«Лонгрид» Екатерины Олейниковой 

Сведения об авторе:
Олейникова Екатерина Игоревна
МГУ им. М.В. Ломоносова,
исторический факультет,
кафедра исторической информатики
1 курс магистратуры

Екатерина Олейникова о своей работе

В представленной статье рассматривается образ Турции в работах советской дипломатической миссии 1922-1923 гг. Цель данной работы – реконструировать образ кемалистской Турции на основе советских источников 1922-1923 гг.

Основными задачами являются:

1.         Определить, в чём выражался образ Турции как союзника, и выяснить принципы работы с ним (с союзником);

2.         Составить образ страны в целом, понять, каково было её состояние в начале 20-х годов;

3.         Выяснить, каким было представление о турецком народе и кого в первую очередь советские люди считали «своими»;

4.         Выявить, как в советских источниках того времени относились к главе национально-освободительного движения Мустафе Кемалю.

Рассмотрение этой темы актуально по нескольким причинами: во-первых, сегодня динамично развивается разработка исследований, связанных с формированием образов «своего» и «чужого». Особенно это направление популярно в контексте советской истории. Во-вторых, в рамках нынешних русско-турецких отношений интересно заложение их фундамента именно в рассматриваемое нами время. Ведь издавна Турция считалась главным врагом России, но в 20-е годы прошлого столетия эти отношения вышли на новый уровень.

Для достижения цели в своей работе мы опираемся на различные источники: как законодательные, так и нарративные. Среди них обращение «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», Московский договор 1921 года, воспоминания полпреда С.И. Аралова, работа заведующего отделом печати полпредства СССР в Турции Г.А. Астахова «От султаната к демократической Турции. Очерки из истории кемализма» и книга художника Е.Е. Лансере «Лето в Ангоре. Из дневника художника».

Работа: лонгрид

Введение

Историческая имагология [1] – это междисциплинарное направление, в основе которого лежит предположение о существовании бинарной оппозиции «свой-чужой». Она занимается проблемами взаимовосприятия народов и отдельных групп. Полноценно имагология начала развиваться в 1950-х годах во Франции и Германии. Для России это новое направление, которым интенсивно стали заниматься только в 80-90-е гг. [2]

Проблема восприятия особенно интересна в контексте советской истории, так как в то время представление о «чужом» формировалось на базе государственной идеологии. И специфика заключалась в том, что постепенно «чужой» заменился «врагом». В нашем случае мы затрагиваем проблему восприятия «чужого», который стал «союзником»; «чужого», образ которого наполнился положительными качествами: а именно, образ Турции в 1920-е годы на основе работ советской дипломатической миссии 1922-1923 гг.

Это время особенно важно, так как:

1. 20-е годы – время, когда подобные образы только начинают формироваться (или их начинают формировать). Это касается всего, в том числе и образа внешних и внутренних врагов и союзников.
2. 20-е годы – время, когда советско-турецкие отношения, по сути, впервые проходили «испытание дружбой». Поворотным стал 1921 год, когда две страны заключили Московский договор.

Новые государства – Советская Россия и кемалистская Турция – образуются практически в одно время. Если в России революция прогремела в 1917 году, а Гражданская война заняла период с 1918 по 1922 гг.,  то в Турции национально-освободительное движение длилось с 1919 по 1923 год. Обе страны боролись за независимость, освобождали свои территории от интервентов.

Все время до 1920-х годов Турция – традиционный враг. История русско-турецких отношений насчитывает свыше десятка войн. Между государствами была постоянная конфронтация, в результате которой появилось много стереотипов и образов.

Слово «турок» стало синонимом жестокого врага и коварного дикаря. В русском языке появилось много «тюркизмов»: например, «сидеть по-турецки», «турецкая баня», «кофе по-турецки» и др. [3] 

Но со временем образы менялись. Читая источники 20-х годов, мы видим крутой поворот в представлениях о Турции: традиционный враг стал дружественным государством. Теперь Турция – союзник, который вместе с Советской Россией стоит бок о бок против «империалистов». Её новый образ в первую очередь формируется из эпитетов «новая», «молодая», «возрождающаяся». И нашей целью является полная реконструкция этого образа.

Новый союзник и принципы работы с ним

Первая мировая война кардинально изменила судьбы России и Турции. И если Брестский мир подписывала уже новая – советская власть, то в Турции национально-освободительное движение началось только в 1919 году. Новые условия вызывали новые трудности. И Советской России, и турецкому государству приходилось строить все с нуля. У обеих стран появилась необходимость в поддержке, признании и союзниках.

Первый шаг для установления советско-турецких отношений был сделан новым правительством Турции. Через три дня после открытия ВНСТ [4], 26 апреля 1920 года, Мустафа Кемаль обратился к Советской России с просьбой установить дипломатические отношения и оказать помощь турецкому государству [5].

Этот выбор был сделан, во-первых, по вышеуказанной причине, во-вторых, по причине того, что Советская Россия в 1917 году вступила на международную политическую арену с новым пакетом принципов своей внешней политики на Востоке.  

Работу со странами Востока большевики начали с декларации «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» [6]. В ней они объявляли о национальной, религиозной и культурной свободе народов российских окраин. Этим же принципом большевики руководствовались в отношении мусульман (и не только) зарубежья. Советские власти прямо выступали с призывом к свержению «империалистических сил».

Конкретно в отношении Турции (которая в то время ещё была Османской империей) они объявили о прекращении действия договоров, заключенных царским правительством. В частности, «разрывались» тайные договоры о захвате Константинополя, разделе Турции и отнятии у неё Армении [7].

