Мечта о просвещении

Джон Локк поздно начал заниматься философией. Он родился в том же году, что и Спиноза, но его становление в качестве самобытного мыслителя еще только начиналось, когда Спиноза умер в 1677 г. Однако первые 45 лет жизни Локка вовсе не были праздными. Он немного преподавал в Оксфорде, работал ассистентом в химической лаборатории Роберта Бойля, практиковался в медицине, стал секретарем Совета по торговле, а также занимал другие должности в правительстве, путешествовал как дипломат, написал конституцию для американской колонии Каролина и увяз в интригах своего покровителя и работодателя, графа Шефтсбери, который был ведущим политиком при дворе Карла II.

Лишь когда Локку исполнилось 57 лет, он опубликовал свои основные работы: «Опыт о человеческом разумении», «Два трактата о правлении» и «Послание о веротерпимости», которые вышли в 1689 г. За свою долгую жизнь Локк писал на многие темы: о монетаризме, о толковании Священного Писания, об образовании и лекарственных травах, — но помнят его именно за произведения 1689 г. Иногда их причисляют к самым влиятельным работам Нового времени.

«Второй трактат о правлении» был источником вдохновения не только для Французской революции, но в равной мере для американской конституции и Декларации независимости. Томас Джефферсон, главный автор Декларации, писал: «Что касается общих принципов свободы и прав человека… доктрины Локка… и Сидни [британский политики писатель] … могут считаться в целом одобряемыми нашими добрыми гражданами»[1].

Джефферсон, скорее, преувеличивал влияние Локка на своих собратьев революционеров. В наши дни британские ученые в основном скептически относятся к представлению, будто идеи Локка оказали большое влияние на американскую революцию, более восторженно к нему относятся американские авторы. Но уважение к политическим работам Локка со стороны интеллектуалов подтверждается тем фактом, что роялистские оппоненты Джефферсона также признавали их.

«Опыт о человеческом разумении» был удостоен еще больших похвал. Прогрессивные мыслители XVIII в., особенно во Франции, провозгласили сочинение философским эквивалентом «Начал» Ньютона, опубликованных в 1687 г. Ньютона и Локка часто называли близнецами-пророками Просвещения, библией которого была французская «Энциклопедия» (1751–1772). Жан Д’Аламбер, один из редакторов «Энциклопедии», выразил убеждение своего века, когда объявил, что «распознана, разработана и усовершенствована истинная система мира»[2]. Эта «истинная система» состояла прежде всего из физики Ньютона и философии Локка, в частности описания Локком работы ума. В последующие века привлекательность Локка стала менее интернациональной. Теперь в нем видят иногда основоположника движения, идеи которого приемлемы для британцев, возможно, для большей части англоязычного мира, но, конечно, не для французов или немцев, чьи интеллектуальные интересы часто расходятся с интересами их англоговорящих коллег. Сегодняшние потомки Вольтера обычно не разделяют высокого мнения своего праотца о Локке и его убежденности в общем превосходстве британского образа действий, которую выражал Вольтер, противопоставляя Локка и Декарта.

Гегель неодобрительно отмечал, что в работах Локка «нет и следа размышлений». Гегель предположил, что, в отличие от немцев, британцы не способны объяснить разницу между возвышенной философией и естественными науками. Следуя его примеру, многие немецкие мыслители с начала XIX в. едва ли признавали Локка философом. В эссе одного ученого XX в. была искусно обобщена интеллектуальная традиция, первым великим представителем которой был Локк:

Для нее характерна тенденция руководствоваться здравым смыслом, присущим простым людям, избегать возведения парадокса в глубокую истину, без особой суеты принимать реальность внешнего мира, о котором наши чувства сообщают нам, и отводить разуму роль верховного арбитра. [Она] как правило, ответственна за новые открытия в науке. [Это] также метод философии, который процветает благодаря коммуникации и дискуссии и не ожидает, что истина придет мгновенно (если когда-либо придет), и довольно низко оценивает претензии единичного гения и умозрительные размышления об основополагающих вопросах. Она ценит хороший стиль, определенную бодрость духа, юмор и радости общественной жизни в сочетании с чувством ответственности за всеобщее благополучие[3].

