Виктор Башкеев в «Родине слонов»
Как империя Хань решила веками преследовавшие её проблемы и достигла расцвета? Что представляли собой первые контакты Китая с Римом? И кто был первым иностранным правителем, посетившим Китай с официальным визитом?
Мы публикуем стенограмму эфира дружественного проекта «Родина слонов» об империи Хань с научным сотрудником Отдела Китая Института востоковедения РАН Виктором Викторовичем Башкеевым.
М. Родин: Мы подошли к очень важному периоду в развитии империи Хань, когда она расцвела и наконец по-настоящему вошла в силу. В этот момент, насколько я понимаю, как раз установились связи с Римской империей.
О регентстве Хо Гуана и приходе к власти Сюань-ди вы можете прочесть в расшифровке нашей предыдущей беседы с Виктором Башкеевым.
Был великий император У-ди, который правил, по-моему, 53 года, а потом началось межвременье, которое скрасил полководец Хо Гуан, который стал регентом при новом молодом правителе и смог аккуратно передать власть от У-ди к его потомку Чжао-ди. После смерти Чжао-ди возник ещё один кризис, но Хо Гуан и его преодолел, с трудом нашёл нового достойного преемника. На трон взошёл Сюань-ди. Хо Гуан какое-то время был при нём регентом, а потом скончался.
В. Башкеев: Первые шесть лет, а потом скончался. Сюань-ди, во-первых, был представителем боковой линии правящего рода Лю, предки которого пытались поднять мятеж против У-ди и были за это казнены. Но перед тем, как уйти в мир иной, этот мятежный наследник У-ди сумел оставить потомков. Этим потомком оказался Сюань-ди.
Он пришёл к власти всего в семнадцать лет. И первые четыре года он естественно был в подчинённом положении. С 74 по 68 год до нашей эры Хо Гуан – по факту первое лицо в государстве, но он был уже в возрасте и, судя по всему, умирает своей смертью в 68 году.
Все эти аристократические рода очень разветвлённые и имеют своих людей много где. И здесь эта тенденция достигла пика. Императору Сюань-ди фактически навязали одну из жён из рода Хо. Более того, как говорят источники, она пыталась чуть ли не отравить первую императрицу, которая была матерью будущего наследника. Параллельно с этим достаточно много людей из рода Хо занимали ключевые должности в чиновничьем аппарате, в военной сфере, и так далее.
М. Родин: Хо Гуан умер, но след его остался.
В. Башкеев: Обложили опять со всех сторон. Мы уже видели это в предыдущие периоды, когда так же было с родом Вэй, и сейчас опять. Род Хо, кстати, родственен роду Вэй. Этот разветвлённый род, по сути, продолжал претендовать на власть.
И здесь Сюань-ди делает сильный шаг. В 68 году выходит посмертный эдикт, посвящённый Хо Гуану, где сказано, что это величайший человек. Он действительно служил ещё У-ди, потом – Чжао-ди, Сюань-ди. Его сравнивают с первым министром времён Лю Бана Сяо Хэ – это считается высшей похвалой, потому что Сяо Хэ стал фактически легендарным персонажем, можно сказать, религиозного уровня.
М. Родин: Лю Бан – это основатель империи Хань, собравший её из осколков империи Цинь Шихуанди.
В. Башкеев: В общем, все возможные почести отдаются. Поскольку уже была коллизия с попыткой отравления, то совершенно очевидно, что, видимо, планом было повторить то, что не получилось при У-ди. Клан дожидается того, что императрица Хо рожает наследника, и дальше император аккуратно выдавливается в лучшем случае в сакральную сферу, реальных решений не принимает, а всё решает род Хо. Видимо, план был такой. Но здесь Сюань-ди показал себя твёрдым правителем. Через два года после смерти Хо Гуана объявляется о раскрытии заговора. Есть такая классическая формула в ханьском летописании, и не только в ханьском, вообще в традиционном: «замыслил мятеж». По сообщению «Ханьшу», Хо замыслили мятеж и были казнены или посажены в тюрьму. В общем, род был взят в клещи, а потом потихоньку начал уничтожаться. Практически до 65 года то там, то там про остатки этой фамилии проскальзывает, что этого посадили, этот закончил жизнь самоубийством, и так далее. Это выглядит достаточно просто: вот есть плохие ребята, и он их порезал. Но в реальности это огромный род, который имеет влияние в стране. Не только в столичном регионе, но, видимо, и в других провинциях тоже. Это была серьёзнейшая кампания, которая нашла в источнике только такое отражение.