 Такая политика не могла не вызвать симпатии Турции, в которой как раз началась национально-освободительная борьба под руководством Мустафы Кемаля.

Получив турецкое обращение, советские власти «сердечно поприветствовали сближение» [8]. С июля по август 1920 года длились дипломатические переговоры. За это время РСФСР отказалась от вмешательства во внутренние дела турок, приняла турецкую делегацию в Москве и выработала совместно с ВНСТ проект о дружбе, который остался неподписанным из-за разногласий по поводу границы между Турцией и Арменией. Окончательно союзнические советско-турецкие отношения были задокументированы 16 марта 1921 года.

В основе Московского договора, или договора «о дружбе и братстве», заложены те же принципы, что и в декларации к мусульманам России и Востока.

В статье IV подчеркивается то, что страны ведут совместную борьбу за независимость: только для Турции это «национальная и освободительная борьба», для Советской России – «борьба трудящихся за новый социальный строй» [9]. В этом главное отличие между двумя странами: в договоре указано, что народы выбирают форму правления (и всё остальное) согласно своим желаниям. В Турции велась, если говорить по-советски, национальная и буржуазная революция, в Советах – революция социалистическая.  Но в то же время цель у них одна – добиться свободы.

Помимо идеологических принципов, в документе оговорены другие вопросы. Были отменены договоры, которые не соответствовали нынешним интересам стран, а финансовая ответственность по ним снималась. Большая часть соглашения посвящена территориальным вопросам. Была установлена новая северо-восточная граница Турции. За ней оставались Карс, Ардаган и Артвин, установлена автономия Батума и протекторат Азербайджана над Нахичеванью [10]. Также между странами должен был состояться обмен пленными.

Заключение договора ознаменовало новый этап советско-турецких отношений. Двусторонняя дипломатическая работа усилилась. Аралов не был первым послом от Советской России в Турции: до него там работали С. П. Нацаренус, а также Фрунзе, который был отправлен от Украинской ССР. Семен Иванович Аралов отправился в Турцию в конце декабря 1921 года [11].

Перед отъездом Аралова пригласил на встречу Ленин. В воспоминаниях полпреда этот сюжет описан очень подробно. Тогда Ленин дал послу несколько наставлений по поводу его пребывания в Турции. В этих наставлениях мы тоже можем проследить то, как должна была проводиться работа с новым союзником.

«…Кемаль-паша понял значение нашей социалистической революции и относится положительно к Советской России… Надо ему помочь, то есть помочь турецкому народу…Помочь материально Турции мы сможем, хотя и сами бедны. А нужно. Моральная помощь, сочувствие, дружба – трижды великая помощь: турецкий народ, будет чувствовать, что он не одинок». [12]

«Нужна…большая, терпеливая, осторожная, внимательная работа; нужно умело доказать, объяснить не словами, а делами разницу между старой царской Россией и Россией советской…» [13]

Таким образом, на практике принципы отношений с Турцией немного отличались от того, что было провозглашено в договорах. Советская Россия опасалась резких и неправильных действий в отношении Турции. Главным для неё (России) было убедить народ союзника, показать ему свою расположенность и, прежде всего, контраст между людьми старой царской России и новой – советской.

Но, несмотря на эту осторожность, в источниках мы можем найти ещё одну черту, которая указывала на значение Советской России для Турции. Авторы часто пишут о роли Советов в этих отношениях, и эта роль очень важна, так как новое советское государство стало двигателем для турецкого освободительного движения. К тому же оно опытнее Турции, и то, что Советская Россия оказывает туркам помощь, постоянно подчёркивается [14].

«Упрямо желающие видеть в Турции «больного человека» (прим. – речь об империалистах и прочих нежелательных элементах)… они никак не могут усвоить истину, что «больной человек» уже давно истлел, что на его месте стоит новый… И если этот «здоровый человек» и пользуется поддержкой и симпатией другого, ещё более сильного и здорового человека в виде рабоче-крестьянских масс совреспублик, то в основе его действий всё же лежит его собственная сила…» [15].

Эта цитата показывает, насколько Советская Россия считала важной свою роль. Подобных примеров много, самый главный из них – общий тон источников. Советская Россия помогает Турции «встать с колен», направляет её в нужное русло, оказывает ей материальную и моральную помощь. Но при этом остерегается потерять нового союзника.

Таким образом, Турция рассматривается (по большей части) на равных, она такая же – молодая, новая, многообещающая. Но в то же время она пока слаба. Поэтому российская сторона должна помочь новому государству и защитить его от «произвола империалистов».

Состояние Турции в разгар национально-освободительного движения

Евгений Лансере в своей книге описывает состояние современной ему Турции. Ее площадь – 700 тысяч , население около 13 миллионов, 20% из которых были жителями городов. Астахов приводит другие цифры: территория страны около 500 000 миль², а население не более 10 миллионов человек [16]. Данные Лансере о населении наиболее близки к реальности.

 Национальный состав страны был разнообразным: большинство составляли турки-османы, также на территории проживали курды, греки, армяне и русские [17]. Турция 1922 года действительно нуждалась в помощи. В результате 11 лет непрерывных войн население сильно уменьшилось, многие территории пустовали [18].

Советская дипломатическая миссия прибыла в Турцию в самый разгар национально-освободительного движения: по словам Астахова, турки уже стабилизировали фронт и готовы были дать отпор, как интервентам, так и внутренним противникам [19].

Астахов кратко описывает, что произошло за первый период борьбы. 10 августа 1920 года султанское правительство подписало позорный для Турции Севрский мир. По этому миру страны Антанты намеревались провести полный раздел турецких территорий. Против этого договора выступали политические силы во главе с Кемалем [20]. Стоит напомнить, что с 23 апреля 1920 года в стране установилось двоевластие: существовало ВНСТ (парламент) и султанское правительство.

