Георгий Дерлугьян в «Родине слонов»
Когда впервые возникло международное разделение труда? Как оно довело Данию Бронзового века до экологической катастрофы? Насколько широко простиралась мир-экономика второго тысячелетия до нашей эры и может ли её судьба рассказать что-то о нашем будущем?
Мы публикуем стенограмму эфира дружественного проекта «Родина слонов». О международной экономике эпохи бронзы рассказал профессор социологии Нью-Йоркского университета в Абу-Даби Георгий Матвеевич Дерлугьян.
М. Родин: Мы с Вами уже делали программу про мир-систему Валлерстайна, рассказывали, что это такое – мир-системный подход вообще. И теперь, мне кажется, хорошо укрупнить и разобраться в деталях. И мы договорились, что мы сегодня будем говорить о мир-системе бронзового века. Можем мы дать ей характеристику в общих чертах? Что это? Первая ли это вообще мир-система? Как она возникла и какой регион охватывала?
Г. Дерлугьян: Вероятно, да, первая. Вы поймете скоро, что я не только теоретик, но и много лет преподаю первокурсникам. Поэтому, наверное, все прозвучит довольно просто. Вместо того, чтобы говорить теоретически, что такое мир-системный анализ, откуда он взялся и как его делают, мы все это будем разбирать на конкретном примере. Я просто очень кратко дам введение.
Когда Иммануил Валлерстайн придумывал свое программное словосочетание «мир-системный анализ» – это был 1968 г., студенты бастовали в Колумбийском университете. И вот он приходит к студентам, молодой тогда преподаватель, чтобы попытаться найти какую-то общую позицию между преподавателями и бастующей молодежью. И он их спросил: вот вы выступаете «против системы». «Долой систему». Система – это что? Вы пытались разобраться, откуда взялась система? И что, в принципе, можно изменить в системе? Поэтому Валлерстайна интересовало описание именно современной мир-системы. То, что существует, то, что мы знаем обычно как «капитализм», либо как «Запад». То, что возникло в XVI в. с Великими Географическими Открытиями и начало распространяться на весь остальной мир. И где-то к концу XIX в. действительно охватило все остальные мир-системы. Существовали и другие, конечно – с центрами, например, в Китае, или, скажем, в Межозерье Африки, некие Уньоро и Буганда – была такая экзотика, до поры изолированная от остального мира. Все это тоже надо изучать.
Здесь мы переходим к совсем другой мир-системе. Это то, что сейчас делают археологи. В значительной степени археологи скандинавские (у них, видимо, просто лучше с финансированием, всё-таки скандинавское социальное государство помогает). Либо датчане, которые занимаются этим в американских университетах. Конечно, довольно много американцев. А я в этом участвую как преподаватель социологии из Чикаго (точнее, еще в Чикаго начинал).
Мир-система в данном случае – это просто-напросто карта. Такая большая контурная карта мира, которая нам говорит, что где-то должен быть центр, где-то должна быть периферия, где-то должны быть зоны полу-периферии, передаточные механизмы. Должны быть потоки, которые идут из одного места в другое. Первым это начинал наносить на карту – и буквально, на географическую карту – еще великий французский историк Фернан Бродель, еще в 1940-50-х гг. Он так пытался описывать Средиземноморье в «долгом XVI веке». Он первым говорит о мир-экономике, о Средиземноморье как мире-экономике. Фернан Бродель хотел уйти от противостояния цивилизаций. Показать, что да, с одной стороны – мусульмане (турки, арабы), с другой стороны – испанцы и венецианцы (христиане). Но и те, и другие живут на одном и том же море, живут в очень похожих географических условиях. Они обмениваются со своей окружающей средой и товарами друг с другом. Поэтому лучше говорить о том, что это целый свой мир, который функционирует как единая экономика.
М. Родин: То есть, у нас здесь нет во главе угла в этой истории государств, этносов, религий. Здесь интереснее просто как обращаются товары и ресурсы.
Г. Дерлугьян: Не только. Это именно попытка уйти от этносов и государств – особенно от государств. Потому что – что такое государство? Это попытка застолбить, (нередко) буквально обнести забором кусок этой мировой экономики, для того, чтобы с него получать ренту. Поймать к себе кусок мирового хозяйства. Если удается поймать вообще все мировое хозяйство, то это уже называется мир-империя. Пример мир-империи – это Древний Рим. Либо это Древний Китай, которому на довольно длительные периоды истории удавалось поймать практически все, что имело смысл ловить.
М. Родин: В бронзовом веке мир-система, которая возникла вот в том регионе, где мы сейчас находимся (в том числе) – это первая мир-система?
Г. Дерлугьян: Вероятно, да. Давайте начнем с такого интересного факта: трассологические данные немецких и скандинавских археологов (попросту говоря, порезы на костях животных, которых разделывали на какой-то древней кухне) показывают, что в Леванте и Месопотамии до XX в. до н.э. 90% разделки мяса на кухне производилось все еще каменными ножами. По очень простой причине – конечно, бронза давно известна, но бронза используется только в царских контекстах, скажем, в царских погребениях. Серебро и золото тоже давно известны, но из него же нож не сделаешь. Это все из дворцового оборота. А где немножко попроще – в том числе даже дворцовые повара – пользуются все еще каменными ножами. Потому что это просто дешевле. У каменного лезвия огромная технологическая традиция, которой многие тысячи лет, естественно.
