Татьяна Шаумян в «Родине слонов»
Как российский подданный Агван Доржиев повлиял на мировоззрение тринадцатого Далай-ламы? Почему для Тибета было так важно политическое положение в Европе? Зачем Далай-лама клялся в верности Китаю, но при этом заключал международные договоры как независимый правитель?
Мы публикуем стенограмму эфира дружественного проекта «Родина слонов» о роли Тибета в «Большой игре» с кандидатом исторических наук, руководителем Центра индийских исследований Института востоковедения РАН Татьяной Львовной Шаумян.
М. Родин: Сегодня мы будем говорить об одном из болезненных и интересных вопросов нашей истории, о «Большой игре». Это сложное соперничество между Британской и Российской империями в Средней Азии. Но мы выделим один очень интересный и не очень освещённый аспект этого соперничества: будем говорить о Тибете в рамках этой «Большой игры». Какую роль он играл, какие события с ним связаны и почему в Англо-русской конвенции 1907 года обсуждали Персию, Афганистан и Тибет, который в полутора тысячах километров от российской границы?
Давайте, наверное, начнём с геополитической ситуации. Что такое Тибет в конце XIX – начале ХХ века? В каких подчинённых отношениях он находился с соседними странами? Какая там вообще была ситуация?
Т. Шаумян: Тибет – это ядро Центральной Азии. Это высокогорное плато, окаймлённое Гималаями со стороны Британской Индии. С геополитической точки зрения Тибет представлял ещё интерес, кроме своего геополитического положения, в связи с тем, что это резиденция главного ламы, лидера ламаистской церкви, Далай-ламы. Это не папа римский, но тем не менее для ламаистов и для буддистов Далай-лама – это первосвященник, и всегда был таковым.
С точки зрения управления Тибет с 1720 года находился под сюзеренитетом Китая. Потому что китайцы ввели туда свои войска и оставили там на постоянное пребывание двух своих представителей, резидентов-амбаней, которые охранялись двумястами солдатами гарнизона, который постоянно находился при них.
М. Родин: Правильно ли я понимаю, что к концу XIX века этот сюзеренитет был плюс-минус формальным? То есть они особо не участвовали в управлении.
Т. Шаумян: Вы правы. Это было связано с ситуацией в самом Китае. С ослаблением китайской власти и с теми революционными событиями, которые там происходили на рубеже веков. Так что формально и фактически сюзеренитет Китая достаточно ослаб к этому моменту. Естественно, этими обстоятельствами могли воспользоваться другие державы, которые были непосредственно заинтересованы в том, чтобы там укреплять свои позиции.
Начнём с Британской Индии. Руководство её в конце XIX – начале ХХ веков было представлено лордом Керзоном, который отличался амбициями, направленными на расширение и укрепление границ Британской Индии. Поэтому территория Тибета была достаточно привлекательна для руководства британской колониальной империи.
М. Родин: Просто чтобы защитить северную границу Индии.
Т. Шаумян: Верно. Для этого они готовы были пойти на всё. Плюс к этому, на территории Индии проживает и проживало значительное число буддистов. Может быть, не прямых ламаистов, но тем не менее буддистов, для которых Далай-лама тем не менее всегда был главой их церкви.
М. Родин: С политической точки зрения очень неудобно, когда у тебя есть большое количество населения, лидер которого находится за границей и тебе не подчиняется.
Т. Шаумян: Это не совсем хорошо, да. И поэтому какой-то интерес, который англичане проявляли, был понятен. Но я думаю, что этот интерес был понятен ещё по одной причине. Потому что в этом регионе у англичан оказались достаточно серьёзные соперники. И это была Россия.
На территории России проживало и проживает значительное количество ламаистов и буддистов. И сегодня Бурятия, Калмыкия, Тува – это республики, в которых значительная часть населения являются приверженцами ламаизма и буддизма. Кроме того, чистые буддисты в России тоже имеются. Так что я думаю, что с этой точки зрения определённый интерес у правящих кругов был.