Параллельно с этим в стране находились греческие войска [21]. Переломный момент в ходе этой борьбы случился в сентябре 1921 года во время битвы под Сакарией. Когда в страну прибыло советское посольство, греко-турецкая война ещё велась. Но в Турции, по словам Астахова, к тому моменту уже началось возрождение: она одерживала победы одну за другой [22].

«…Шла лихорадочная работа», [23] – этими словами Астахов описывает общее положение дел в Турции: крестьяне идут на фронт, во всю силу работают немногие заводы, армия обучается военному делу и т. д. Но на фоне этого примечательна фраза Лансере: «Над всею страной, несмотря на исторический дни, ею переживаемые, лежит покров тишины, сдержанности и … скудости». [24]

В своей работе художник подчёркивает, что действительность Турции в этот период ещё полна средневековьем [25]. Им веет и от труда ремесленников, и от общественной жизни.

Страна на тот момент была отсталой. Кругом царила бедность. Это выражалось даже в названиях некоторых турецких предметов: «турецкая вилка» – это три пальца левой руки, которыми едят, «аисты» и «бумажные змеи» – турецкая авиация, «гранд отель» – захолустный постоялый двор [26]. Понятно, что все эти наименования ироничны. В источниках подчёркивается, что турки трезво относились к своей отсталости. И требовали такого же отношения от иностранцев. Как пишет Астахов, их нужно было понять, не относиться к этой отсталости с презрением, ведь в ней виноват не турецкий народ, а «европейский империализм» [27].

Большинство территорий пустовало, вдалеке от больших городов царила бедность. Вот Лансере описывает один из турецких городов:

«После трёх месяцев, проведённых в Ангоре, в тихом городе, без бросающихся в глаза контрастов богатства и бедности, въезжая в Инеболи, поражаешься очевидностью здесь нужды». [28]

Астахов говорит о территориях близ Коньи:

«…здесь, в Конийской глуши, не встретишь даже телеги на четырёх колёсах… Пустынная, бесплодная местность. Не видно ни конских табунов, ни рогатого скота… Невольно хочется спросить: где мы? В какое средневековье унесла нас машина времени?» [29]

Скудость выражалась во всём: в состоянии зданий, орудий труда, образе жизни. Внешний и внутренний вид заводов, больниц, учебных заведений описан в книге Аралова [30]. Он же пишет о храмах Конии, которые посещала советская делегация. Они в разном состоянии: на фоне богатых религиозных зданий стоят другие – разрушенные или занятые под склады [31].

«Храм секты Мавлеви в Конии очень красив. В храме находится… гробница Джелаледдина, покрытая богатым, расшитым золотом, покровом» [32].

Среди описаний в работе Аралова встречается рассказ Фрунзе, который был в Турции в 1921-1922 гг.

«Фрунзе с большим возмущением рассказал, что видел множество валявшихся у дорог трупов зверски убитых греков – стариков, детей, женщин.

–  Я насчитал 54 убитых ребенка. Греков гонят … и дорогой убивают, а то они и сами падают от усталости, голода, и их так и бросают. Ужасная картина! Не скрывайте от Мустафы Кемаля моего большого огорчения. Кемаль ни при чём. Наоборот, я знаю, он категорически требовал гуманного отношения… Конечно, главные виновники – империалисты Англии, Франции, султанское правительство». [33]

Вопросы о геноциде армян и греков во время войны в Турции очень деликатны, и мы их касаться не будем. Для нас главное – формирование общего фона, состояния страны в тот период.

Во всем виноваты империалисты (на это важно указывать всегда). Они же «формировали» другие факторы, которые влияли на такое положение дел. Из источников мы видим, что условия жизни для большинства населения были плохими. Средневековье выражалось ещё и в том, что не было отменено пресловутое «крепостное право»: в контексте турецкой истории – ашар.

Ашар – это все налоги, которыми были обложены продукты, получаемые от земли. Ашар – пережиток времён Средневековья. В то время в Турции он взымался с хлебных злаков, овощей, трав, фруктов, табака, мёда и был заменителем налога на избавление от воинской повинности. Но средневековье прошло, военную повинность ввели. «Ашар принял уродливые формы» [34]. Под его видом стали взыскивать недостающую долю налогов, он становился больше.

Эту проблему нужно было решать. По мнению Астахова, единственная сила, которая могла исправить ситуацию, была Народная партия с Кемалем во главе. «И пока не будут уничтожены пережитки средневековья,… «руины» будут всегда стоять на пути внутреннего переустройства Турции» [35].

На скудость страны влиял её колониальный характер. Это особенно подчеркивает Астахов [36]. Из-за этого государство не могло экономически развиваться.

Несмотря на всё это, советские источники «пропитаны» оптимизмом. 1922 год для Турции – пора побед. Например, в октябре 1922 года был заключен Муданийский мир с греками и Антантой, по которому Турция выходила победительницей [37].

Помимо этого 1 ноября 1922 года Кемалем был отменен султанат. С этих пор был положен конец монархии. Через год Турцию провозгласили республикой.

Знаковым событием в истории Турции стала Лозаннская конференция, на которой 24 июля 1923 года был подписан Лозаннский мирный договор, заменявший позорный Севрский. По нему устанавливались новые границы Турции, был оформлен распад Османской империи. Турция теряла контроль над арабскими территориями, но сохраняла то, что имеет сейчас, учитывая Фракию и Смирну. Невыгодное для неё условие – утрата контроля над проливами.