И вдруг в XX в. до н.э. происходит переворот. Прежде 90% порезов – камнем, а начиная где-то с XX в. до н.э., и уж точно с XIX в. до н.э. – почти ровно наоборот, 90% уже металлом. Что произошло? Пошла массовая торговля (именно массовая) на дальние расстояния медью и оловом, то есть компонентами бронзы. А так уж получилось по геологической случайности, что Месопотамия и Древний Египет богаты, как мы знаем, только грязью. Она плодородная, да, но в центрах цивилизаций есть тростник – и грязь. Глиняные таблички, на которых этим тростником выдавливают свои надписи; сырцовый кирпич, из которого строят зиккураты и дома; выращивают очень много, несколько урожаев в год зерна – и больше ничего. Камня, древесины – да почти ничего больше там нет, в этих районах. Мало скота. Все остальное приходится завозить. И у нас начинает оформляться (причем довольно поздно, я удивился сам, насколько поздно, потому что к XX в. до н.э. тот же Шумер пережил уже очень многое, и Третью династию Ура, и Саргон Великий уже отгремел) – и вот тут начинает появляться то, что мы бы действительно назвали миром-экономикой. Откуда мы знаем, что это мир-экономика? Воздействие центра этой мир-экономики меняет разделение труда. Кто-то начинает работать на экспорт.
М. Родин: То есть, получается, в Месопотамии нет никаких ресурсов, которые, собственно, и нужны в бронзовом веке для того, чтобы производить бронзовое оружие, и им приходится покупать, и так возникает торговля?
Г. Дерлугьян: Ситуация, почти ровно противоположная современной мир-системе, которую можно назвать капиталистической. Здесь у нас есть развитый центр, или ядро этой мир-системы, это Запад + Япония в сегодняшнем мире, где сосредоточены технологические новации. А в глубокой древности – ровно наоборот. Технологические новации приходят с периферии. Одомашнивание коня, появление колесниц, изобретение килевого корабля, всевозможные металлургические техники изобретаются где-то на так называемой племенной периферии. Но там меняется разделение труда, когда из центра возникает мощный стимул к обмену.
Откуда берется обмен? Или что такое вообще торговля? Уильям Макнилл, (великий мега-историк, как его называли в 50-е – 60-е гг.), канадец, говорил как раз на примере Месопотамии: «То, что нельзя завоевать, приходится выменивать на рынке». Туда, куда могли прийти завоевательские отряды из Египта, скажем, или из Месопотамии – это они могли отобрать и заставить поставлять в качестве дани. А что они, например, пытались отобрать? Кедровую древесину из Леванта, легендарный ливанский кедр. Он очень красивый, тяжелый такой. Главное же, из кедра можно строить перекрытия во дворцах и храмах. Иначе какое великолепие? Вы же из сырцового кирпича, тростника, ну, и финиковой пальмы не можете сделать большую крышу, она на голову рухнет.
Но оказывается, что воевать настолько далеко уже слишком трудно – потому что надо снабжать свои войска. Есть расчеты Майкла Манна, его работа «Источники социальной власти» недавно переведена на русский язык, все четыре тома. Очень рекомендую, первый том по крайней мере, где про древности. Там Манн рассчитывает, как далеко могли уйти армии Древней Месопотамии. Ограничивает их что? Прежде всего, бурдюк воды, который должен был нести каждый. Пустыня же вокруг. Каждый воин должен был нести бурдюк воды. Как только они отходят от родной Месопотамии, где можно было из реки напиться, приходится нести с собой воду. Примерно трое суток они еще могли тащить и воду, и оружие. А вот дальше что? А дальше приходится торговать. Выменивать на что-то. И возникают люди, которые занимаются именно этими обменами, проводкой товаров. Про этих ранних купцов мы знаем не так много. Но есть удивительный объект – древний Канеш. Это сейчас посередине Турции, в Анатолии. Там возникла ассирийская торговая колония, которая была уничтожена, видимо, в какой-то местной междоусобице примерно в 1850-х гг. до н.э. И удача, конечно, археологов в том, что Канеш никогда больше не восстанавливался. Вот его сожгли, так и засыпало.
М. Родин: То, что называется «закрытый археологический комплекс»? Там все осталось, как на момент, собственно, разрушения?
Г. Дерлугьян: Да. Помпеи такие. Что поражает с Канешем: во-первых, это тысяча сто с чем-то километров от Ашшура – от тогдашней ассирийской столицы. Причем это не та Ассирия, которая возникнет больше чем через тысячу лет – когда будут сдирать шкуру живьем с кого-то, завоевательская такая. Ашшур пока еще торговый олигархический город. Почти, можно сказать, республика, где правит такая патрицианская олигархия, действительно напоминающая ганзейские торговые города, и, скажем, северную Италию времен Ренессанса. На выселках, в Канеше, где за тысячу с лишним километров на север обитали уже в основном хетты, можно раздобыть как раз металлы и шерсть (сейчас я объясню, откуда мы берем данные по шерсти). Туда выезжают обычно молодые мужчины из ашшурских купеческих семей. Городок Канеш, между прочим, тоже оказывается очень даже не маленький – от 20 тысяч до 35 тысяч! Вот вам и XIX в. до н.э. Там несколько десятков торговых домов, и поскольку они пишут на клинописных табличках – долгое время считалось, что клинопись – это действительно очень трудный вид письма; это что-то очень мудреное, только «особо обученные» жрецы… Но оказывается, что владели в какой-то степени и купцы, и более того, оказывается, женщины тоже писали (скорее всего, из купеческих семей) – там масса бытовых документов. Это можно сравнить разве что с берестяными грамотами.