Надо сказать, что, конечно, расстояние больно далёкое, достаточно трудно преодолимое. Потому что, например, от Бурятии, от Калмыкии добраться до Тибета не так просто. И тем не менее были люди, которые на это шли. Это были паломники, которые совершали свои поездки в Тибет, особенно из ламаистских регионов России.
М. Родин: Но, насколько я понимаю, официально отношений никаких не было.
Т. Шаумян: Не было.
М. Родин: А у Британии какие официальные отношения были?
Т. Шаумян: Отношения чисто на религиозной основе. С Тибетом отношений не было. У Тибета отношения были с Китаем, поскольку он считался вассалом китайского императора.
М. Родин: То есть Британия не держала там какую-то дипломатическую миссию?
Т. Шаумян: Нет. Там было торговое представительство. Потому что там торговля довольно широко развивалась, несмотря на серьёзные географические препятствия в виде гор. Но тем не менее прямых отношений не было.
М. Родин: То есть в принципе в конце XIX века отношения были более-менее спокойные. Но потом они обострились.
Т. Шаумян: Были разные, конечно, моменты, которые могли и осложнять ситуацию. Но тем не менее в общем она была более-менее благоприятной. Но вот тут входят в действие представители России. В частности, некто Агван Доржиев, бурят по происхождению, стал играть достаточно серьёзную роль в отношениях между Россией и Тибетом. Агван Доржиев родился в 1853 году в Забайкалье. Он проявлял интерес к тому, чтобы совершить паломничество в Тибет, и в итоге решился на это. Хотя идти через все эти территории – это действительно был подвиг. И тем не менее он туда попал. И он не просто пришёл туда в качестве паломника, а в возрасте 19 лет он решил учиться там в крупнейших тибетских монастырях.
М. Родин: А у нас есть какая-то информация, которую мы можем как-то интерпретировать? Потому что наверняка сразу же возникает мысль, что это был шпион, которого туда заслали.
Т. Шаумян: Я думаю, что на том этапе, о котором мы пока сейчас говорим, это был паломник. Другое дело – во что трансформировалась эта фигура.
Он оказался в Тибете, учился в одном из монастырей. Судя по тому, что мы о нём слышали, читали, это был человек не простой. Он был хороших способностей к языкам, к познаниям догматов буддизма и ламаизма, и в результате в числе прочих учёных Агвана Доржиева пригласили к малолетнему Далай-ламе. К нему приглашали обычно для тренировок, для обучения его религиозным понятиям, догматам. Обычно приглашались семь человек, представителей семи крупнейших монастырей Тибета. И вот от одного из этих монастырей был приглашён Агван Доржиев.
М. Родин: То есть можно сказать, что он сделал в Тибете блестящую карьеру.
Т. Шаумян: И мне кажется, что эта карьера была сделана в значительной степени за счёт его личных способностей.
М. Родин: А это типичная ситуация для Тибета? Были примеры того, что иностранец вот так продвигался?
Т. Шаумян: Я как-то не сталкивалась с этим. Я не знаю. Но понимаете, это был уникальный случай, и эта ситуация имела долгосрочные последствия. Это было не просто случайное явление.
Агван Доржиев, будучи человеком неглупым и практичным, начинает этому малолетнему Далай-ламе рассказывать сказки, и не только сказки, о том, что существует большая страна Россия, что там есть белый царь, который покровительствует ламаистам. И таким образом всячески привлекал внимание малолетнего Далай-ламы к тому, что было связано с Россией и с русским царём.
Конечно, против него там были группировки, группы из окружения Далай-ламы, которые всячески пытались воспрепятствовать этим рассказам и тому влиянию, которое Доржиев стал оказывать на малолетнего Далай-ламу. Но тем не менее его позиции вполне укреплялись.