По Лозаннскому миру Турция была признана международным сообществом в качестве нового государства, отличного от Османской империи. В то время Турция стояла в начале нового пути, [38] перед ней открылись новые возможности.

Турцию ждали ещё многие реформы. В работах советской дипмиссии на момент лета-осени 1923 года на турок возлагаются большие надежды, ожидаются крупные изменения во всех сферах жизни (что небеспочвенно, например, 3 марта 1924 года будет упразднен халифат).

Кстати, для этого Турция взяла лучшее от Османской империи: чистый турецкий язык, народную песню, мусульманскую религию без примесей [39]. Она строит новое государство для своего турецкого народа, интересы которого столько лет не учитывались.

Во всех турецких бедах: в войне, экономической отсталости, плохом развитии торговли, разрухе, – виноваты империалисты. При этом в источниках подчеркнуто, что советские люди не смотрят свысока на эту отсталость. Они такие же, как и турецкий народ, просто уже пережили худшие времена.

Образ турецкого народа: «свои» и «чужие»

Некогда «османы» теперь стали «турками», а обычный турецкий человек – другом советского. Но не все бывшие подданные Османской империи вошли в категорию братского народа. Специфика «нового друга» заключалась в том, что он был ущемлён общим врагом. Поэтому есть чёткая грань между теми, с кем нужно сотрудничать и против кого надо воевать. В этом и заключалось советское восприятие «своего» и «чужого».

 Турецкий народ. Е. Е. Лансере. Лето в Ангоре. Из дневника художника. Л., 1925.

«Настоящий» народ

Больше всего симпатий авторы источников испытывают к крестьянам, рабочим и армии, которая по большей части из них комплектовалась. С особым почтением советская дипмиссия относится к турецким женщинам. Все эти люди страдали в борьбе за национальную независимость своей страны, поэтому турецкий народ «по-советски» – это именно они, а не те, кто потакает империалистам. С меньшей долей восхищения относятся к интеллигенции и мелкой и средней буржуазии, но и эти слои играли большую роль в борьбе за свободу.

Важно то, что советский и турецкий взгляд на проблему классификации населения различаются. Первый основывается на классовом подходе. А вот турки пока не могут с твёрдой уверенностью заявить о существовании каких-либо классов. Кемаль говорит, что их в Турции нет: в особенности рабочего [40].

Большинство населения Турции составляли крестьяне. Мы уже оговорили главную проблему турецкого государства – существование ашара. Крестьянам такой гнёт был не по силам [41].

В крестьянской деревне было сильное расслоение: у кулаков (Аралов пишет советскими терминами) 2000-3000 денюмов, у середняка – 100-300, для бедного крестьянина типично число 20. Хуже всего батракам, которые работают на кулаков или при мечетях за три лиры (или по выражению одного из крестьян – за фигуру из трёх пальцев) [42].

Но было другое, не менее важное на прогрессивном пути препятствие, – крестьянская традиционность и пассивное участие крестьян в национально-освободительном движении. Пассивная в том смысле, что они плохо осознавали настоящее положение дел, часто совершенно не разбирались в том, против кого им следует воевать, отсюда плохо понимали цель, которую ставило перед ними время [43].

Вот что пишет Астахов после разговора с крестьянами:

 «Приходилось мне задавать вопросы: кто из вождей пользуется наибольшей любовью. Ответы давались неизменно в соответствии с официальным положением». Здесь все просто: первое место занимал Кемаль.

Другой вопрос: «Будет в Турции падишах, или нет?..» Ответы сводились к тому, что падишах в Турции будет, но кто-нибудь другой из наследников [44].

«Кого вы считаете главным виновником ваших бед?». Здесь все единодушны – англичане. «Да, англичане, а кто помогал им? Не султан ли?… молчат, боязливо мнутся…» Но всё-таки нашли, что ответить: «Что мог сделать падишах? Ведь он был в плену… его заставляли…» [45].

Понимание ситуации у крестьян очень примитивное. Состояние советско-турецких отношений они описывают одной в корень бьющей фразой:

«Везут тут по дороге пушки, говорят, русский Ленин их подарил нашему Мустафе, чтоб врагов побить и землю крестьянам дать» [46].

В целом отношение к низшим и средним слоям крестьянства Турции положительное. К турецким агам питают те же чувства, что и к русским кулакам. При этом относятся к крестьянам на равных, общаются с ними как с друзьями, выслушивают проблемы, делятся успехами. Но различия видны: турецкий крестьянин как ребёнок, с ним даже разговаривают подобным образом. Используют самые простые приёмы: вопрос-ответ-поощрение, примитивизация ситуации. Общее заключение о крестьянах: «Крестьянские массы питались выдохшимися традициями прошлого» [47].

Очень волнующий советскую дипмиссию вопрос – рабочий. Даже в работе Лансере имеется изображение различных турецких ремесленников [Иллюстрация 2]. Этот вопрос был по-настоящему болезненным для Турции, и не только потому, что условия содержания рабочих были плохими. Основная проблема – их малочисленность.

 Ремесленники Ангоры. Е. Е. Лансере. Лето в Ангоре. Из дневника художника. Л., 1925. (№ 4 в списке источников)

«В первой стадии национального движения… рабочий класс был представлен лишь несколькими сотнями рабочих небольших оружейных заводов» [48].

Для усиления движения создавали профессиональные организации, устроили для рабочих Первомай в 1922 году. Постепенно их количество стало расти, движение расширялось. Уже в сентябре 1923 года на забастовку только от железнодорожников вышло около 3 тысяч человек, [49] и таких забастовок становилось все больше.

