангель, дельно сделавший практические выводы, более не расставался с личным оружием (перед описанным боем он подарил свой револьвер одному из командиров), а автомобилю, в тот раз доставшемуся противнику, стал предпочитать верховую лошадь [4, 5]. Тогда же, что особенно важно, он сменил «русскую» генеральскую форму на менее броские в бою, и вместе с тем более близкие и понятные соратникам-казакам казачью черкеску и папаху [4, 6]. Таким образом сложился тот характерный стиль, что сопутствовал барону весь кульминативный период его бурной жизни.

Так по воле случая возник «черный барон» – один из наиболее выразительных персональных образов Гражданской войны. Сама собой возникает ложная антитеза, основанная на контрарности белого и черного. Вспомним Марину Цветаеву и ее строки, восходящие к раннему и наиболее героическому периоду Белого движения:

Белая гвардия, путь твой высок:
Черному дулу – грудь и висок [7].

Белое и черное строго полярны по отношению друг к другу. Но в нашем аспекте это обманчивое противопоставление, и то, что развитием русской истории «черный барон» был определен к кормилу Белого дела, обнажило поистине монументальный стилистический эффект. Сравните с еще одной поэтической картиной: как блоковскими Двенадцатью с их «черной злобой, святой злобой» в груди и «винтовок черными ремнями» на плечах верховодит «в белом венчике из роз – впереди – Исус Христос» [8], так и во главе белого воинства исполненное драматизма время с подлинно художественным вкусом поставило «черного барона»! И вот уже в отстоящем почти на десятилетие стихотворном «Перекопе» Марина Цветаева сполна отдает честь Врангелю, окончательно примиряя белое с черным:

Вот он, застенков
Мститель, боев ваятель –
В черной чеченке,
С рукою на рукояти

Бе  –  лого, пра  –  вого
Дела: ура  –  а  –  а! [7]

Ранняя, комическая субъектность

К сожалению, столь редкий и замечательный поэтический язык этих строк долгие годы оставался малодоступен соотечественникам. Пожалуй, наиболее распространенным произведением советского культурного наследия, в котором упоминался бы П. Н. Врангель, можно назвать и поныне широко известный бравурный марш с запоминающейся мелодией, зачастую именуемый по первой строчке – «Белая армия, черный барон». В этой нетленке Врангелю отводится малопочетная, по преобладающей в песне эмоции, миссия реставрации царской власти в России. Это положение имеет мало общего с исторической реальностью: несмотря на то, что соотнесение Врангеля (как и ранее – Колчака) с генералом Монком, силой армии восстановившим английскую монархию в середине XVII веке, возникало в ловких умах неоднократно, сам Врангель понимал, что понятия о Родине и монархии перестали быть одним целым, и (в духе догадки классика: «двум богам служить нельзя») отстаивал мысль, что его армия должна «жить только идеей Родины» [9, 10]. Тем не менее клишированный портрет белого генерала-легитимиста принял в отношении барона Врангеля намеренно преувеличенный характер: и с большевистских агитационных плакатов тот (опять подобно Колчаку ранее) демонстративно примеряет императорские регалии на самого себя. Количество персональных пародий и карикатур на Врангеля велико, он едва ли не самая «популярная» персона из числа белых вождей в творчестве красных плакатистов [11].

Изобразительному элементу обычно сопутствует слово. Равным образом художественное искусство сопровождается поэтическим – примером тому знаменитые «Окна РОСТА». Стихотворные изображения барона Врангеля подчас носили тот же налет карикатурности, что и плакатные, хотя, бесспорно, нет никакого смысла предъявлять к открытой политической сатире требование объективности. Популярнейший в лихие годы поэт Демьян Бедный, соединяя воедино монархический шаблон с «немецкими» титулом и фамилией (П. Н. Врангель принадлежал к одной из ветвей старинного рода скандинавского происхождения, с конца XVII в. неразрывно связанной с Россией [12]), фальшиво, но вместе с тем поэтически небесталанно, пародировал «черного барона».

Вам мой фамилий всем известный:
Ихь бин фон Врангель, герр барон.
Я самый лючший, самый шестный
Есть кандидат на царский трон [13].