В результате в 1898 году Доржиев поехал с первой, ещё неофициальной, миссией в Россию. Он был принят при дворе. Пытался заручиться поддержкой финансовых российских групп, Российско-Китайского банка князя Ухтомского и так далее. Какой-то интерес он возбудил, а также смог заинтересовать и самого Далай-ламу.
Можно вспомнить ещё одно обстоятельство. Дело в том, что в этот момент Китай находился в достаточно сложном положении. Там происходили революционные движения, войны, иностранная экспансия со стороны моря. Поэтому, наверное, Китай в данном случае немного ослабил свои отношения с Тибетом, и поэтому в какой-то мере у Тибета были развязаны руки.
И когда вторая миссия во главе с Агваном Доржиевым, уже официальная, была направлена со стороны Тибета, это случилось 1900 году, она была принята государем-императором. Уж я не говорю о министерстве иностранных дел. Есть масса архивных документов интересных по этому поводу.
М. Родин: Есть даже фотография встречи в Ливадийском дворце.
Т. Шаумян: Конечно. Тут уже всё было на другом уровне. А потом была ещё следующая миссия.
М. Родин: Можете рассказать про первую официальную миссию? Как Николай отреагировал и какие были результаты?
Т. Шаумян: Были устные беседы, когда он говорил о том, что, конечно, Россия должна соблюдать интересы своих ламаистов. Прямого политического диалога, мне кажется, не было ещё в этот период.
М. Родин: Осторожничал Николай?
Т. Шаумян: Понимаете, основания и условия надо было ещё создать. И потом в архивных документах это было. Агван Доржиев в начале не стремился прессовать всю эту историю, он считал нужным сначала всё подготовить.
М. Родин: То есть просто познакомиться, сообщить, что есть такие люди.
Т. Шаумян: Да, общественное мнение подготовить, и т.д. Вторая миссия была в 1901 году. Там уже всё было обставлено. Масса интересных архивных документов, показывающих, что этим занималось уже не российское министерство иностранных дел, а двор. Например, оплачивали передвижения. Потому что они прибыли на теплоходе в Одессу, оттуда надо было ехать в Петербург. И все эти поездки оплачивал русский банк. Об этой миссии уже были сообщения в российской прессе, о том, что государь император принял представителя Далай-ламы Агвана Доржиева вместе с другими членами делегации.
И вот это произвело на англичан впечатление буквально взрыва. Первой реакцией Керзона, вице-короля Индии, было то, что он сказал, что этого вообще не может быть, это какая-то мистификация. Это дезинформация, это невозможно. Но потом начали появляться свидетельства о том, что эта встреча действительно состоялась, там ещё была переписка, сначала Далай-лама передал с Доржиевым письмо, потом Николай писал письмо Далай-ламе. Тут уже были обещания того, что государь император будет охранять интересы российских буддистов.
М. Родин: То есть здесь уже были какие-то политические решения?
Т. Шаумян: Да. Но дальше никаких более острых политических событий, оценок тогда не было. Но возникла коллизия, поскольку реакция англичан была очень жёсткой.
М. Родин: До этого момента, когда мы перейдём к англичанам, я хотел бы резюмировать и разобраться. Правильно ли я понимаю, что благодаря Доржиеву Тибет оказался в ситуации, когда Китай, его сюзерен, ослаблен, Британия с юга явно интересуется, Тибет испытывает какое-то давление на себе. И Доржиев предложил Тибету один из вариантов решения этой проблемы: давайте найдём себе союзника на севере, который не в очень хороших отношениях с Британией, и их призовём себе на помощь. Втянул по большому счёту Россию.
Т. Шаумян: Примерно да. Что они будут находиться под защитой русского царя.
М. Родин: Как к этому в Тибете относились?