М. Родин: То есть, это показывает нам такую «низовую» экономику и не какие-то официальные государственные акты, а что происходит в обычной жизни, повседневной.
Г. Дерлугьян: В «средней». Фернан Бродель знаменит тем, что различал капитализм и рынок. Это разные вещи. Капитализм – это контроль над рынком. А рынки возникают сами собой. Это такая стихия – когда люди начинают обмениваться, потому что это выгодно, потому что можно что-то доставить. Так вот, встает вопрос: чем шел этот обмен? В первую очередь, конечно, металлами, потому что металлов нет ни в долине Нила, ни в долинах Месопотамии. Но про Египет мы мало будем тут говорить, они получали, видимо, с Синая, и там как раз еще можно было завоевать. А вот здесь приходилось торговать, и торговля выглядела, видимо, эпически. Шли караваны по 500 ослов! По данным из Канеша, 500 животных вполне обычное дело. Да, и насколько массовые таблички – их там найдено более девяти тысяч! И еще минимум столько же наверное лежит в земле.
М. Родин: И прочитали тоже далеко не все из того, что нашли?
Г. Дерлугьян: Прочитали одну треть, от силы. Занимается этим датский ассириовед с таким характерным именем: Гойко Барьямович, который преподает в Гарварде. Рук не хватает прочесть все это.
М. Родин: Хорошо, и что нам дают эти таблички? Какую информацию? У нас есть караваны – большие, централизованные, 500 ослов. На которых везут – что?
Г. Дерлугьян: Везут в основном металлы. Сотни килограммов металлов. Везут шерсть и, судя по всему, готовые ткани. Но там самое главное – как везут. Понимаете, что такое 500 ослов? А были, видимо, караваны по тысяче и по полторы тысячи ишаков; снаряжалось несколько караванов в год. Мы можем выяснить очень много, вплоть до уровней прибыли. Прибыль огромная, но, судя по всему, и расходы огромные. Потому что 500 ослов – это еще и сотни погонщиков. Каждый вечер они должны где-то остановиться. Только ослы выпивают 8 тонн воды. Должна быть еда для людей и корм для животных (где-то запасены). Для ослов должны быть упряжки, которые кто-то где-то изготавливает. Кстати, вполне возможно, что ослы тянут какие-то тележки. Это же намного более эффективно, чем вьюки тащить. Так вот, эти тележки должны быть с одинаковой колеей, потому что колея выкапывалась в земле. Это трудно обнаружить археологически, но вроде можно кое-что найти. Было две колеи, в которые засыпалась щебенка (чтобы не поломать оси нагруженной тележки).
М. Родин: То есть это не дорога, а такие «рельсы»?
Г. Дерлугьян: Да, они так и называются по-английски — «обратные рельсы». Не выпуклые, а вогнутые. И самое ведь главное что? Это мосты. Через речки все равно приходится переходить где-то. Мосты имеют стратегически важное значение. Их надо охранять. Возникает отдельная отрасль – охрана. Патрулирование, чтобы прекратить грабеж караванов. И также, конечно, за охрану очень удобно снимать налоги.
М. Родин: Сейчас хочу получить срез. Смотрите, из того, что мы описали у нас – это торговля, она порождает специализацию; и у нас уже есть инфраструктура, которая возникает. То есть кто-то должен выращивать этих ослов. Каким-то образом, может быть даже их обучать, чтобы они слушались. У нас должны быть караван-сараи, которые должны обеспечивать перемещение этих масс людей и грузов. Должен кто-то строить и как-то содержать эти дороги, правильно? И это распределено по огромным территориям.
Г. Дерлугьян: Территории вовлечены огромные, судя по остаточным элементам в древних бронзах, можно определить, из каких месторождений добыты металлы. Но это насколько я понимаю: все же я не металлург и не химик. Проблема еще и в том, что бронзу не выбрасывали, ее можно было неоднократно переплавлять. Бронзовый лом шел на новые изделия, поэтому многое переплавлено неоднократно. И все же олово, когда новое, хорошо маркируется остаточными элементами, да и медь тоже. Так вот, олово везут издалека, из Зеравшанской долины (ныне Узбекистан и Таджикистан), из древней Маргианы, про которую вы, помнится, в своей передаче уже рассказывали.
И вот из бактрианско-маргианского региона с одной стороны — и, до, извините, Корнуолла, а это Уэльс, дальняя оконечность Британских островов. Впечатляет. Медь – вот буквально отсюда, из Абу-Даби, из оазиса Аль-Эйн. Это древний Маган, который традиционно на картах обозначался как Оман. Сейчас это между султанатом Оман и Объединенными Эмиратами. Здесь вообще страшно интересно получается. В Эмиратах есть находки и из Месопотамии, и из долины Инда – из Мохенджо-Даро, из Хараппы.