Демьян Бедный выпустил из-под пера сразу несколько таких стихов, по принимаемым нами в рассмотрение характеристикам мало отличающихся друг от друга. «Герр барон фон Врангель… говорил по-русски скверно» [14], «черный Врангель, герр барон» и «фон Врангель, их правитель – шустрый немец стрекулист» [13] смотрят со страниц и обдают читателя резким запахом перца и колбасы. Разумеется, П. Н. Врангель, имел основания причислять себя к «шустрым немцам» не более, нежели возлагать на себя Большую императорскую корону. Однако, по той причине, что число людей, по меньшей мере воочию наблюдавших барона, в сравнении с теми, кто не мог ни знать его, ни видеть, очевидно, стремилось к «уровню погрешности», пародии такого характера оказались закономерно востребованы.

Широкое внимание и читательские симпатии к поэзии Демьяна Бедного по большей части остались в давно ушедшем прошлом. Так и сконструированный им по простейшим лекалам (как он сам признавал – «в один присест») миф о «герре бароне», оказав неоспоримое влияние на первоначальное развитие представлений о генерале в Советской России, оказался недостаточно живучим. Вернее всего, это случилось именно потому, что пародия имела непоправимо мало общего с оригиналом.

Поздняя субъектность, трагическая

Совершенно иное, обратное впечатление складывается от знакомства с образом барона Врангеля, созданным «лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи» (по отзыву Сталина) Владимиром Маяковским. Речь пойдет уже не об агитационных стихах, производившихся на злобу короткого дня (было у Маяковского и такое: «В ‘‘Грандотеле’’ семгу жрет Врангель толсторожий…» [15]) Полезнее обратиться к шестнадцатой части знаковой поэмы «Хорошо!», написанной к десятилетию Октября в формате поэтохроники – ностальгического рассказа «о времени и о себе», где ее создатель запечатлел генерала в, возможно, наиболее тяжелую и трагическую для него минуту эвакуации белых морем с «последнего клочка родной земли» [16] на чужбину.

Хлопнув
         дверью,
                 сухой, как рапорт,
из штаба
          опустевшего
                        вышел он.
 
Глядя
        на́ ноги,
шагом
         резким
шел
      Врангель
в черной черкеске.
Город бросили.
На молу –
              го́ло.
Лодка
        шестивесельная
стоит
       у мола.
И над белым тленом,
как от пули падающий,
на оба
          колена
упал главнокомандующий.
Трижды
        землю
               поцеловавши,
трижды
         город
                перекрестил.
Под пули
          в лодку прыгнул…
                         – Ваше
превосходительство,
                 грести? –
                        – Грести! 
[17]

Этот не лишенный иносказательности образ красноречиво выделяется своей фактурностью и колоритом. Осмысливая минувшую действительность, Маяковский избежал шаржировано-гротескных характеристик в отношении Врангеля (Керенскому же и Милюкову тут повезло много меньше): без жалости и сочувствия, и без видимой внутренней расположенности, но прямодушно оценивая по справедливости, он как будто рисует облик капитана корабля, по нерушимой морской традиции последним покидающего терпящее крушение судно.

Тремя десятилетиями позднее, на стихи Маяковского композитором Георгием Свиридовым (автором знаменитой сюиты «Время, вперед!», фрагментарно исполнявшейся в преддверии выпусков новостей) была положена оригинальная и эксцентричная «Патетическая оратория». Взаимопроникновение поэзии и музыки воплощают в ней ярчайшую двуязычную картину драматичного Русского исхода. Рассказ о Врангеле, мелодекламируемый партией баса, предваряется фоном хоровых песнопений, подражающих христианским богослужениям. Религиозные гимны на фоне словесного воссоздания условий Севастопольской эвакуации порождают очевидное подобие отпевания ушедшего русского национального прошлого. Подошел к фатальному финалу акт разрушения старого мира во имя рождения нового. И глубокий образ барона Врангеля, падающего ниц не от пули, а «как от пули» в сознании приспевшего конца всему, подчеркивает грандиозность произошедшего с Россией катаклизма и одновременно служит символом этого конца. В реальности с уходом белых кораблей из Крыма Гражданская война не завершится одномоментно: лишь через два долгих года национальный трехцветный флаг окончательно спустят на Дальнем Востоке. Но именно гибель крымской Вандеи (по аналогии с Французской революцией) позволила Ленину заявить, что право на существование Советской Республики, наконец, отвоевано [10].