С 65 года начинается реальное самостоятельное правление, когда уже никто не мешает. Императору уже двадцать с чем-то лет, он по тем временам уже зрелый человек. И здесь мы уже можем судить о том, что происходило в стране реально.
Тут надо сказать о том, какова сложность изучения истории по этим официальным историям. Я напомню, что до смерти У-ди у нас есть уникальная возможность перекрёстной проверки данных. Потому что у нас есть два источника: «Исторические записки» Сыма Цяня, который умер в 85 году до нашей эры, был современником У-ди и писал историю вместе с жизнью императора. И есть «Ханьшу», которая была написана историком Бань Гу и родом Бань в первом веке нашей эры. Эти материалы где-то пересекаются, где-то нет, и мы можем их сверять. До 80-х годов I века до нашей эры всё более-менее хорошо, у нас достаточно много материала.
Здесь остаётся только один источник: «Ханьшу». Надо помнить, что он был создан через не так уж много времени после этих событий. Китайская историческая память уникальна: столетия для неё практически ничего не значат. И все прекрасно помнят перипетии этих событий.
М. Родин: Тем более, насколько я понимаю, у Бань Гу на руках было много документов. Там хорошо была налажена бюрократия: было из чего собирать информацию.
В. Башкеев: Да. Бань Гу выполнял высшее задание императоров Восточной Хань. Императоры Восточной Хань были потомками первой линии рода Лю, у которой никогда не было никаких мятежей, которая свергла Ван Мана. Ван Ман вышел на первые роли в результате событий, которые зарождались в правление Сюань-ди. И, конечно же, об этом все прекрасно помнили: о том, какой был династический кризис, о том, как династия Лю ушла от власти, и было образовано фактически новое государство. Всё это в написании истории не могло не учитываться. Бань Гу прекрасно понимал, что он может и должен отразить. Это уже то самое влияние политической борьбы того периода на недавние события имело место быть.
Поэтому мы сталкиваемся со сложностью в интерпретации данных источника, потому что они весьма своеобразны для данного правления. Во всех источниках, и в китайских тоже, есть такое понятие, как элементы историописания, когда вы эзоповым языком указываете на какие-то события, которые прямо не отразить. В китайской цивилизации это развитая история. Впервые при Бань Гу формировался канон того, как стоит писать историю, чтобы её скрыть.
Одна из явных деталей – это знамения, или явления чудесных зверей. В Китае есть два ключевых персонажа в этой сфере: феникс и дракон. Оба они символизируют собой начала Инь и Ян, взаимодействие вселенских начал, круговорот мира. Оба эти создания имеют южную генетику, произошли от каких-то варанов, крокодилов, каких-то чудесных птиц. Я не знаю, честно говоря, что могло быть прототипом феникса, но, тем не менее, это явно какие-то реальные звери. И это стало прямо-таки общим местом. Раньше в качестве знамений у нас использовалась в основном астрономия, я говорил о том, что в источниках указывались не существовавшие затмения.
М. Родин: Их использовали как приём, чтобы обозначить, что что-то там случилось неправильное.
В. Башкеев: Сейчас традиция меняется. Очевидно, это связано с тем, что раньше традиция Сыма Цяня как-то влияла, сейчас формируется новая, чистая традиция времён Бань Гу. В 65 году до нашей эры появляются фениксы. И прилетают они не куда-нибудь, а на гору Тайшань. Это та самая гора, которая дала имя всем провинциям Китая, в названиях которых есть слог «шань»: Шаньси, Шаньдун, и так дале. Священная гора Тайшань – это фактически центр китайского мироздания. Туда, в самое сердце сакрального Китая, прилетает сакральный же зверь. Ладно бы, если бы это было знамение, мы бы отметили это, как какую-то политическую борьбу. Такое случалось и раньше: появление элементов историописания не должно нас удивлять, казалось бы.
Но здесь есть нюанс. Об этом событии мы видим рефлексию в указе императора, а это документ самостоятельный. Как мы знаем из исследований, он инкорпорирован в текст официальной истории, мы верим в то, что он создан в реальное историческое время.
М. Родин: То есть Бань Гу, когда писал свою историю, взял готовый документ и его переписал.