Что делает центр, что можно выменять у людей на периферии? Они понемногу на стороне выплавляют медь. Они ведь должны как-то кормиться; это охотники и собиратели, либо скотоводы пустыни. Но у них есть очень большое преимущество: обнажения медных руд, которые буквально в костерке можно легко выплавить. Такое очень редко встречается в мире. Кстати, отчего и так трудно обнаруживаются археологические останки. Что остается от того костерка? И что же эти плавильщики получают в обмен? А это уже лучше сохраняется. Удивительно красивую посуду: причем и из Месопотамии, и из долины Инда; какие-то красивые типичные бусы; иногда здесь, в Эмиратах, находят хараппские печати. Как все это транспортировалось? Есть окаменевшие куски песка с пляжа, на который вытаскивали лодки, и видно, что эти лодки были тростниковые, обмазанные природным асфальтом – тяжелыми фракциями месопотамской нефти (это же будущий Ирак!).
М. Родин: Какие-то примитивные суда?
Г. Дерлугьян: Видимо, достаточно работающие суда, раз можно было приплыть в Индию. Медь – это как нефть в наши времена. Со временем – и это важнейший признак того, что формируется рынок – явно начинают учитываться цены. Потому медь отсюда и из Омана, становится со временем неконкурентоспособной. Появляется более дешевая медь с острова Кипр. Видимо, потому гораздо позднее на латыни медь и называется «купрум». «Медный остров».
М. Родин: Несмотря на более сложную логистику? Потому что это дальше, там еще морской переход надо совершать…
Г. Дерлугьян: А потом еще на ослах. Но давайте не забывать, что наряду с ослами появляется килевой корабль под парусом. Мы просто складываем такую мир-системную мозаику. Вы слышали наверное про кораблекрушение у мыса Улу-Бурун (в современной Турции). Там очень хорошо сохранился корабль Бронзового века и был замечательно – не знаю, раскопан? Если аквалангисты работали.
М. Родин: Подводные археологи.
Г. Дерлугьян: Да, подводные археологи – очень аккуратно и очень грамотно подняли на поверхность груз и куски этого корабля. Там просто видно, что товары из самых разных районов. Там есть и слоновые бивни; и посуда, но в основном сохранились металлы. Есть оружие разного типа. Видно, что там была охрана – может, наемники из разных стран на этом корабле. И мы видим кувшины – не очень большие и довольно характерные кувшины – и начинаем подозревать. Знаете, что это было? Возможно, вино. Вот Куро-аракская культура, которая впервые описана у нас на Кавказе. Чем они вливались в мировую торговлю своего времени? Виноград почти точно доместицирован на юге Кавказа. Ну, не замечательно, ни Грузии, ни Армении еще нет и долго не будет, а вино уже есть, и его видимо вывозят в этих вот характерных Куро-аракских кувшинах. А был ведь еще Северный Кавказ.
Сейчас появляются работы российских археологов (которые я видел только по-английски) о том, что есть все-таки отпечатки хлопковых тканей в в захоронениях Майкопской культуры. Хлопок, понимаете? Он же из Индии! Легкий, хорошо окрашивается. Замечательная ткань. Откуда все это? Как, на что выменивается? Видимо, металлы. Может, еще кони. Наверняка вино. А из Афганистана везут, конечно же, лазурит. Тот самый голубой лазурит, который для древних культур и драгоценный, и священный — лазурит очень важен для маркировки царских ритуалов везде, особенно в Египте. Это почём же он доставался фараонам, пройдя такие расстояния и через столько посредников? А те, кто не может позволить себе лазурит – скажем, Микены или Троя – там уже приходится обходиться изделиями из синей стеклянной пасты. Подделка, такой «паленый Адидас» Бронзового века. Не совсем то, но все равно как «у больших». Над всем этим встает очень большой теоретический вопрос. На что выменивается все это?
М. Родин: Давайте сначала обозначим еще раз (я буду время от времени делать такие срезы – правильно ли я понимаю систему) можете описать по карте эту мир-систему, которая возникла в бронзовом веке? Ее центр располагается в Месопотамии в Египте; два центра.
Г. Дерлугьян: Да.
М. Родин: А насколько широко она простирается и какие страны захватывает?
Г. Дерлугьян: Это просто ужас берет, насколько далеко. От Афганистана и Южного Урала (потому что Южный Урал – это медь) до Дании; до Скандинавии и до Британских островов (потому что там олово). Дания дает нам очень хороший пример. Давайте немножко расскажу про нее. Потому что, во-первых, само выражение «бронзовый век» – оно же у нас из Дании девятнадцатого века. Нашей эры, конечно. Дания очень интересный пример, потому что он исключительно хорошо документирован.
М. Родин: Это дальний регион, который тоже участвовал в этой мировой торговле?
Г. Дерлугьян: Да, представьте себе, как далеко Дания находится хотя бы от Леванта, не говоря про Оман и Индию. Но в Дании (на территории южной Скандинавии) вдруг наступает бронзовый век. Где-то в XVIII в. до н.э. Медь там не встречается – по крайней мере, медь в таких месторождениях, которую древние люди могли бы добывать, там не встречается.
М. Родин: То есть, им нужно было выменивать ресурсы, чтобы «поучаствовать» в этом бронзовом веке?