Но для того, чтобы представлять серьезную силу, для того, чтобы быть услышанными, рабочих было ещё мало. В то время они только начинали осознавать себя как класс. Например, Аралов описывает 1 мая в Советском полпредстве. Туда пришло около 200 человек, среди которых были рабочие. Они беседуют с Араловым и обращаются к нему следующим образом: «Елдаш [50] Аралов, расскажите нам, как празднуют 1 Мая в России» [51]. Полпред с ними общается, рассказывает им о последних событиях в России, о том, что «свергли капиталистов». Но описания встреч и разговоров тоже вполне примитивны, как и в случае с крестьянами.

Астахов говорит, что рабочий ещё кровно связан с деревней, он проникнут теми же чувствами, что и крестьянин [52]. И на него не следует возлагать преувеличенных надежд. Можно только радоваться тому, что рабочее движение в принципе начинает нарастать «при всей своей слабости и примитивности». [53]

Главная героиня Турции во время национально-освободительного движения – турецкая крестьянка, а одна из болезненных тем новой Турции – женский вопрос. Традиционный образ для 1919-1923 годов – турецкая женщина, которая на разваливающейся арбе везёт продовольствие на фронт. Об этом пишут все без исключения [54].

Авторы приводят и индивидуальные образы известных в то время женщин. Например, пишут о Халиде-ханум, которая была писательницей, служила в армии. Другая женщина, которая служила в чине унтер-офицера – Фатьма – знаменита тем, что собрала отряд курдов и во главе их сражалась на фронте. [55] Больше всего женщин, отстаивающих свои права, участвовали в общественной деятельности. Например, жена Мустафы Кемаля, Латифе-ханум, своим примером показывала неприятие старых взглядов: она ходила с открытым лицом, вела большую работу по освобождению женщин от феодальных пережитков [56].

Но это всё были единичные случаи. Традиционализм царил и здесь. Лансере описывает случай, который показывает, что Турция не подготовлена к таким серьёзным переменам:

«Кстати, вспоминаю сценку в одной из улочек Ангоры: играют девочки лет 6-9 и одна из них прилаживает себе «печа» – вуаль, закрывающую лицо. Сила привычек – девочки не дождутся времени, когда они должны будут ходить под чадрою» [57].

При этом в книге Евгения Лансере есть потрясающие зарисовки турецкого народа, в том числе изображения и женщин в чадре. [Иллюстрация 1, 3].

 Качели для маленьких детей. Е. Е. Лансере. Лето в Ангоре. Из дневника художника. Л., 1925.

Отставание имело место и в развитии класса мелкой и средней буржуазии, которой, кстати, отдают главную роль в революции [58]. Но подчёркивается, что термин «буржуазия» можно применять тут условно – крупных коммерсантов нет, вся серьёзная торговля в руках империалистов. Хотя к турецкой буржуазии нет отношения, полного симпатии (как к крестьянам или рабочим), в их проблемах тоже виновны иностранцы и их сторонники внутри страны. В целом это не те слои, которые, по мнению советских авторов, могли стать опорой в борьбе за независимость и становление нового государства (к этому мы ещё вернемся). Но это неудивительно в силу советской идеологии. 

Мелкая и средняя буржуазия, как и некоторые ряды интеллигенции (которой, кстати, отводится немного места в источниках) – более прогрессивные элементы турецкого государства. Они, в отличие от сельского населения, твёрдо говорят, что «в Турции больше не будет падишаха, его хотят только муллы в чалмах…» [59].

В Турции существовало много классовых проблем: не было чётких границ для определения разных слоёв населения, всё только-только начинает формироваться, у этих слоев начинает зарождаться понятие о принадлежности к чему-то и, соответственно, появляются определённые классовые потребности. Главная проблема Турции вообще – отсутствие смычки между крестьянством и буржуазией, [60] которая подобна проблеме Советской России, но только в случае последней была слабой связь между крестьянством и пролетариатом.

Несмотря на эти проблемы, корнем которых является тот самый пресловутый традиционализм, советские авторы опять же настроены оптимистично (на момент 1923 года): хотя крестьяне сомневаются, а рабочее движение пока примитивно, у Турции всё ещё впереди, ведь антимонархические настроения набирают обороты, а традиционные взгляды когда-нибудь уйдут в прошлое. [61] Главное: нужно расправиться с врагами.

Вражеские элементы

Мало определить главные проблемы Турции, нужно найти тех, из-за кого они возникали. Зачинщиков много, они есть как внутри страны, так и вне её. Главную роль кому-либо здесь отдать сложно. Как правило, основные враги – те, кто эксплуатирует крестьян и рабочих, а также вывозит деньги и ресурсы из страны.

«Тормозят» национально-освободительное движение феодально-клерикальные слои. Это довольно широкое понятие, в которое включают всех консервативно настроенных людей. Для них глобальные изменения вроде отмены ашара, султаната и халифата были невыгодны.

В первую очередь критикуется институт султаната и в принципе султан. Последним правителем Османской империи был Мехмед VI Вахидеддин. Он – главный персонаж, из-за которого страна была на грани развала. Астахов называет его «выдохшимся чучелом», [62] подчёркивая этим, что султаном как куклой управляют империалисты в лице Англии и Франции, а он в свою очередь уже не способен управлять страной. Но в источниках Вахиддеддина мало. Как правило, в них понятие «султан» включает в себя весь институт султаната, наличие которого поддерживало традиционализм Турции.

Вопрос о его отмене (мы уже оговорили, что он был отменён 1 ноября 1922 года) был очень важным: султан соединял в себе светскую и духовную власть – то есть был ещё и великим халифом. Его отмена означала, во-первых, отделение «церкви» от государства, во-вторых, уничтожение монархии и переход в будущем к новой форме правления.