В. Башкеев: Да, использовал бюрократическую библиотеку. Она, естественно, у него была, это не вызывает сомнений.
Раз это дело отражено в других документах, мы можем сказать, что речь идёт о каком-то реальном явлении. Ещё есть один сложный момент: с этого 65-го года каждый год вплоть до 49 года упоминается, что прилетали фениксы. Понятное дело, это знак одобрения Неба. Тут надо понимать, что то общество совершенно иначе воспринимало подобного рода космогонию. Действительно, Небо – это высшее начало, император – медиатор между Небом и землёй, поэтому этот момент был очень важен для легитимации действий императора.
Дело в том, что данные повторяются одинаково. Везде пишется, что было очень много птиц, конкретно десять тысяч. Но мы знаем, что «десять тысяч» – это фигура речи для обозначения большого количества, поэтому очевидно, что какие-то птицы были. Что это за птицы – я не знаю. Но меня удивило, что китайские коллеги, к сожалению, не обращают на это внимания, никто не задаётся вопросом, что это были за птицы. Все спокойно пишут, что к императору прилетали фениксы, значит, он был хорошим.
М. Родин: Получается, какие-нибудь маршруты миграций сместились и, скорее всего, реально что-то происходило, прилетали какие-то стаи.
В. Башкеев: Более того, у нас есть ещё одно подтверждение того, что император внимательно следил за подобного рода явлениями. Существует подтверждённое затмение в этот период (оно действительно было), и оно тоже отражено в указе. Причём прямым текстом сказано, что небо послало нам знак о том, что что-то не так, надо что-то поменять, и будут такие-то реформы. Это не первый случай, так же было при Вэнь-ди в 179 году до нашей эры. Там тоже было зафиксированное реальное затмение. Я ещё раз подчеркну: если в указе это отображается, то, скорее всего, это не элемент историописания, потому что это актуальный документ. Мы видим, что императору нужно было подтверждение собственной правоты, он постоянно к этому возвращается. И, очевидно, он искал пути движения, потому что с 65 года начинается его самостоятельное правление, что отражено в названии периода. Начиная с У-ди, периодически меняется девиз правления – он состоит из двух иероглифов и знаменует некое ожидание от очередной «пятилетки».
М. Родин: Там, наверное, не пятилетки, а пошире. Какое-то время правления императора.
В. Башкеев: Да, могут длиться шесть-семь-десять лет, по-разному. Период с 65 года называется «Прилёт чудесных птиц», а следующий период называется «Божественный феникс». Очевидно, что это было настолько важно, что отразилось в девизе правления.
М. Родин: О чём нам это говорит? Во-первых, таким образом они сами это рефлексировали, как нечто положительное, и Бань Гу лишний раз подчёркивает эту тему, что всё было хорошо.
В. Башкеев: Да, но здесь тонкий момент. Традиционно у Бань Гу знамения не являются позитивным явлением. С точки зрения языка историописания знамения – это всегда маркер скрытой борьбы. Раньше обычно это какие-то стихийные бедствия. Это тоже проблема, потому что стихийные бедствия могут быть реальные, но мы не можем быть в этом уверены, если не видим реальной реакции власти на это. Допустим, людей из затопленных областей куда-то переселили, и тому подобное. Если этого нет, то, скорее всего, этого явления не было. Во времена Сыма Цяня, до Чжао-ди, это обычно касается астрономии и природных явлений. Сейчас в основном это знамения мистического характера. Фениксы, потом там ещё дракон прилетел. С точки зрения китайской космогонии, это Инь и Ян слились в неком балансе. Дракон – это ещё и символ императора.
Тут всё очень тонко. Нам сложно судить, какие посылал знаки историограф. Прежде всего, надо понимать, он посылал их императору своего времени или своим читателям-современникам. Не надо забывать, что Бань Гу в итоге тоже провинился и умер в тюрьме, дописывала за него его сестра. Поэтому там всё сложно.
В целом мы не знаем, что под этим тогда имелось в виду. Мы видим очевидный маркер политического процесса со стороны историографа, что-то происходило. Как правило, историкам тут долго думать не надо: была политическая борьба, очевидно, при дворе. Мы не знаем её деталей, но этот маркер напряжённости мы видим.