Т. Шаумян: Насколько я могу судить, там люди разные были. И там, конечно, может быть, большинство относились к этой затее положительно благодаря самому Далай-ламе, который поверил в неё. И, как писали в архивных документах, прорусская группировка, которая возникла в Тибете, укреплялась. Я думаю, что это всё не надо трансформировать в наши сегодняшние понятия о том, что такое «группировка». Наверное, там было всё немножко по-другому. Но тем не менее, раз сам Далай-лама переписывается с царём, посылает ему подарки, царь посылает ему подарки…
М. Родин: …то есть факт дипломатических отношений.
Т. Шаумян: Да. Далай-лама посылал в подарок русскому царю золотой песок, бирюзу и верблюдицу. Я видела резолюцию, которую сам Николай оставил на этом письме: «Золотой песок и бирюзу принять, а за верблюдицу благодарить».
М. Родин: Это что значит? Отправить обратно, что ли?
Т. Шаумян: Не знаю. Вот такая резолюция. Я её читала сама. В мировой печати, в русских газетах стали всячески об этом писать. В правительственных кругах России тоже было много разных группировок. Были группировки, которые одобряли эти действия. Были группировки, которые всячески осуждали установление этих отношений, понимая, видимо, какую реакцию это может вызвать со стороны того же лорда Керзона.
М. Родин: То есть плюсы не очевидны, а отрицательные стороны налицо. Мы с Олегом Алпеевым, военным историком, обсуждали военное планирование России в то время и очень много говорили, например, о планах вторжения в Афганистан, о том, как взаимодействовать в Средней Азии. Целые группировки туда стягивались. То есть это серьёзно прорабатывалось. Но Афганистан – это всё-таки рядом с нами. А Тибет – совсем далеко. И, казалось бы, польза не очевидна.
Т. Шаумян: О российской вооружённой миссии в Тибет, мне кажется, речи не могло идти. С точки зрения этого геополитического положения. Можно какой-нибудь небольшой отряд казаков послать, но не более того. Реальную вооружённую миссию могли осуществить только англичане и китайцы, поскольку они непосредственно граничили с этой территорией.
Лорд Керзон дико возмущался этой ситуацией. Он считал, что это прокол британской разведки. Даже где-то я читала (по-моему, он это писал), что говорили: если бы у англичан была такая фигура, как Агван Доржиев, то эта история могла бы потом по-другому развиваться. Потому что действительно он оказался достаточно крупной фигурой.
М. Родин: Получается, у России появился свой агент влияния в Тибете. Другое дело, хотела ли этого Россия?
Т. Шаумян: На каком-то этапе, я думаю, что ближе к 1905-1906 годам, это смотрелось уже немного по-другому. Если я не ошибаюсь, в 1906 году было письмо Агвана Доржиева, где он писал, что готов верой и правдой служить русскому государству, выполнять все поручения, и так далее. Ну, как это можно расценивать?
М. Родин: С его точки зрения, очевидно, это агент влияния. Другое дело, как к этому относилась Россия. Нужен ли ей такой человек? Потому что в данной ситуации что я вижу – это просто обострение отношений с Британией.
Т. Шаумян: Результат – да.
М. Родин: Я так понимаю, у вас есть цитата Агвана Доржиева, которая демонстрирует его отношение к этому процессу.
Т. Шаумян: Это 1901 году Доржиев пишет письмо министру иностранных дел Ламсдорфу: «Поставив целью моей жизни служение людям одной со мной религии, я по мере сил моих старался осуществить задачу наибольшего сближения между русским правительством, высокою защитою которого пользуются племена, исповедующие буддизм, и главою его, к духовному авторитету и власти которого тяготеют эти народы. Счастливый сознанием, что моя слабая работа приносит хотя бы некоторую долю пользы, я не могу отказать себе в желании засвидетельствовать перед вашим сиятельством мою полную преданность делу установления правильных и близких отношений с Тибетом и готовность всегда и по первому требованию служить России в этом направлении», и так далее.