С конца XIX в. такой философский склад ума был известен как британский эмпиризм. Нечто подобное можно найти уже в работах Уильяма Оккама (ок. 1285–1349) и Гоббса; более поздние примеры включают Юма в XVIII в., Джона Стюарта Милля в XIX в., Бертрана Рассела и А. Дж. Айера в XX в. Но именно Локк наиболее ярко воплощает добродетели практичности и здравого смысла, которые сейчас рассматриваются как типично британские. Он даже интересовался садоводством.

На первый взгляд работы Локка проще и понятнее, чем сочинения многих других философов, что стало одной из основных причин, почему они быстро завоевали широкую ауди торию. Однако немало споров продолжается о том, что именно Локк пытался донести в этой простой форме. Гилберт Райл, оксфордский философ, скончавшийся в 1976 г., вспоминал случайный разговор о Локке, который однажды состоялся между ним и Бертраном Расселом.

Собеседники сошлись на том, что «Локк оказал бoльшее влияние на весь интеллектуальный климат человечества, чем кто-либо еще со времен Аристотеля». «Но что именно он сделал?» — задавался вопросом Райл. Рассел … предложил, под влиянием момента, ответ, который меня не удовлетворил. Он сказал: «Локк говорил от имени здравого смысла». Почти не задумываясь, я нетерпеливо ответил: «Я думаю, что Локк изобрел здравый смысл». На что Рассел отреагировал: «Боже, Райл, я думаю, что ты прав. Ни у кого не было здравого смысла до Джона Локка — и никто, кроме англичан, никогда его с тех пор не имел».

Поразмыслив, Райл решил, что ценность «Опыта» Локка заключается в том, что он «учит нас, как быть чуткими или разумными в принятии, поддержании и отклонении каких-либо мнений». Вердикт американского философа Чарльза Сандерса Пирса был более кратким и емким: «Великая заслуга Локка заключалась в следующем: люди должны мыслить самостоятельно»[4].

Если Локк и хотел донести какую-то главную идею, то именно эту. Как мы увидим, его нападки на понятие «врожденных» знаний в первой части «Опыта» — возможно, самой известной части книги — в немалой степени направлены на ленивое принятие готовых мнений.

И дальше в книге Локк постоянно доказывает, что следует избегать привязки своих убеждений к мнениям других: «…нет опоры более опасной… ибо лжи и заблуждений между людьми гораздо больше, чем истины и знания»[5]. Вместо этого он советует каждому человеку всегда взвешивать свидетельства и соответственно распределять степень своего доверия:

…если ум хочет двигаться вперед разумно, он должен, прежде чем согласиться или не согласиться с каким-нибудь положением, изучить все основания вероятности и посмотреть, больше или меньше их за или против какого-либо вероятного положения, и, лишь взвесив все это как следует, отвергнуть или принять его, выражая свое более или менее твердое согласие, смотря по тому, на той или на другой стороне больше оснований вероятности[6].

Теперь это звучит как очевидный совет, и довольно многословный, потому что Локк бывал многоречивым. Но похоже, никто до него не давал себе труда объяснить, как вероятность можно использовать в качестве руководства к жизни или почему это следует делать.

В вопросах морали Локк также утверждал, что люди должны думать сами. Они не должны слепо принимать сиюминутные практики и стандарты, потому что «принципы же нравственные для обнаружения достоверности своей истинности требуют рассуждения и обоснования и некоторой работы ума»[7]. Также люди не должны бездумно принимать власть своих правителей. Во второй книге «Двух трактатов о правлении» Локка подчеркивалось право народа на собственное суждение при оценке легитимности правительства.

В чрезвычайных обстоятельствах люди должны свергнуть государственные власти: «…сообщество постоянно сохраняет верховную власть для спасения себя от покушений и замыслов кого угодно, даже своих законодателей, в тех случаях, когда они окажутся настолько глупыми или настолько злонамеренными, чтобы создавать и осуществлять заговоры против свободы и собственности подданного»[8].