Г. Дерлугьян: Сразу встает вопрос: на чем поднялись? Как обеспечивали платежный баланс, что за экспорт-импорт?
М. Родин: Что они могли предложить миру?
Г. Дерлугьян: Я как социолог всегда настаиваю на избегании слова «они». Или давайте проясним: «они» – это кто? Так вот, «они» – это, судя по всему, вожди. Появляются некие крутые мужики (ну и женщины), которых захоранивают в очень впечатляющих могильниках. Не покойничек, а «радость музейного куратора». Собственно, поэтому и есть, что выставлять. Поэтому выражение «бронзовый век» как раз и идет из Дании. Еще в 1830-х гг. датский музейный куратор подметил, что в земле сначала идут железные орудия, глубже всего — каменные, а посередине бронзовые. Потом это название распространили на весь мир, хотя оно, оказывается, не работает, скажем, в Тропической Африке. Там бронзового века, как известно, не было, а из каменного сразу наступил железный. Но все-таки век бронзы явно был вот здесь, в данной мир-системе, которая огромная – она евразийская, или даже афро-евразийская, потому что Египет все-таки в Африке и возникает из Африки. Но про это мы очень мало знаем, систематических раскопок в Сахаре не велось, разве что более-менее про Судан. Но это, скажем так, белое пятно на карте, которое мы знаем, что надо заполнять. Что-то мы там найдем.
А вот в современной Дании, понятное дело, комфортно вести раскопки. И студенты приедут с удовольствием – можно использовать летом кучу неквалифицированного труда, так что все класс. Что мы там находим? До бронзового века – каменные орудия и скот, такой типичный неолитический набор домашней животинки. Немножко козочек, немножко – а может быть, даже довольно много – поросят. Потому что понятно: козочки – на молоко и шерсть, овечки – на мясо и на овчинку. Свинки – на сало, на окорока. Коровы, конечно… Только корову содержать тяжеловато. Она большая. И вот наступает бронзовый век – и вдруг по всей Дании коровы, коровы, коровы! Кругом, в огромных количествах. Более того, лет через 300 (пришлось подождать), но – наступает экологическая катастрофа. В это время в Дании старательно жгли леса и создавали пастбища для коров. Это показывает дендрологический анализ древней пыльцы. Началась эрозия почв, песок с моря стало задувать повсюду. Да, конечно к эпохе викингов опять будут стоять вековые леса в Скандинавии – вот только эти леса выросли уже после бронзового века и после его коллапса. За полторы тысячи лет, конечно, было потом время вырасти. Но то, что мы узнаем про Бронзовый век вполне даже изумляет.
М. Родин: Получается, мы по археологии видим, как Дания (это регион) вписывался в мир-систему. Сначала было натуральное хозяйство, у них все было равномерно развито, потом у них появилась специализация, они начали выращивать коров на продажу – у них возникло товарное производство. И пришлось сводить леса, и мы видим это по археологии.
Г. Дерлугьян: «Они» – это, повторяю, какие-то более конкретные местные вожди, которые скорее всего и организуют выжигание лесов и связанную с бронзой торговлю. До бронзы вожди почти незаметны — как и коровы. И вдруг понеслось! Мы видим их богатые могильники, мы видим явное социальное расслоение. Так на чем именно поднялись эти герои сырьевого экспорта? И тут получается немного смешно, потому что – давайте спросим, что вывозить из Дании?
М. Родин: Вот я как раз хотел спросить – а зачем коровы?
Г. Дерлугьян: Стертость зубов. Как вы определяете возраст коровы? По зубам. Восемь лет в среднем они жили – значит, это дойные коровы. Так что вывозили из Дании? Ха-ха, сыр и масло. Дания есть Дания!
М. Родин: Удивительно. Потому что, во-первых, история повторяется. А во-вторых (что для меня удивительно), потому что мы говорим о бронзовом веке, и (я во всяком случае привык так думать) торговля тогда – это торговля предметами роскоши. «Престижная торговля» – собственно, есть такой термин. А здесь получается, что мы товарно вывозим масло и сыр. Как это вообще возможно технически? И причем, я подозреваю, везут на юг? Как раз туда, в центр?
Г. Дерлугьян: По крайней мере, до Балкан, но тут бедствие, конечно, для археолога. Ну, что останется от сыра со временем, или от сливочного масла? Что там у нас окаменеет от всего этого? Давайте не будем забывать, что на Балтике есть еще, конечно, такой очень ценный товар, как янтарь. Янтарь тоже везут, и янтарь как раз находится в довольно больших количествах. В самой Дании находят клады янтаря, вероятно предназначавшегося на экспорт, но не находят из него изделий. Свое местное очевидно слишком обычное. Другое дело — навесить на себя бронзовый кинжал! Но вернемся к сыро-молочной гипотезе. Что проверяется в данном случае? Мой соавтор Тимоти Эрл, работавший много лет в Дании вместе с Кристианом Кристиансеном, утверждают, что такое количество коров вполне преклонного возраста означает, что их доили. Молоко логично перерабатывать в сыр и сливочное масло, далее его надо везти или нести в каких-то тюках. Наверное, соленый сыр – в шкурах. Кстати, заметьте, что бронзовые слитки довольно часто в Микенской и в других Средиземноморских культурах имеют форму коровьей шкуры или бычьей шкуры. Видимо, бычьи шкуры имели свою какую-то ценность, может и ритуальную.