Астахов указывает главную причину, по которой феодально-клерикальные элементы были против отмены султаната, а как следствие, и халифата:

«Наиболее рьяными фанатиками идеи султаната… являются муллы и вообще те элементы, благосостояние которых основано отчасти на поборах, которые они под разными соусами взимают с населения, а также на огромных земельных и других недвижимых церковных имуществах (вакуфы)» [63].

«…упразднение султаната автоматически бы ставило вопрос о передаче вакуфов в руки гражданской власти» [64].

Упразднение этого института было встречено прогрессивными слоями с радостью. Это был большой шаг на пути Турции к «независимости и процветанию». «Лед тронулся, недалеко половодье» [65].

С халифатом было сложнее. Турция – глубоко религиозная страна. Идея халифа – праведного главы мусульман – была крепка среди народных масс [66]. Вот что говорит Кемаль:

«Идею халифата и султаната надо было развенчать. Делали мы это постепенно. За это нас ругали, называли людьми неверующими, людьми без родины, изменниками» [67].

Вообще вопрос религии затрагивается в источниках аккуратно. Видно, что советские представители «боятся задеть за больное». Особенно это прослеживается в работе Аралова, который действовал согласно ленинским наставлениям. Несмотря на это, моменты критики ислама есть, но они проявляются, когда речь идёт о муллах. При этом муллы делятся на «хороших» и «плохих», но при любом удобном случае их описывают как единый антипрогрессивный класс. Кстати, такое разделение передано через слова Кемаля, это не мнение советского полпредства, но, по крайней мере, оно есть в источниках.

«Не считайте всех чалмоносцев истинными муллами. Истинный мулла отличается не чалмой, а головой» [68].

При этом его же словами передано общее отношение к духовенству, которое поощряется советским полпредством.

«Муллы готовы подчиниться англичанам, продать турецкий народ, поклониться «неверным», лишь бы им было хорошо» [69].

Есть эпизоды, когда клерикалов высмеивают через событийное описание. Яркий пример есть в работе Аралова. Турки дарили советскому полпредству подарки, в том числе и животных. В результате в посольстве образовался минизоопарк, где жили даже медведи. Аралов рассказывает такую историю: один мишка проник в мечеть, в это время на балконе минарета муэдзин призывал правоверных к молитве. Медвежонок схватил сзади муллу и уткнулся ему в спину. Мулла испугался и закричал вместо молитвы: «Аман, аман, шайтан!» [70]. Вскоре этот случай облетел все газеты, одна из газет писала: «Советский посол привез с собой из России специально обученных медведей, чтобы они ему притаскивали мулл и ходжей…» [71]. Кемаль, кстати, очень смеялся над этим.

 Наряду с духовенством критиковались и феодалы. В источниках подчёркивается, что они имели опору в мусульманской религии, [72] это же можно увидеть в отрывках, приведённых выше. Поэтому в работах советского полпредства они «идут рядом»: чёткое разделение есть, но описывают их вместе. Помимо этого говорится о том, что феодально-клерикальная реакция на протяжении всей борьбы организовывала заговоры, мятежи и помогала империалистам. Да и на войну шли все, кроме «матерых феодалов» [73].

Об империалистах нам говорить не приходится – это главный внешний враг в лице Антанты. Они виновны во всех бедах Турции. Им же помогают внутренние враги. При этом есть чёткие указания на определенные лица. Ярким примером является Реуф-бей, друг и сторонник Кемаля, который был избран премьер-министром в 1922 году. Его часто обвиняет Аралов [74]: он говорит, что Реуф-бей – сподвижник империалистов и султана. Он (прим. – Аралов) особо не разбирался в том, кто «настоящий империалист», а кто нет, основная причина неприязни: Реуф-бей не был сторонником Советской России. Это касалось не только Реуф-бея – все, кто каким-либо образом пытался расстроить дружбу между Турцией и Советской Россией – считались иностранными агентами.

Таким образом, у каждой группы (или класса) турецкого населения есть своя роль, их всего две: положительная и отрицательная.

Положительная у тех, кто:

1. Угнетён и обездолен общими врагами
2. Стремится освободить страну от засилья врага
3. И главное – способствует дружбе с Советской Россией

Эти компоненты работают как вкупе, так и раздельно. Например, отношение к буржуазии не настолько дружественное, как к бедным крестьянам: ведь они не настолько обездолены, к тому же капитализм – не та «вера», которая присуща советскому мировоззрению.

Отрицательную играют те, кто:

1. Угнетает народ и грабит страну
2. Способствует империалистам и тормозит прогресс
3. Пытается разрушить связи с Советской Россией

Для врагов достаточно одного пункта, так как они (эти пункты) вытекают один из другого. Самый неприязненный – это «антисоветская деятельность», который показывает, что такой «элемент» и антипрогрессивный, и империалистический.

Отец турок: ожидания и реальность

В условиях отсталости, в тени средневековья, стоя спиной к лагерю противника, работал «крупнейший политический ум новой Турции» Мустафа Кемаль [75]. Его популярность чрезвычайно велика в народе. Она поддерживалась прессой, прогрессивной частью населения и различными «начальствующими» [76].

Мустафа Кемаль – глава Республиканской народной партии, председатель ВНСТ и с 1923 года первый президент Турецкой республики. Родившийся в провинциальных Салониках, в семье мелкого чиновника, Мустафа Кемаль обладал лидерскими качествами: храбростью, целеустремлённостью, способностью сплотить вокруг себя людей. С 1894 года Мустафа вступил в среду военных. Именно там он получил имя «Кемаль», что значит «совершенный» [77].