Эта идея была особенно актуальна в 1689 г. в Британии, когда «Два трактата» были опубликованы. Она задним числом оправдывала свержение католического короля Якова II в 1688 г. и его замену Вильгельмом Оранским. В предисловии к «Трактатам» Локк выражал надежду на то, что его аргументов достаточно «для утверждения трона нашего великого избавителя, правящего нами короля Вильгельма… и для оправдания перед всем миром английского народа, чья любовь к своим справедливым и естественным правам, вместе с решимостью сохранить их, спасла страну, когда она находилась на грани рабства и гибели[9]. На самом деле их было достаточно, чтобы сделать больше.

После его смерти рассуждения из второй книги «Трактатов» принесли Локку славу выдающегося интеллектуального защитника права на восстание. Спустя столетие его имя было на устах у французов, боровшихся со своими правителями, и у американцев, выступавших против имперской Британии.

Локк пришел бы в ужас, узнав, что идеи из его книги позже использовались против британского колониального режима, поборником которого был он сам. Более сочувственно Локк отнесся бы к тому, как многие христианские проповедники в колониях использовали теорию собственности из «Трактатов» для оправдания отъема земли у коренных американцев. Циники скажут (хотя мы не решили бы проблему, даже если бы можно было спросить Локка), что отчасти именно для оправдания такого присвоения Локк, извлекавший выгоду из колониальных предприятий, в первую очередь и сформулировал свою теорию. Он рассуждал так: «Что бы тогда человек ни извлекал из того состояния, в котором природа этот предмет создала и сохранила, он сочетает его со своим трудом и присоединяет к нему нечто принадлежащее лично ему и тем самым делает его своей собственностью»[10]. Поскольку колонисты сделали больше для обработки американской земли, чем коренное население, то из этого, согласно Локку, следует, что в реальности земля принадлежит колонистам. Нет оснований полагать, что ему бы понравилось наблюдать, как эти рассуждения обернулись бы против англичан.

Некоторые из работ Локка, особенно его защита веротерпимости, вдохновили развитие либерализма; но было бы ошибкой считать его неким современным либералом в одежде XVII в. Дело в том, что в некоторых отношениях Локк не был либералом даже по стандартам своего века, не говоря уж о более поздних.

Например, в конституции, которую он написал для Каролины в 1669 г., отстаивались крайние формы феодализма, давно ушедшие в прошлое в Англии и не получившие распространения ни в одной другой американской колонии. Крепостное право, согласно планам Локка, должно было наследоваться. Все потомки крепостных должны были навеки оставаться в неволе, чтобы их покупали и продавали вместе с землей, на которой они работали, и без права обжалования.

Предложения по поводу бедности, написанные Локком в 1697 г. для Торговой палаты, в которой он тогда служил, оставляют столь же разочаровывающее впечатление. Локк считал бедных в значительной степени ответственными за свое жалкое состояние, а безработных — просто лентяями или паразитами. В своих предложениях он придумал множество драконовских правил и новых наказаний для безработных. Он писал, что первым шагом для их трудоустройства должно стать «ограничение распущенности… путем закрытия лишних магазинов, торгующих бренди, и ненужных пабов»[11]. К счастью, его суровые планы не были реализованы. Большинство других членов Торговой палаты считали, что безработица вызвана не распущенностью, а нехваткой рабочих мест.

Как мы видели, в молодости Локк был кем-то вроде политического «гоббсианца». В 1660–61 гг. он защищал консервативный авторитаризм, резко контрастирующий с революционными настроениями его более поздних трактатов.

«Никто, — писал он, — не может иметь большего уважения и почтения к власти, чем я… всеобщая свобода — это всего лишь всеобщее рабство…»[12] И добавлял: «Вся свобода, которую я могу пожелать своей стране или себе, это свобода пользоваться защитой тех законов, которые установили благоразумие и провидение наших предков…»[13] Очевидно, что к тому времени, когда были написаны «Трактаты», что-то изменилось. Но изменились ли основополагающие взгляды Локка или только английская политическая сцена? Вскоре после реставрации монархии самой большой угрозой для своей страны Локк считал нестабильность и поэтому выступал за подчинение и уважение к существующим институтам.