Поэтому здесь двояко. С одной стороны, в указе сам император пишет прямым текстом, что мы делаем всё верно, потому что прилетали фениксы. Это из года в год, с 65 по 49 года. С другой стороны, явное педалирование этих фениксов в тексте самой истории наводит на мысль, что этот период мыслился как неоднозначный. Мы не должны забывать, что это не центральная линия рода Лю, об этом все помнили, и нам скоро предстоит ещё кризис. Поэтому стабильный период вызывает такое неоднозначное отражение.
М. Родин: Я хочу напомнить, что «Ханьшу», который мы обсуждаем, основной письменный источник по данному периоду, не переведён полностью на европейские языки. Как раз сейчас в европейской науке пишется политическая история этого периода. И Виктор Викторович Башкеев как раз занимается переводом этого источника и его анализом, поэтому то, что мы сейчас слушаем – это абсолютно эксклюзивная информация.
Бань Гу пишет об этом периоде только про знамения? Или есть какая-то фактура? Мы говорим, что это хороший период. Как это отражено в источнике?
В. Башкеев: Конечно, мы знаем о фактуре. Она просто не такая подробная, как хотелось бы. Здесь есть два основных направления данных: внешняя и внутренняя политика.
Внутренняя политика связана с экономикой в основном. Во-первых, вводится оптимизация расходов, причём не с целью «затянуть пояса», как раньше было при Чжао-ди, а, видимо, для перераспределения благ. Потому что после ухода Хо Гуана и рода Хо нужно было, очевидно, формировать новую опору, и основным фундаментом опоры Сюань-ди выбирает учёных. Именно поэтому китайцы его любят: потому что считают, что он, с одной стороны, конфуцианец (китайцы всех учёных любят называть конфуцианцами), а с другой – он всё ещё декларирует в своих указах, что хочет опираться на закон, то есть он как бы ещё и легист. Это для китайцев очень важный баланс. Если Цинь Шихуан и циньцы – это явные легисты, начиная от Шан Яна, то У-ди традиционно считается тем, кто вроде бы впервые облагодетельствовал конфуцианцев. А здесь получается симбиоз. Китайцы во многом поэтому на автомате называют этот период успешным.
Я хотел бы подчеркнуть, что очень важен материальный эффект от этого. Формируется зарплата чиновников.
М. Родин: Я так понимаю, чиновников не самого высшего ранга?
В. Башкеев: Да. Именно среднего звена. В указе заявляется, что нам необходимо, во-первых, опираться на закон, и в то же время те, кто опирается на закон и следит за ним, должны быть добродетельными чиновниками. Чисто конфуцианская формула: «добродетельный человек». И там указывается, что им в связи с этим нужно поднять жалование.
Что мы из этого можем вывести? Во-первых, денег на это мероприятие было достаточно. Грубо говоря, хотя бы тем, кто при дворе, жилось хорошо. Вместе тем, уже есть то, что можно назвать зарплатной ведомостью, некое понимание, сколько кому нужно дать, чтобы была лояльность.
М. Родин: И выстроенная система.
В. Башкеев: Да. Но система выстраивалась, как мы уже знаем, начиная даже ещё с Вэнь-ди. Сейчас она уже проникла в среднее и низовое звено. Вплоть до уездов, очевидно, это произошло. И уже есть аппарат управления.
С этим связана историографическая проблема, что у нас не так много данных о каких-то событиях. Вообще, придворная история обычно описывает не очень хорошие события.
М. Родин: Ну да, это проблема истории: интересно то, что вызывает проблемы. А когда всё хорошо, о чём тут писать? Что ещё мы можем привести в качестве примера того, что было неплохо в этот период?
В. Башкеев: Я уточню, что «поднять зарплату» — это моя фигура речи, это не так было сказано в источнике. Но смысл в устойчивом обеспечении достаточно разветвлённого чиновничьего аппарата.
Вместе с этим тоже уникальный момент: экономическая забота императора задевает теперь не только бюрократию, но и то, что принято называть простым народом. Я напомню, что при У-ди была монополия на соль, железо и опьяняющие напитки. Суть была в том, что богатые олигархи добывали эти ресурсы сами, а У-ди, с целью добыть денег на большие дела с сюнну, буквально с оружием в руках изымал эти деньги. Сейчас ситуация поменялась, очевидно, что теперь это можно было делать без давления. Цены на соль снижены – это вообще уникальное явление. Формально монополия никуда не девается, но император делает соль подешевле. Сказано, что она «должна быть доступна людям».
М. Родин: А это ресурс первой необходимости в то время. Соль нужна для хранения продуктов.