В 1905 году он заканчивает Академию Генерального штаба и получает звание капитана Генерального штаба, что позволяет ему присоединиться к военной элите страны. Практически сразу его арестовывают по доносу о «подрывной деятельности» и ссылают в Дамаск, где он организует группу «Родина и свобода».

В 1907 году он присоединяется к антисултанскому комитету «Единение и прогресс», поклявшись бороться за восстановление конституции. Во время революции 1908 года, где он принимал непосредственное участие, поддерживает младотурок.

Во время Первой мировой войны успешно командовал турецкими войсками. По её завершении стал работать в Министерстве обороны. Результаты войны, согласно которым существование Турции стояло под угрозой, заставили Кемаля действовать радикальнее.

В 1919 году, который считают началом Кемалистской революции, создаётся «Общество по защите прав Анатолии и Румелии», проводятся конгрессы в Эрзуруме и Сивасе, где Кемаль и определяет путь спасения Турции. В результате в 1920 году в Анкаре было создано ВНСТ. Так Мустафа Кемаль стал лидером национально-освободительного движения.

В источниках Кемаль – вождь своего народа. Он светский человек, который стремится изменить Турцию: освободить её от традиционализма, сделать страну республикой, отделить религию от государства и сформировать у турецкого человека понятие «гражданин Турции». Кемаль близок к простому населению. Своей деятельностью он, ломая традиционные устои, показывает пример для всех. Он великолепный оратор, речи которого полны торжественности и оптимизма [78].

На тех, кто его видел из советского полпредства, Кемаль производит хорошее впечатление. Он борется за свой народ, а тот, в свою очередь, отвечает ему взаимностью [79].

За Кемаля ратуют лучшие слои населения – то есть либо обездоленные, либо особо прогрессивные. Дети уже читали в его честь стихотворения и пели песни [80]. А он грустил, когда пел песни о крестьянах и страданиях народа [81].

Кемаль часто указывает на то, что турецкий крестьянин является хозяином турецкой земли [82]. И вообще для него очень важно, чтобы все работали на благо нации, боролись за её независимость. В этом и кроется сила нового турецкого народа [83]. Работать должны и те, кто не помышлял для себя подобной роли. Это касается духовенства. Кстати, в этом вопросе Кемаль спекулирует религией.

«Мечети построены не для того, чтобы в них смотреть друг на друга, дремать, затем вставать и уходить. В мечетях надо обсуждать, что мы должны делать для народовластия и независимости» [84].

Складывается мутное представление об отношении Кемаля к религии. Но он не был антирелигиозным человеком. Это прослеживается в его речах. Он не мог просто допустить этого, потому что у него бы не было поддержки среди народа. В основном он давил на духовенство как класс, который эксплуатировал турецкий народ. Кемаль разделял духовное и светское, пытался освободить страну и от предрассудков, и от влияния мулл.

Кемаль держал путь на вестернизацию страны [85]. Поэтому одна из составляющих его политики – освобождение женщины. Он старался вывести её на политическую сцену. Мы уже говорили об образе турецкой крестьянки-спасительницы. Кемаль был против многожёнства, против угнетения женщины. Он хотел открыть её лицо [86].

Он показывал своим примером то, к чему должен стремиться турецкий народ [87]. Несмотря на то, что подобные поступки принимались с недопониманием или даже осуждением, Кемаль был авторитетом, за которым люди готовы были идти.

Часто его обвиняли в том, что он авторитарен, что он просто пытается занять место султана. Но Астахов, например, пишет, что роль личности в национально-освободительной борьбе была необходима. Да, Кемаль пытается сделать свой авторитет непоколебимым, но он стремится вывести страну на демократический путь. Он же является проводником демократии, её олицетворением [88].

Сам Кемаль говорил: как только борьба завершится, он вернётся к частной жизни, чтобы у людей не было подозрения насчёт его честолюбивых замыслов [89]. Но это мы видим у Лансере, который пробыл в Турции лето 1922 года. У Аралова в прощальной беседе с Кемалем (уже 1923 год, закончилась греко-турецкая война) последний утверждает иное:

«Но кто моё дело продолжит? Я вам не раз говорил, – болят почки. С болезнью почек долго не проживёшь. Это я хорошо знаю. Нация выдвинет руководителей, я в этом не сомневаюсь. Но устоят ли они против многочисленных врагов? Это меня тревожит. Мне по временам бывает очень трудно».

Черты авторитарности подчёркивает и Фрунзе, когда при встрече с Араловым говорит о Кемале. Он говорит о том, что Кемаль считает необходимым проверять моральную устойчивость тех, кому «нация оказывает честь своим доверием». При этом часто он (прим. – Кемаль) терпит тех, кто вызывает какие-то сомнения. Но с теми, кто «против нации», расправляется беспощадно [90].

Вместе с тем авторитарность Кемаля не является чем-то плохим. Как сказал Астахов, она была необходима. Ведь «расправлялся» Кемаль только с врагами.

Но в турецком вожде были противоречия. По мнению советской дипмиссии, его действия расходились с тем, что он говорил. Аралов прямо указывает, что «надежды не оправдались» [91]. Это неудивительно: политические идеалы советских деятелей не во всём соответствовали взглядам Кемаля. На самом-то деле государства шли разными путями. Как уже говорилось, в Советской России в то время строили социалистическое государство, а национально-освободительное движение Турции было «буржуазным».

Задача Кемаля, как он указывал, была в том, чтобы поднять отечественную торговлю, помочь купцу разбогатеть, исследовать недра [92]. А советских деятелей больше волновала судьба крестьян и рабочих. Они считали, что Кемаль должен был опираться в борьбе за независимость именно на них (крестьян и рабочих), а не на буржуазию. Грубо говоря, они пытались перенести на Турцию ту модель исторического развития и политических идеалов, которые были в Советской России.