Потенциал на будущее

Харизматическая фигура генерала Врангеля нашла воплощение в многозначительном ряду художественных образов. Помимо тех, что были названы выше, легче всего вспоминается порывистый и, по разоблачительному определению советской цензуры, «храбрый и благородный» белый Главнокомандующий (прототипом которому, конечно, был Врангель) из пьесы Михаила Булгакова «Бег» [18]. Именно такая модель восприятия Правителя Юга России, прослеживаемая в «Беге» и «Перекопе», «Хорошо!» и «Патетической оратории», оказалась наиболее жизнеспособной. Пародийно-карикатурные же изображения «черного барона», создававшиеся по преимуществу на излете Гражданской войны, были излишне оторваны от действительности в угоду кратковременному агитационному эффекту, а чрезмерная фантасмагоричность вымысла не оставляла подлинной возможности всерьез и надолго уверовать в реальность отображаемого. «Он же явно ненормален!», – так отозвался Главнокомандующий из «Бега» о персонаже, в некотором роде «примерившим» на него корону [19], – и одна данная реплика способна быть убедительнее, нежели плоды воображения агитаторов из числа поэтов и плакатистов, живописавших настойчивое желание Врангеля добиться трона.

В  настоящее время попытки генерации подобных исторических мифов могут идти лишь через донаучные убеждения и осмысление объекта в соответствующей культурной логике, в ошибочном стремлении добыть истину о прошлом в своем внутреннем мире и личном опыте. Важно отметить, что ресурс «комической» плоскости образа барона Врангеля был практически полностью исчерпан в двадцатые годы. В целом, среди плеяды руководителей Белого движения П. Н. Врангель, едва ли не менее всех прочих напоминал собой комическую фигуру. Напротив, это, безусловно, трагический герой. Подтверждением тому служит сама сущность Врангелиады: в фатально обреченном противостоянии Белого Крыма и Советских Республик, где одна лишь губерния насмерть сошлась с сорока девятью остальными [20], трагедия является центральной, определяющей категорией. Как представляется, взгляд на перипетии Гражданской войны в России в аспекте героики и трагедии сообщает фигуре генерала Врангеля внушительный и до сих пор не растраченный художественный потенциал.

Это подчеркивает тот факт, что «черный барон» не появился из ниоткуда и не ушел в никуда. Герой двух последних войн павшей империи, он стал первым из офицеров, кто был награжден орденом Святого Георгия на германском фронте [21]. На завершающем этапе Белой борьбы судьба доверила генералу Врангелю принять на свои плечи участь всего русского национального дела. Падение Крыма не вычеркнуло Главнокомандующего из живой истории – его имя связующей нитью проходит через драматическую стезю русской военной эмиграции, унесшей последние крупицы прежней России с собой, «на свои знаменах» [22]. Богатый исторический материал жизненного пути П. Н. Врангеля служит еще одним весомым доводом в пользу того, что не обезличенный, а предельно индивидуальный образ «черного барона» обладает хорошей перспективой на дальнейшее развитие в широких рамках художественной культуры, а его эстетическое значение будет только расти. Однако, первостепенным условием этого выступает появление новых историко-научных трудов, отражающих поступательное развитие исторической науки, с ее установкой на непредвзятость и документальность. Трудов, избегающих упрощения и примитивизации, и вместе с тем, что может стать едва ли не самым важным, поданных широкому читателю доступным и общепонятным, живым, а не бездушным языком. Ведь, по признанию Марины Цветаевой, второго «Перекопа» не появилось лишь потому, что те, кто могли рассказать о нем, «бывшие и не остывшие – рассказывать не умели – или я не понимала» [7].

Мнение специалиста

Работа посвящена исследованию формирования и эволюции образа одного из крупнейших лидеров Белого движения периода Гражданской войны в России – «Правителя Юга России и Главнокомандующего Русской Армией» в 1920 г. генерала П.Н. Врангеля. Актуальность темы обусловлена возрастанием общественного интереса к эпохе Гражданской войны, особенно в год столетия окончания ее фронтового этапа. Колоритная фигура Врангеля, который входил в число ключевых деятелей этого важного периода отечественной истории, закономерно нашла отражение в искусстве, литературе, воспоминаниях современников. Именно формируемые в этих сферах образы в значительной степени определяют общественное восприятие исторических деятелей, а потому представляют важный предмет исследования.

На основе различных визуальных, мемуарных, литературных источников в работе показано, как складывались образы Врангеля среди его сторонников и противников. Если в белом лагере он представал как энергичный и решительный «молодой вождь», превосходивший харизмой невыразительного Деникина, то красные воспринимали его как «черного барона», стремящегося к реставрации царских порядков. Эти контрастные образы наглядно проиллюстрированы в работе, которая включает фотографии и портреты Врангеля, его изображения в материалах белой и красной пропаганды. Автор прослеживает также некоторое изменение со временем эстетических трактовок образа Врангеля в советской литературе, где этот образ постепенно превратился из жалко-комического в более сложный, с элементами трагизма.