М. Родин: Сложно представить реакцию лорда Керзона, если бы он прочитал это письмо.
Т. Шаумян: Лорд Керзон и так был очень нервным. Реакция его была очень жёсткой. Сначала он не верил, что это происходит на самом деле, думал, что это мистификация. Но когда он убедился в том, что это всё действительно было, то никакого другого решения, кроме как послать экспедицию для того, чтобы покорить непокорные группы тибетцев, ему в голову не пришло. Там были большие, длительные переговоры между Лондоном и Калькуттой, разрешать, или нет. И между ними разногласий было всегда много. Потому что Лондон уже к этому моменту относился к ситуации с точки зрения более общих интересов Британской империи. А Керзон продолжал настаивать на том, что главное – это охрана границ Британской Индии.
В результате в 1903-1904 годах на территорию Тибета была направлена вооружённая миссия во главе с полковником Янгхазбендом. Поскольку тибетцы были абсолютно не вооружены, а англичане шли с современными на тот период видами вооружения, они практически беспрепятственно вошли в Лхасу и навязали подписание соглашения о том, что Тибет должен выплатить контрибуцию, и т.д. Во всяком случае, эта Лхасская конвенция, которая была подписана в 1904 году, определяла обязательства, которые тибетцы должны были выполнить перед англичанами.
М. Родин: А можете перечислить, какие были условия?
Т. Шаумян: Если я не ошибаюсь, выплата контрибуции, дать возможность англичанам установить торговые рынки. В основном дело касалось денег, которые они должны были выплатить. Но всё-таки эта напряжённость немного спадала. Поэтому, когда дело дошло до реального осуществления этой конвенции, то сумма контрибуции была уменьшена.
М. Родин: Получается, Британия в лице лорда Керзона просто показала: «Моё. Не трогайте».
Т. Шаумян: Да. И ещё в этой конвенции были противоречивые пункты, не все они могли быть выполнены. У меня есть впечатление, что постепенно значение этой конвенции снижалось. К этому моменту начались англо-французские переговоры. Германия стала выступать в качестве угрозы для этих стран. И тогда начались англо-русские переговоры. Они начались сначала в Лондоне, русский посол вёл переговоры с английскими чиновниками с тем, чтобы добиваться распределения сфер влияния в Центральной Азии.
М. Родин: Как в России восприняли британское вторжение в Тибет?
Т. Шаумян: Русская пресса очень протестовала. Была масса всяких публикаций. Но что они могли сделать? Ничего.
М. Родин: Это далеко, на другом конце мира.
Т. Шаумян: Да. И потом начались неофициальные обсуждения в Лондоне, которые постепенно уже стали превращаться в переговоры, на которых обсуждалось подписание англо-русской конвенции. И здесь подошла Англо-русская конвенция 1907 года, которая была подписана Англией и Россией. К тому времени Керзон уже ушёл в отставку, потому что роль экспансионистской политики ослабела. И уже другие политические силы в той же Англии стали перед пониманием необходимости замиряться с Россией в условиях угрозы со стороны Германии.
М. Родин: Получается, в Англии поняли, что Керзон обостряет ситуацию. А этого делать сейчас не нужно.
Т. Шаумян: Если говорить по нашей теперешней терминологии, он был экстремист.
И когда шли эти переговоры, надо было договариваться с Россией о разделе сфер влияния в Азии. В состав этой конвенции были включены по крайней мере три пункта: раздел влияния в Персии, в Афганистане, и был включён Тибет. Казалось бы, где Россия, где Тибет. И тем не менее, Тибет был включён в текст Англо-русской конвенции 1907 года, которая определяла расстановку сил накануне Первой мировой войны. Русские и англичане договорились о том, чтобы воздерживаться от вмешательства в тибетские дела. Эта конвенция была подписана.
М. Родин: Получается, две великие державы просто отстранились от проблем Тибета.
Т. Шаумян: Да. А кто этим воспользовался?