В работе Аралова только в конце видно недовольство Кемалем. Он считает, что Ататюрк не слишком реакционен. Он не сделал того, что обещал. Не смог избавить крестьян от гнёта (ашар был отменён в спешном порядке в 1925 году из-за восстания в Курдистане) [93]. Не слишком давил на феодально-клерикальные группировки, на оппозиционные элементы. Поддерживал эксплуатацию рабочих. Был лидером национально-освободительного движения, но не давал самостоятельности курдам и армянам [94].

И в отношении Советской России он не был последовательным. Несмотря на то, что Кемаль всегда говорил о непоколебимости дружбы между Советами и Турцией, [95] Аралов пишет о неспособности Кемаля устоять перед реакционерами, которые «нашёптывали» ему об опасности коммунистической угрозы и большевизма.

Отношения между Советской Россией и Турцией часто были на грани срыва. Например, тот же 1923 год прошел с затруднениями [96]. Но в этом, конечно, виноваты империалисты и некоторые буржуазные националисты, которые плели интрижки. Аралов уехал из Турции по этой причине: ненавистный ему Реуф-бей организовал кампанию клеветы против полпреда. Когда в Турцию прибыл новый советский посол Я. З. Суриц, он писал оттуда, что «полпредство почти игнорируется» [97].

Таким образом, по тому описанию, которое складывалось ещё во время национально-освободительного движения, Кемаля можно сравнить с Лениным: описание громких лозунгов, поступков, открытости перед народом, – всё это указывает на схожесть. Из этого складывается образ народного вождя. Он был твёрд в своих намерениях. Его сделала таким «любовь к родине и народу», что было необходимо в борьбе с врагами [98]. 

Но уже через несколько десятков лет Аралов напишет о том, что его ожидания на самом деле не совпали с реальностью. Хотя досада по этому поводу занимает небольшую часть источника, Аралов последователен и даже резок в оценке Кемаля. Но, несмотря на это, о Кемале как о человеке, о вожде своего народа у Аралова сохранилась добрая память.

Ататюрк ушёл из жизни в 1938 году. Через два с половиной года Турция подписала договор о дружбе с фашистской Германией [99].

Заключение

Подводя итог всему вышесказанному, наконец, можно составить общую картину. Для Советской России, согласно её политике в странах колониального мира, Турция должна была стать тем союзником, дружба с которым была бы непоколебимой. Советы жертвовали Кемалю много денег и военного арсенала [100], несмотря на то, что их финансовое положение было скудным. Самая важная поддержка, которую Советская Россия оказывала Турции, была моральной.

В установлении дружбы с Турцией требовалась последовательная работа, так как многовековая вражда наложила свой отпечаток. И работа велась именно так, как указал Ленин. Советская Россия не навязывала своей идеологии и политики Турции:

«Требовать марксистского мышления от руководителей Анатолии не приходится, и надо удовлетворяться тем, что движение не уродуется ими, а направляется в свое естественное русло» [101].

Для неё (прим. – Советской России) уже было хорошо то, что на этих территориях ведётся национально-освободительная борьба, которая в будущем должна была привести государства к общей цели – свержению империалистов.

В итоге у нас получилось два образа Турции: один из них включает «материальную» сторону вопроса – то есть описание её состояния на тот момент, другой – образ Турции как союзника, который тогда формировался в работах советской дипмиссии.

С одной стороны: Турция – новое государство, которое изо всех сил борется с внутренними и внешними врагами, стремится к независимости. Оно в то время находится в разрухе, над ним висит «призрак средневековья». Но Турция выходит на прогрессивный путь, осознает себя тем самым новым государством. Её народ пытается идти в ногу со временем, и хотя он пока не совсем успевает, он начинает понимать свою новую роль, он уже чувствует себя тем самым «турком», гражданином своей страны, а не подданным-османом развалившейся империи.

С другой стороны, Турция – это дружественное государство, которое очень похоже на Советскую Россию. У него тоже сложные времена, ему нужно помочь, ведь некогда грозный враг становился братским народом.

Можно сказать, что согласно последней позиции Турция рассматривается как «чужое», которое постепенно становилось «своим». Это выражено в схожем положении, общей цели. Это показано через разговоры с народом, которые велись на равных, строились на взаимопонимании. Даже турецкие крестьяне говорят:

«Сколько веков воевали мы с русскими, а смотришь – народ-то русский злобы к нам не имеет. И русские крестьяне, и наши землю обрабатывают. Чего же им драться?» [102]

Но крепкой дружбы построить не удалось, а в категорию «свой» Турция так и не вошла. И по этому поводу видна досада. В особенности это прослеживается у Аралова, который написал обо всём уже по прошествии долгого времени. Несмотря на то, что он часто подчеркивал силу советско-турецкой дружбы, роль Советской России в национально-освободительном движении Турции и стремление империалистов эту дружбу разорвать, отношения между двумя государствами не стали по-настоящему братскими. Дороги Советской России и Турции всё равно разошлись. И здесь советский полпред находит оправдание:

«Наша задача заключалась в противодействии международным и внутренним реакционным силам…Эту работу мы по мере наших сил выполняли, находя в этом поддержку со стороны Кемаля Ататюрка, прогрессивных деятелей и простых людей Турции» [103].

Но это он писал уже в 1960-х годах, когда в Турции сменилась власть, которая заявила о своём стремлении действовать согласно заветам и принципам Кемаля Ататюрка.