В. Башкеев: Да. Без этого важнейшего консерванта не проживёшь. Вино нужно для обеззараживания воды, а железо – это аналог нынешней ядерной энергии. Такое ослабление монополии – это явный маркер того, что жилось хорошо, не было необходимости добывать деньги из любой возможности.
Отношения с сюнну вышли на новый уровень. Во-первых, там были военные кампании, их опять прижали, но это была скорее дежурная ритуальная мера. Потому что как только дежурно разбили степняков, шаньюй, сюннуский правитель, объявил о лояльности, и спустя несколько лет его официально принимают при дворе. Это вообще уникальное явление, такого не было ни до, и, если я не ошибаюсь, ни после. В китайской истории это первое появление некитайского правителя на территории Китая с официальным визитом.
М. Родин: То есть не просто посольство, а именно сам правитель.
В. Башкеев: Да. Причём его император принял. Это уникальная вещь. Я это интерпретирую так: скорее всего, удалось договориться. И всем было понятно, что так дешевле. Так всегда было. В конце концов, там баланс очень простой: когда северные границы слабеют, сюнну понимают, что могут совершать набеги. Чтобы этого не происходило, приходится строить там воеводства. Всегда проще, когда мы дружим, вы нам платите дань, а мы вас снабжаем чем-то, потому что это степь, там особо не разгуляешься. А вы за это на нас не нападаете.
Так или иначе, всегда к такому выводу приходили. Ещё при Вэнь-ди возникло понятие договора о дружбе и родстве, но он, по факту, почти не соблюдался, или соблюдался недолго. А здесь уже дошло до того, что даже правитель пришёл ко двору. Это рубежный момент в отношениях Китай-степь. А мы знаем, что они – это один из главных сюжетов мировой политики. И сейчас тоже: проблемы с уйгурами, с Казахстаном, и так далее.
Я ещё раз напомню, что сюнну – это не какие-то там дикие кочевники. Это полуосёдлая цивилизация, которая была в том числе земледельческой. В моём родном городе Улан-Удэ есть огромное городище, совершенно развитое технически, как раз тех самых ханьских времён.
М. Родин: За последние 50 лет взгляд на кочевые общества достаточно сильно пересмотрен. Там всё гораздо сложнее, чем раньше нам казалось.
В. Башкеев: И с этой цивилизацией выстроены достаточно серьёзные отношения, видимо, экономически выгодные. Если бы не внутренние неурядицы в сюннуском союзе, всё было бы вообще замечательно. Эти стабильные отношения недолго продержались, потому что распалось единство и возникло сразу пять шаньюев, пришлось выбирать, кто из них «наш». В итоге один из них пришёл к ханьскому двору, и конкретно из этих сюнну сделали классическое буферное государство. Построили там серьёзную крепость на ханькие деньги. В общем, они стали не давать всем остальным набегать на ханьские границы.
Это важнейший сюжет внешней политики, который, как всегда, зеркалом отражает то, что во внутренней политике и экономике всё было мягко в плане благосостояния. Каким образом так могло получиться? Я всегда отсылаю наших слушателей к императору Вэнь-ди, потому что именно он заложил принципиальную основу функционирования политики и экономики, которые пережили сложные династические кризисы времён У-ди и пришли к высшему расцвету. Прежде всего именно экономическому, который явился при Сюань-ди. Всегда было два фактора напряжения: внешние неурядицы на разных границах, и внутренние проблемы при дворе. Сейчас и то, и другое было решено. И это логично привело к управляемому расцвету. Если раньше не было обратной связи в достаточной степени на средних звеньях чиновничьего аппарата, сейчас она уже проросла. И страна начала приносить в том числе и налоги.
М. Родин: Мы говорим про северную внешнюю политику. А что по другим направлениям? Мы упомянули, что установились отношения с Римской республикой.
В. Башкеев: Когда цивилизация расширяется, начинает «пульсировать», возникают посольства. Первые посольства появились раньше, при У-ди. Я напомню, что Рим в китайской историографии называется «Дацинь», то есть «Большая цинь». Отношения с Дацинь происходили в формате отправления туда людей с миссией. Мы знаем о контактах, подробно о них в династических историях нет сведений, есть просто фразы. Но есть специальные главы той же самой «Ханьшу» о внешних сношениях с империей, и в Средние века это уже большой сюжет. Сейчас это скорее сведения о географии, что там есть такая страна, Дацинь, мы там бывали регулярно, имели внешние сношения.