М. Родин: Надо думать, Китай.
Т. Шаумян: Именно Китай.
М. Родин: Почему именно в этот момент? Столько времени им было не до Тибета, и вдруг…
Т. Шаумян: Дело в том, что им было не до Тибета. Но начиная с середины первого десятилетия ХХ века ситуация в самом Китае стала меняться. После катаклизмов, войн, революций там возникли группировки, которые занимались осуществлением реформ. Которые думали, как Китай приобщить к современному развитию. Там реформировалась государственная власть, экономика в какой-то мере. Поэтому Китай был обновлённый к тому времени. В прессе писали, что он вышел на другой уровень. И поэтому естественно, что ситуация в Тибете не могла их не беспокоить, появились люди, которые считали необходимым укреплять позиции Китая в Тибете. Это в какой-то мере сопровождалось и насильственными методами. Есть несколько имён, вошедших в историю, о которых много писали, как о тех, кто подавлял самым жестоким образом всё, что происходило в Тибете. Разрушали монастыри, убивали людей, захватывали земли. Потом началась колонизация земель со стороны китайцев в восточном Тибете. Они стали захватывать лучшие земли для сельскохозяйственных угодий.
М. Родин: Это происходило уже после 1907 года?
Т. Шаумян: После этого были события 1906-1909 годов. Эти вооружённые экспедиции, о которых я говорю – это примерно 1910-1911 года. Мы с вами знаем, что в 1911 году в Китае произошла Синьхайская революция. Поэтому те китайские военные отряды, которые находились на территории Тибета, перестали подчиняться командирам. Было полное разложение маньчжурской императорской армии, которая была расквартирована на территории Тибета.
М. Родин: И в этот момент, я так понимаю, после 1911 года, всё-таки Тибет мог самостоятельно жить.
Т. Шаумян: Хотя последствия для Тибета были ужасные. Целые районы были разграблены. Это всё было сложно. Россия в это время уже не участвовала.
М. Родин: Там Русско-японская война закончилась, там вообще не до этого.
Т. Шаумян: Да, и революция 1905 года. России вообще не до этого было. И даже англичане не стали думать о том, как быть с Тибетом. Тогда возникла идея созыва тройственной конференции. Но они уже не могли проводить эту конференцию без участия тибетцев. Это была англо-тибето-китайская конференция.
М. Родин: Наших уже там не было?
Т. Шаумян: Нет. Россия уже забыла об этом. Эта конференция проходила в Симле. Это была летняя резиденция вице-королей, здесь подписывались многие международные соглашения. Кстати, там до сих пор находится дворец вице-королей, в котором находится научно-исследовательский институт. Климат там прекрасный в горах.
На этой конференции вошла в историю так называемая линия Макмагона. Генри Макмагон – английский представитель. Граница между тем, что мы сейчас называем Индией и Китаем, не вызывала таких огромных споров. Вызывали споры границы между внутренним и внешним Тибетом. Это должна была быть вертикальная граница, которая отделяла внешний Тибет, который имел большую автономию, и внутренний, который более считался частью Китая. Эта граница была спорная. И тогда Генри Макмагон взял красный карандаш и провёл толстую линию, которая разделяла внутренний и внешний Тибет и потом шла вдоль Гималаев там, где граница между Британской Индией и Тибетом. Причём не удалось договориться окончательно. Потому что были противоречия, были расхождения в оценке этой границы. Сначала китайский представитель её, как они называли, инициировал, то есть поставил на этой карте свои инициалы. А потом, когда это пришло ратифицироваться в Пекин, то там они отказались её ратифицировать именно из-за границы между внутренним и внешним Тибетом. Потому что вот эта часть, которую мы сейчас называем линией Макмагона, тогда не вызывала никаких сомнений. Это сегодня это камень преткновения, линия, которую китайская сторона не признаёт.