М. Родин: Мы хотя бы понимаем, что это засаливали каким-то образом, чтобы это сохранялось и перемещалось на большие расстояния?
Г. Дерлугьян: Да, хранили и перевозили, какая-то современная реконструкция должна это легко показать. Главная загадка не упаковка и содержимое, а транспортировка. Все это ценное на чем-то тащат? Может быть, на носилках, я не знаю, осликов наверное там не было. Вероятнее всего, лодка. А если так, то лучше всего на Дунай, и поплыли. Вдоль Дуная образуется огромная торговая проезжая артерия. Везут, кроме этого, еще и соль, металлы. Это то, что само напрашивается. В австрийских Альпах есть ценнейшие и очень древние месторождения стратегического, как вы уже понимаете, олова. Плюс, кое-какое золото и серебро на Карпатах. И вот дальше становится совсем интересно. Возникают вооруженные поселения, которые, видимо, контролируют этот поток. Вдоль Дуная – они есть. Отойти 20-25 километров вправо-влево от Дуная – уже ничего нет.
М. Родин: Это похожая картина на то, что у нас – чтобы провести параллель – путь из «варяг в греки» примерно также функционировал. Это такой регион – на нем возникают точки, которые надо контролировать и обеспечивать проход этих грузов.
Г. Дерлугьян: И при этом – Кристиан Кристиансен сам проводит параллель: невозможно не задуматься о викингах. Они торгуют, они же «крышуют», они же грабят – попеременно. Появляются как раз петроглифы с гребными лодками в Скандинавии в это время. Лодки большие, не на одного. Кто ими владели? Те же самые вожди?
Встает еще интересный вопрос по поводу знаменитого (теперь уже) местонахождения: Толлензе в Германии, где произошла битва времен бронзового века. Там сотни убитых, там что-то страшное произошло.
М. Родин: Да, там статистические подсчеты, которые позволяют предположить, что в этой битве участвовало до пяти тысяч человек.
Г. Дерлугьян: Да, что-то громадное, какое-то «великое переселение народов». В последние годы накапливаются указания, что битва была, видимо, на мосту. Или какой-то брод. Остатки бревен, вбитые сваи. Я уже сказал, что на торговых путях должны были быть мосты – и бились вокруг этого, скорее всего.
Что у нас получается? Социальная структура становится все более пирамидальной. Выделяются воинские элиты – люди, которые как раз и используют все эти бронзовые мечи и кинжалы, не только очень престижные и дорогие, но и эффективные. Вообще, как только появляется клинковое оружие, вы уже знаете, что это общество угнетения и неравенства. Топором можно рубить и деревья, а вот мечом можно рубить только головы. Появляются новые типы специалистов – профессиональные воины. Они нужны для сопровождения грузов и охраны богатства. Но со временем они становятся также и наемниками, потому что в центре мир-системы формируется все больше крупных государств. Вначале они не очень вооруженные – мы знаем, скажем, что первые месопотамские города не имеют фортификаций, а египетские и подавно. Но государства становятся все более вооруженные, и дальше, у нас же есть хорошая дипломатическая переписка из центра мира-системы, хетты общаются с Древним Египтом. Там уже возникает настоящая геополитика. Первые империи хронически воюют между собой, их несколько на не слишком большой территории древней Передней Азии.
И оказывается, что центр мира-системы не только импортирует сыр и металлы, он импортирует также людей. Возможно, в виде рабов. Про это у нас почти нет упоминаний, но мы предполагаем. Может быть, рабынь привозят, как это было в средние века с Халифатом. Но несомненно ввозят людей в виде военной силы. Кто-то приводит целые дружины на охрану торговых путей. Кто-то контролирует опорные точки. Микены как раз похожи на такую опорную точку. Так что это как раз полу-периферия. Либо (но это позднее, уже после бронзового коллапса) Урарту в Закавказье. Кто-то контролирует своей сетью крепостей подвоз, кто-то накапливает товары. А со временем начинает распространяться.
В Древнем Египте находятся модельки кораблей (как всегда в Египте, погребальные), при этом непохожие на древнеегипетские лодки. Есть хорошие атрибуции, что это микенские галеры. Значит, древнейшие из нам известных греков уже там, в Египте. С минойской цивилизацией, судя по всему, происходит как раз это. Ее поглотили, завоевали микенцы, которые сидели на «горловине» европейской торговли (варварской периферии с центром). С другой стороны, это как раз те люди, которые не могут себе позволить лазурит из Афганистана и поэтому получают синюю стеклянную пасту (бусы из этой стеклянной пасты находят часто). Эти люди как раз придумывают важнейшие инновации. Вспомните знаменитые микенские доспехи, особенно кирасы. Вот оно, разделение труда. Кто-то разводит коров, плавит металлы, а кто-то воюет очень хорошо, профессионально.