Позже, однако, он стал рассматривать Карла II как более серьезную угрозу и начал видеть смысл в восстании. Если события 1680-х гг. каким-то образом превратили Локка в человека, которым современные либералы могли бы легко восхищаться, их эффект был подозрительно недолговечным.

В последующих его работах уже не осталось и следа от подобной трансформации. Локк, предлагавший драконовские меры для бедняков в 1697 г., — во многом тот же самый Локк, что написал жестокую конституцию Каролины 30 годами ранее.

Понадобилось какое-то время после его смерти, чтобы люди стали считать Локка политическим мыслителем вообще. И это не только потому, что «Трактаты» были опубликованы анонимно (лишь в дополнении к завещанию Локк признался, что это он написал их). Его недавняя слава, как в отечестве, так и за рубежом, основывалась на его взглядах на человеческое познание и природу разума, выраженных им в «Опыте о человеческом разумении». Они затмевают все остальное, что он делал, и едва ли массовая осведомленность об авторстве «Трактатов» что-то изменила бы.

«Опыт» справедливо воспринимался как амбициозная попытка развить и продолжить «новую философию» Галилея, Декарта, Ньютона и Королевского общества. Особенно потрясла воображение дилетантов и поэтов в этой картине мира версия Локка о разграничении между физическими качествами, такими как размер и форма, и явно субъективными, такими как цвет. Не будет преувеличением сказать, что Локк заставил многих читателей изменить свой взгляд на весь окружающий мир. В 1712 г. поэт и эссеист Джозеф Аддисон писал:

…наши души сегодня восхитительно потеряны и сбиты с толку приятным заблуждением, и мы ходим, как заколдованный герой романа, который видит красивые замки, леса и луга и в то же время слышит пение птиц и журчание ручьев; но как только заканчивается действие секретного заклятия, фантастическая сцена разрушается, и безутешный рыцарь оказывается в бесплодной уединенной пустыне… Здесь я предположил, что мой читатель знаком с этим великим открытием современности, в настоящее время повсеместно признанным всеми исследователями естественной философии, а именно что свет и цвета, воспринимаемые воображением, — всего лишь идеи в наших головах, а не качества, присущие материи[14].

Поначалу «Опыт» пользовался дурной славой и будоражил умы — были попытки запретить его чтение в Оксфорде, в частности потому, что он бросал вызов аристотелевской схоластике, утвердившейся в механистической науке. В действительности все обстояло еще серьезнее. Подчеркивая значение самостоятельного мышления, ставя под сомнение мудрость прошлого и выражая откровенное отвращение к псевдологическим софизмам, все еще сохранявшимся в европейских университетах, «Опыт» сыграл свою роль в разрушении средневековой картины мира.

---

[1] Thomas Jefferson, Writings, ed. M. D. Peterson, Library of America, 1984, p. 479.

[2] Jean Le Rond d’Alembert, Elements de philosophie (1759), 1, quoted in G. Buchdahl, Th e Image of Newton and Locke in the Age of Reason, Sheed and Ward, 1961, p. 62.

[3] ans Aarsleff, “Locke’s Influence,” in The Cambridge Companion to Locke, ed. V. Chappell, Cambridge University Press, 1994, p. 260.

[4] C. S. Peirce, book review, Nation, 25 Sept. 1890.

[5] Локк Дж. Опыт о человеческом разумении. Книга четвертая // Локк Дж. Сочинения в 3-х томах. Т. 2. — М.: Мысль, 1985. С. 136.

[6] Там же. С. 135.

[7] Локк Дж. Опыт о человеческом разумении. Книга первая // Локк Дж. Сочинения в 3-х томах. Т. 1. — М., 1985. С. 114–115.

[8] Локк Дж. Два трактата о правлении // Там же. Т. 3. — М., 1988. С. 349.

[9] Там же. С. 137.

[10] Там же. С. 277.

[11] Locke, Draft of a Representation Containing a Scheme of Methods for the Employment of the Poor (1697), quoted in Maurice Cranston, John Locke: A Biography, Oxford University Press, 1985, p. 424.

[12] Locke, First Tract on Government, “Preface to the Reader” (1661), in LPW p. 148.

[13] Ibid., p. 149.

[14] Joseph Addison, Spectator, no. 413, 24 June 1712.

---