Факт в том, что экономическое положение позволяло отправлять дальние посольства, и эти посольства возвращались. Очевидно, уже тогда мир не казался китайцам замкнутым на себе. Очень модно говорить, что китайцы никого не замечают, кроме себя. Всё это правда, потому что в Китае действительно есть всё, как в Америке, и им ничего не надо вокруг, но факт в том, что они видели и знали, что было вокруг, и очень рачительно собирали обратную связь.
М. Родин: Насколько я понимаю, в этот период устанавливаются тесные связи и в южном направлении: с малайским миром и с Индией. Это тоже влечёт за собой некоторые изменения внутри Китая, правильно?
В. Башкеев: С Индией самое весёлое начнётся в Средние века, в танский период: путешествие за сутрами – общеизвестная вещь. Сейчас это всё имеет вид контактов.
Мы немного преувеличиваем степень связанности самой страны. Она только начала связываться сама по себе. Это не тот Китай, который мы сейчас знаем, это скорее центральная часть Китая. Провинция Сычуань была аналогом нашей Сибири, район Пекина тогда был фактически как Камчатка, а вся «движуха» происходила в районе современных городов Сиань, Лоян, в плодородных землях. И юг Янцзы, где сейчас Шэньчжэнь и Гуандун, но это южные территории, которые не совсем Китай. Официально Китай полагал, что он главный в мире. У него был император, и он единственный. Никакие японские потуги никого не интересуют, тем более, тогда никаких японцев в помине не было: было известно о стране Ва, но об императорах тогда речи точно не шло. Поэтому, естественно, это был центр азиатского мира. Но никаких намеренных отношений в нашем нынешнем понимании ещё не было, они просто были не нужны.
Было достаточно территории внутри китайского ареала, где была своя периферия и свой центр. Внутри страны отношения с периферией, конечно же, были. Опять же, пример Сычуани: возникла проблема со снабжением, и туда тут же отправили обозы с зерном. Логистика внутри страны была налажена.
Что такое вообще расцвет? Это, прежде всего, управляемость страны, стабильность экономических процессов в масштабе всей страны, и обратная связь. Чиновники предоставляют отчёты. Есть огромный объём документов, в официальной истории это в основном имперские, высшие документы. Но, конечно, есть документооборот и на среднем, низшем звене. Просто он происходит обычно на бамбуковых и деревянных планках, и чтобы его изучать, нужно изучать эпиграфику. Огромные масштабы этого указывают на то, что страна живёт большой жизнью.
М. Родин: Насколько я помню, в этот период начал проникать буддизм.
В. Башкеев: Буддизм начал проникать раньше. Считается, что первое упоминание о монастыре Баймасы («Белой лошади») относится к периоду У-ди. Там по-разному можно смотреть. Некоторые исследователи относят к началу Восточной Хань. Но это смотря что считать буддизмом. Первые контакты с Индией были при У-ди. Мы помним о великом путешественнике, который был специально отправлен У-ди. Опять же, надо знать, куда отправлять, соответственно, знания были. Мир уже не был маленький.
М. Родин: Как заканчивается правление Сюань-ди?
В. Башкеев: Несмотря на то, что всё было так замечательно, император умирает довольно рано, в 43 года. И нет сведений, которые могли бы нам намекнуть, что что-то случилось. Скорее, действительно, он умер своей смертью.
Почему он великий правитель с точки зрения политической борьбы? Я боюсь сказать глупость, но он подобно Александру II, Александру III, наверное, воспитал себе наследника, можно сказать, всем своим правлением. Он назначил наследника сразу же после расправы с родом Хо в 66 году. И этот наследник всё время находится при дворе. Об этом потом будет сказано в его главе, что он постоянно участвовал в делах управления своего отца, наблюдал, присутствовал везде во дворце. То есть это, опять же, понимание, что эту страну, которая наконец-то собралась более-менее, нужно кому-то передать. Для меня всегда один из показателей великого правителя – то, что он думает о преемнике с самого начала своего правления.
Я так понимаю, даже не смотря на раннюю смерть, у будущего императора Юань-ди было видение того, что делать, в силу того, что он рос с отцом. Не было кризиса передачи власти из-за ранней смерти. Во-первых, смерть была не очень ранней. Сорок два года – это сейчас полный расцвет сил, тогда всё-таки это если и не старик, то человек в возрасте. И тут забавная деталь: Юань-ди тоже уйдёт в 43 года.