И одно из объяснений коллапса бронзового века, который наступает в районе 1170-х гг. до н.э. на Ближнем Востоке – это то, что вооруженные мигранты с периферии, которые раньше работали охранниками, стали вдруг сами пиратами, «рейдерами». Они начали захватывать и грабить своих по какой-то причине ослабевших хозяев. Если так, то «Народы моря» – это бывшие наемники, бывшая охрана. Они хорошо знали протоптанные дорожки в этой мир-системе. Потому что каждый раз, когда, допустим, египетский фараон воюет с хеттами, ему легче заплатить и привезти людей, которые уже организованы, обучены и имеют оружие.
Но вновь возникает важный вопрос: чем платили? Чем платил центр? И ответ на него оказывается до изумительного прост: огромное количество простого человеческого труда. Видимо, ткали – притом массово. Есть печати из Месопотамии, на которых вроде даже сотни женщин сидят и ткут ткань. И мы знаем, что пайки выдавались ведь не только пивом и зерном – еще и тканью (на рубахи). Откуда пряжа? Пряжа, по всей видимости, из Закавказья (или Армянского нагорья). Гил Стайн, мой давний коллега в Чикаго – он давно уже стал директором Восточного института Чикагского университета (тот самый институт, где якобы работал профессор Индиана Джонс, и там у нас был даже специальный человек в почтовом отделении, который отвечал на почту, приходившую на имя Индианы Джонса). Так вот, Гил решил подсчитать поголовье овец в Шумеро-аккадской древности на территории Восточной Анатолии. Там, конечно, каменистая поверхность, где коров особо не будешь разводить, а только овец и коз. Но от мелкого рогатого мало чего остается. Но Гил Стайн придумал что-то интересное, хотя с виду занудное: собирать с поверхности пряслица. Круглые камешки с просверленной дырочкой посредине – и этих пряслиц оказалось столько!..
М. Родин: Их используют, когда прядут нити из шерсти.
Г. Дерлугьян: Да, на веретено. Чтобы веретено крутилось, на него снизу надевают грузик. И вот собирают очень много пряслиц. Это далеко за пределами местного потребления. А когда за пределами местного потребления – мы знаем, что вот оно, пошла экспортная торговля. Что они там добывают в своих горах? Судя по всему, просто стригут овец. Но при этом нет такого количества рабочих рук, чтобы соткать из всей произведенной пряжи огромное количество тканей.
М. Родин: Они делают нить, и ее отправляют в Месопотамию?
Г. Дерлугьян: Это предположение. Пряжу или нить отправляют в Месопотамию, а там ведь огромное количество людей. Центры тем и отличаются в Бронзовом веке, что могут прокормить и организовать множество людей. Похоже, что в Египте тоже шло массовое производство. Но про Месопотамию мы знаем более-менее точно. Отчасти, конечно, Левант. У них там горшечное производство, и горшки везут, вполне вероятно, не всегда пустыми. Так что вообще определяет в ту эпоху, где центр у тогдашней мир-системы?
М. Родин: Да, я как раз хотел спросить – почему он становится центром и почему он становится самым сильным? Почему он становится потребителем товаров со всего мира (со всей мир-системы)?
Г. Дерлугьян: Центр богат. Он становится центром, потому что там очень много людей. Плотность населения намного выше; возможно, это помогает и обороняться; по крайней мере, в ранние периоды. Многие тысячи людей, которые могут выйти едва не с тяпками и палками и отбиться от кочевников, от пары сотен мародеров.
М. Родин: Просто они могут прокормить много людей.
Г. Дерлугьян: Могут прокормить, потому что они собирают свои урожаи несколько раз в год. Они могут выделить очень большое количество людей, которые специализированно будут заниматься массовым производством – здесь просто индустриальная революция. Они, видимо, массово ткут. Кстати, надо проверять на это Хараппу и Мохенджо-Даро. Там, видимо, тоже производили хлопок и из него яркие ткани.
М. Родин: Это долина Инда, северная Индия и современный Пакистан.
Г. Дерлугьян: В Хараппе и Мохенджо-Даро тоже вроде бы нет особой фортификации, да и оружия там мало находят. Хотя скорее всего не потому, что они такие супер-миролюбивые, а потому что, во-первых, отбиться легко – пока до них дойдешь!.. Но главное, еще нет больших организованных групп захватчиков и мародеров, которые могли бы прийти и все отобрать силой. Со временем они появятся, и даже довольно скоро появятся эти всякие «викинги» своего времени. Но пока, в начале второго тысячелетия до н.э., в начале «развитого» бронзового века (хотя в принципе бронза уже давно известна), возникают эдакие «торговые цивилизации».
Кстати, наряду с развитием письменности обратите внимание, как развивается счет и абстрактный язык, например, собирательные наименования цветов: синий, красный, зеленый. И развиваются абстрактные меры веса. Появляется, скажем, какая-нибудь «мина» серебра, фактически уже деньги. Более того, серебро давно было известно, но особо не использовалось, потому что серебру особого хозяйственного и военного назначения не придумаешь. И вдруг начинают появляться слитки серебра, которыми расплачиваются. Появляются прототипы денег. Со временем, появятся и монетки, как мы знаем.
Очень интересно, что в Китае, это другой конец света, нет никаких свидетельств взаимовлияний с цивилизациями к западу от Китая, да и очень трудно представить, что у них был какой-то контакт, Но и там тоже появляется денежная система. Вероятно, потому что это просто удобство торговли.
М. Родин: На этой же стадии? Не обязательно одновременно, но на этой же стадии?