М. Родин: Мы делали с вами целую программу про войну, которая была этим вызвана. Получается, Тибет разделили пополам?
Т. Шаумян: Не пополам, нет. Основная часть, которую мы видим на картах, где плато и тут идут Гималаи – нет. А тут идёт кусок, который прилегал к китайским провинциям. Они были заинтересованы в том, чтобы граница была сдвинута так, чтобы им больше доставалось.
М. Родин: А административно эти две части Тибета они как? Одна была чисто китайской?
Т. Шаумян: Одна должна была быть китайской, другая, с Далай-ламой, автономной.
Кстати, когда китайцы наступали на территорию Тибета, то Далай-лама, который от англичан страдал в 1903-1904 годах, бежал на территорию Индии. Поэтому там какое-то время было безцарствие. Но потом, когда стала урегулироваться общая ситуация, он прибыл в Пекин и там выступал в качестве подданного. Он там был роскошно принят, его всячески обхаживали.
М. Родин: Но это после того, как они всю страну разорили.
Т. Шаумян: Да. Он бежал в Монголию, а потом уехал оттуда в Пекин. Таким образом получилось так, что он, как было сформулировано, «со всеми возвращёнными ему почестями» вернулся обратно на территорию Тибета.
М. Родин: То есть он, получается, простил Китай за вторжение, как-то они договорились?
Т. Шаумян: Я думаю, немного другие категории взаимоотношений были. Это человек, который всегда стремился к тому, чтобы быть со своей паствой, со своими подданными, тибетцами. Поэтому он был готов вернуться любым способом.
М. Родин: И дальше, получается, Тибет всё равно находился в вассальных отношениях?
Т. Шаумян: Я думаю, что фактически могло вообще никаких отношений не быть. Но формально он как бы входил в состав Китая, никто его не отделял. Но была попытка провозгласить независимость. Далай-лама попытался это сделать в 1913 году. И для того, чтобы подтвердить свою независимость, был подписан тибето-монгольский договор. Считалось, что если вы подписываете международный договор, то вы являетесь независимым государством. Отношения с Монголией были всегда, потому что там единоверцы. Между прочим, и сейчас Далай-лама туда ездит, поскольку к нам он не имеет возможности приезжать, а с Монголией он поддерживает отношения.
М. Родин: И чем закончился этот демарш?
Т. Шаумян: Да ничем. Последствий практических, насколько я понимаю, особых не было. А дальше Первая мировая война началась, никому уже было ни до чего.
М. Родин: А что было с Агваном Доржиевым?
Т. Шаумян: Он продолжал ездить. Он ездил в Тибет, приезжал в Россию. Кусочек письма, который я процитировала, в нём проявлялся этот подход. Его принимали в русском МИДе. Потом ещё история была, когда разрабатывали план строительства буддийского храма, который сейчас есть в Петербурге. Во время войны там склад был, но тем не менее буддийский храм там есть.
© Vadim Tolbatov CC BY-SA 4.0
М. Родин: Получается, он потерял своё положение при дворе Далай-ламы?
Т. Шаумян: Для такого рода дальнейшей деятельности у него должны были быть какие-то рычаги, а их не было. Его всячески принимали, он ездил и в Забайкалье. Но кончилось это трагически.
М. Родин: Окончательно он осел в России?
Т. Шаумян: Конечно.
М. Родин: А что ему мешало остаться в Тибете?
Т. Шаумян: Он был всё-таки русский подданный. Потом, я думаю, в Тибете с главенством китайцев и сильным влиянием англичан ему делать было особо нечего. Он находился в Бурятии, там он был арестован и умер в тюрьме. Это было 1936-1937 году.
М. Родин: Я так понимаю, к его аресту его предыдущая деятельность отношения не имела?
Т. Шаумян: Тогда вообще к духовенству относились соответственно.
М. Родин: То есть он по политической статье пошёл, как представитель духовенства?
Т. Шаумян: Да.