В отличие от ситуаций, как, например, у Вэнь-ди и Цзин-ди были, в момент передачи власти не возникло сил, которые постарались бы как-то всё расшатать. Но, забегая вперёд, скажу, что именно Юань-ди явился началом большого кризиса, о котором мы поговорим в следующий раз.
Сюань-ди сталкивался с тем, что он сын мятежника. Ему нужно было в женской половине политической борьбы опираться на тех, кто не будет акцентироваться на его нелегитимности. В чиновничьей сфере ты можешь завалить деньгами, в династической политике же найти компромисс сильно сложнее.
Чем позитивно уникально китайское историописание? Там очень много данных о родословных, и мы реально можем восстановить картину рода на несколько столетий назад. Это произошло потому, что культ предков – это главное. И мы видим, что ни одного случайного человека не появлялось ни разу. Либо этот человек служил Лю Бану там-то, либо он пришёл из другого богатого региона на службу к Сян Юю и потом переметнулся к Лю Бану. Всё упирается в точку бифуркации в начале правления Хань. И среди этих людей передавалась память о том, что происходило.
М. Родин: Но, тем не менее, подковёрные проблемы были. В чём они заключались?
В. Башкеев: Ещё во времена Лю Бана влияние в результате наделения землями и титулом обрёл род Тянь. Находился он на современном Шаньдуне. Это чуть западнее родины Конфуция. Царство Ци во времена Чжань-го считалось самым богатым царством помимо царства Чу, которое стало основателем Хань, по сути. Лю Бан и Сян Юй был родом из Чу. Чу – это современный Гуандун. А Ци – это запад современного Шаньдуна.
Вот там получил земли один из соратников Сян Юя, который убежал к Лю Бану. Потом этот род Тянь стал очень силён. Он участвовал в придворной борьбе во времена У-ди, и всё время мелькал в фамилиях чиновников. В какой-то момент один из его представителей поменял фамилию на Ван. Редко кто брал такую фамилию, потому что «ван» — это титул.
М. Родин: Фамилия «Князь».
В. Башкеев: «Очень приятно, царь», вот то самое. Эта фамилия оказалась судьбоносной для Китая. Я подчеркну, что они исходили из плеяды людей, обязанных Лю Бану. Это не случайные люди.
М. Родин: Основатели империи, собственно.
В. Башкеев: Да. В конце концов, появляется такая девушка из этого рода, как Ван Чжэн-цзюнь. Это уникальное явление. Эта женщина влияла на политику Китая почти сто лет – она очень долго прожила. Мы знаем про императрицу У Цзэтянь, жившую в танский период, в Средневековье, потому что это единственный император женского пола. Знаем из новой истории про императрицу Цыси, потому что она была очень эпатажной. А про Ван Чжэн-цзюнь почему-то не помнят. Мы говорили про Люй-тайхоу, как про сильную женщину. Вот Ван Чжэн-цзюнь – это Люй-тайхоу нового разлива.
М. Родин: Кем она приходится Сюань-ди или его сыну Юань-ди?
В. Башкеев: Она носила титул императрицы Юань-хоу, соответственно, она была женой Юань-ди.
М. Родин: То есть нового императора, которого Сюань-ди подготовил к правлению.
В. Башкеев: Как она оказалась его женой? Сюань-ди был в курсе того, что происходило в гареме у сына. Мы помним, что ему было 17 лет, когда он пришёл к власти, а сын у него родился в 15 лет. Поэтому Сюань-ди знал, кто окажется с той стороны. И оказывается человек, который во властной борьбе все эти годы. Род Ван оказывается достаточно силён. Не знаю, знал ли об этом Сюань-ди, но то, что этот род достаточно фундирован, чтобы что-то на себя взять – это было понятно.
М. Родин: Но, тем не менее, он позволил.
В. Башкеев: Да. И, видимо, именно это было причиной того, что Бань Гу всё время давал знать, что что-то не так. Бань Гу знал, что этот род в итоге приведёт к катастрофе.
М. Родин: У нас сильный император, который долго и эффективно правил, сумел воспитать себе преемника, передал власть. Преемник хорошо подготовлен к правлению. Но папенька не углядел за его матримониальными связями. И дальше будет развиваться сюжет, о котором мы будем говорить в следующий раз.