Г. Дерлугьян: Да. Извините за такой пример, но глубочайшее теоретическое наблюдение было сделано в одном учебнике по сексологии из Калифорнийского университета, в котором глава, где описывались позы из Камасутры, заканчивалась очень мудрым наблюдением: «однако помните, что у человеческого тела есть один перед, один зад и два бока. Количество сочетаний не бесконечно». Вот это относится вообще ко всем нашим цивилизационным размышлениям «викинги» бронзового века и викинги железного века: почему они по своему месту в своем мире и по роду занятий очень похожи, несмотря на многие века разницы во времени.
Конечно, когда внезапно разрушается крупная историческая система, как мир-система бронзового века, возникает огромное количество дебатов, нередко очень интересных, продуктивных. Эрик Клайн, как вы знаете, умудрился создать не только интеллектуальный, а вообще бестселлер! Как часто книги по археологии становятся бестселлерами? А тут …
М. Родин: Эта книжка называется «1177. Год, когда рухнула цивилизация». Год – до нашей эры, естественно.
Г. Дерлугьян: Тогда рухнуло почти одновременно семь цивилизаций. Семь крупных, имперских цивилизаций Ближнего Востока плюс Микенская Греция рухнули или почти рухнули. Египет едва восстановился, а вот хетты уже нет…
М. Родин: Хетты – про них вообще забыли на много тысячелетий.
Г. Дерлугьян: Ассирийцы возникнут из коллапса в качестве совсем других ассирийцев. Не тех купцов, которых мы знали по древнему Канешу. Это примерно как ганзейские купцы спустя века возродятся в виде прусской военщины. Здесь происходит примерно то же самое. Судя по всему, уже давно нарастала милитаризация древней мир-системы. Отчасти тому способствовало изобретение где-то в степях колесниц. Но в течение почти тысячелетия центр был настолько богат, что все, что им надо, они покупали извне, они могли выменять.
У нас не хватает огромного количества деталей в этой мозаике, но, по крайней мере, что нам дает мир-системный анализ в данном случае? Он нам говорит, где примерно что искать. Он нам придает смелости. Думайте! От Нубии до Зеравшанской долины, от Дании до Инда идут обмены, которые оказались гораздо более эффективными и интенсивными, чем мы думали раньше. Когда вы начинаете складывать этот пазл вместе – возникает картина, от которой дух захватывает. И она подсказывает, где что искать. Например, что нам искать в Древней Маргиане, в Бактрийской цивилизации. Возможно, это нам подсказывает, откуда взялся и куда делся, к примеру, знаменитый Аркаим. Это помогает нам подумать о древних миграциях. Возможно, это нам помогает теоретически реконструировать, что такое «народы моря». Исходить приходится не из фактов, потому что фактов может не хватать. Или мы имеем факт, но мы не понимаем, что это, куда это приложить. Теперь с мир-системным анализом у нас появляется такая теоретическая картинка, которая подсказывает, как все складывается в единый пазл.
Ну, а потом происходит коллапс бронзового века и возникают очередные, а на самом деле самые ранние «темные века». Обратите внимание, в мир-системе, возникающей после эпохи бронзы, довольно долго нет никакого центра. Римская республика, собственно, потому и становится возможна. Это же типично периферийные воинственные племена, которые «распоясались» в своей Италии, но их некому было вовремя осадить. Если бы, конечно, Александр Македонский пошел не на восток, а на запад, он бы ранним римлянам устроил бы разгром. А после Македонского больше некому было. И в результате Рим создает новую мир-империю с мощнейшим цивилизационным центром, который тоже, просуществовав несколько столетий, рушится. Очередные «народы моря», «народы пустыни» (как арабы), «народы лесов» (предки европейцев) приходят и начинают все это наследие грабить и разносят к себе.
И возвращаемся к Иммануилу Валлерстайну и современной мир-системе. Мы в третий раз в истории находимся в пределах мир-системы, где явственно возникает деление на центр и периферию. В нашем районе мира таких эпох было всего, получается, только три. Бронзовый век, античность, и капитализм. Капиталистическая мир-экономика существует уже несколько столетий. И, похоже, сейчас, в последние лет 50-60, периферия пошла давить обратно на центр. После Первой Мировой Войны, когда центр практически совершил групповое самоубийство (англо-франко-германское) вдруг делается осуществима деколонизации Африки и Азии. И теперь потоки мигрантов, которые идут в центр, заставляют нас поставить теоретический вопрос: есть ли какие-то закономерности в подъеме и падении такого рода мир-систем?
М. Родин: Мы, когда смотрим на картину широко, рассматриваем не одно государство, не одно общество, и даже не один регион – а совокупность этих регионов и взаимосвязи между ними. Мы видим какую-то общую картину и лучше понимаем, как эта система работает. И значит, можем предсказывать, как она будет работать. И изучая мир-систему бронзового века, мы можем что-то экстраполировать на современность.
Г. Дерлугьян: И ни в коем случае не надо думать, что на этом макроуровне теперь все мы и будем работать. Это просто карта. Должна быть карта мира. Есть карта континентов, есть местные топографические схемы. Должны существовать карты разного калибра, разного масштаба. И только так и создаются более-менее связные атласы. К чему мы и идем.