Эссе написано хорошим, ярким литературным языком, оно не заставит читателя скучать.

Вместе с тем в работе не хватает освещения такого аспекта образа Врангеля в красной пропаганде (в том числе на плакатах), как представление его в виде ставленника определенных социальных сил: помещиков, капиталистов, попов и кулаков. Не вполне ясны и хронологические рамки работы: если речь идет о всем столетнем периоде, то следовало сказать о воплощении образа Врангеля в памятниках, установленных в XXI веке в Керчи, а также в Сербии.

• Список использованных источников и литературы
  1. Врангель П. Н. Записки (ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г.) : в 2 кн. – Кн. 2. – М. : Менеджер : Космос; Пенза : Каталог, 1991. – 236 с.
  2. Деникин А. И. Очерки русской смуты: Вооруженные силы юга России. Заключительный период борьбы. Январь 1919 – март 1920. – Минск : Харвест, 2002. – 464 с.
  3. Немирович-Данченко Г. В. В Крыму при Врангеле. Факты и итоги. – Берлин : Б. и., 1922. – 119 c.
  4. Мамонтов С. И. Походы и кони. – Париж : YMCA-Press, 1981. – 476 с.
  5. Врангель П. Н. Записки (ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г.) : в 2 кн. – Кн. 1. – М. : Менеджер : Космос; Пенза : Каталог, 1991. – 294 с.
  6. Елисеев Ф. И. С Корниловским конным. – М. : Астрель : АСТ, 2003. – 656 с.
  7. Цветаева М. И. Стихотворения и поэмы. – Л. : Сов. писатель, 1990. – 800 с.
  8. Блок А. А. Собрание сочинений : в 8 т. – Т. 3. Стихотворения и поэмы 1907–1921. – М. ; Л. : Гослитиздат, 1960. – 720 с.
  9. Цветков В. Ж. Белое дело в России. 1920–1922 гг. (формирование и эволюция политических структур Белого движения в России) : в 2 ч. – Ч. 1. – М. : Б. и., 2011. – 495 с.
  10. Цветков В. Ж. Белое дело в России. 1920–1922 гг. (формирование и эволюция политических структур Белого движения в России) : в 2 ч. – Ч. 2. – М. : Б. и., 2016. – 639 с.
  11. Полонский В. П. Русский революционный плакат. – [М.] : Госиздат, 1925. – 192 с.
  12. Врангель Н. Е. Воспоминания. От крепостного права до большевиков. – М. : НЛО, 2003. – 512 с.
  13. Бедный Демьян. Собрание сочинений : в 5 т. –  Т. 2. Стихотворения [и др.] Ноябрь 1917–1920. – М. : Гослитиздат, 1954. – 466 с.
  14. Бедный Демьян. Собрание сочинений : в 5 т. –  Т. 4. Стихотворения [и др.] 1930–1940. – М. : Гослитиздат, 1954. – 409 с.
  15. Маяковский В. В. Сочинения в 2 т. –  Т. 1. – М. : Правда, 1987. – 768 с.
  16. ОР РНБ. Ф. 1424. Ед. хр. 18.
  17. Маяковский В. В. Сочинения в 2 т. –  Т. 2. – М. : Правда, 1988. – 768 с.
  18. Виленский Ю. Г., Навроцкий В. В., Шалюгин Г. А. Михаил Булгаков и Крым. – Симферополь : Таврия, 1995. – 144 с.
  19. Булгаков М. А. Собрание сочинений : в 5 т. – Т. 3. Пьесы. – М. : Худож. лит., 1990. – 703 с.
  20. Шульгин В. В. 1920 год: Очерки. – София : Рос.-болг. книгоизд-во, 1921. – 278 с.
  21. Иванов А. А. «Первый Георгиевский кавалер». К 100-летию подвига барона П. Н. Врангеля // Режим доступа: www.ruskline.ru/history/2014/10/23/pervyj_georgievskij_kavaler (дата обращения: 15 ноября 2020).
  22. Бортневский В. Г. Загадка смерти генерала Врангеля. – СПб. : Изд-во С.-
      Петербург. ун-та, 1996. – 167 с.