Александр Еманов о феномене «Чёрной смерти»
Как пришедшая с Востока «Чёрная смерть» через Крым попала в Европу? Является ли бубонная чума первым в истории биологическим оружием? И каким образом «Чёрная смерть» способствовала вспышке мистицизма и религиозного фанатизма и одновременно развитию технического прогресса?
Откуда взялось само название «Чёрная смерть», благодаря кому нам известно, как началась эпидемия, и почему она оказалась настолько опустошительной, написал в своей статье доктор исторических наук, заведующий кафедрой археологии, истории Древнего мира и Средних веков Тюменского государственного университета Александр Георгиевич Еманов.
Феномен чумы середины XIV в., получивший устойчивое обозначение «Чёрной смерти» и характеризующийся нынешними историками-демографами «Великой пандемией», принадлежит к числу тех иррациональных, словно бы периферийных и случайных явлений, которые однажды оказываются эпицентром мировой истории и способны радикально изменить её ход.
Само понятие «чёрная смерть» не всегда правильно производят от якобы средневекового латинского словосочетания “mors nigra”, как будто указывавшего на быстрое почернение тела умершего от неведомой болезни, словно обугленного пламенем. Современники, авторы самых ранних свидетельств о чуме 1348 г. использовали иные термины — “mors repentina” (внезапная смерть), “morbus” (болезнь), “mortalitas” (смертность), “pestis” (чума) и др. [1] Византийские авторы в таких случаях применяли термин “λοιμός” (зараза, язва) [2].
В действительности, понятие «чёрная смерть» появилось полтора столетия спустя в результате не совсем точного перевода издателями XVI века. Речь шла о переводе стихотворения 1350 г. фламандского астролога Симоне Ковина, в котором был описан великий мор, названный им по-латински “mors atra”. Переводчики XVI в. передали это словосочетание по-французски “la mort noire” (сегодня преобладает понятие “la peste noire”) [3]. От него образовались итальянский вариант “la morte nera” [4], немецкий аналог “der Schwarze Tod” [5] и ставший самым распространённым сегодня английский эквивалент “the Black Death” [1].
Сама эпидемия началась на границе христианского и мусульманского миров, в Северном Причерноморье, где заканчивался Великий шёлковый путь и начинался морской маршрут в Западную Европу. Самым ранним зафиксированным свидетельством о начале чумы стало небольшое сочинение итальянского автора Габриэле де Мусси 1348 года. Текст был найден около 1840 г. Августом Хеншелом [6], профессором университета Бреслау (современный Вроцлав), в университетской библиотеке. Сочинение Мусси было включено в состав историко-географического сборника XIV в. Оно открывалось заглавием: “Incipit Ystoria de Morbo sive Mortalitate que fuit anno Domini MCCCXLVIII. Compilata per Gabrielem de Mussis” (Начинается история мора или великой смертности, которая случилась в год Господа 1348. Составлена Габриэле де Мусси).
Что известно об авторе этого сочинения? Первый издатель полагал, что Габриэле де Мусси был юристом, возможно, адвокатом в Пьяченце. В 1344–1346 гг. Габриэле, по мнению Хеншела, находился в генуэзской колонии, в Кафе на крымском побережье Чёрного моря и стал очевидцем начала эпидемии чумы, чудом избежавшим заражения и возвратившимся в Италию.
© D. Cesana, O.J. Benedictow, R. Bianucci. The origin and early spread of the Black Death in Italy: first evidence of plague victims from 14th-century Liguria (northern Italy)
Однако итальянский историк Гаэтано Тонони [7] в конце XIX в. обнаружил в архиве Пьяченцы серию нотариальных актов, составленных Габриэле де Мусси с 1308 по 1356 год. Его находка позволила приоткрыть завесу тайны над личностью Мусси. Он родился около 1280 г., получил образование в юридической коллегии Пьяченцы, работал нотарием вплоть до конца жизни в 1356 г., не покидая города. Габриэле де Мусси не был городским хронистом или анналистом, обязанным вести записи по текущим годам. Никто из последующих официальных историков Пьяченцы никогда не называл его имени в качестве своего предшественника. Жанра исторического описания одного стихийного бедствия не существовало. Были известны анналы королевств, хроники отдельных земель, городов, истории великих событий, как например, крестовых походов. Но историй мора человечество не знало. Взяться за описание чумы Габриэле заставила исключительность бедствия, затмившего все события того времени, и стремительная смерть тех, кому по долгу служения подобало вести летописные записи. Его «История мора» не была официальным сочинением, но лишь частным свидетельством очевидца той беды, которая обрушилась на западный мир. Причём, Мусси не мог видеть, как зарождалась эпидемия в далёкой и мало кому ведомой Кафе. Он получил эту информацию от пьячентинских купцов, которые жили компактной группой в Кафе в самый канун эпидемии.
Что же записал Габриэле де Мусси в своей страшной «Истории мора»?
«В год Господа 1346, — сообщал пьячентинский автор, — в странах Востока, в землях татар и сарацинов распространилась необъяснимая болезнь, которая заканчивалась скорой смертью. Обширные страны всех частей света, бескрайние земли, великолепные царства, города, крепости и поселения, многолюдные и изобилующие богатствами, оказались сражёнными повальной болезнью и чудовищным мором, стремительно обезлюдели и пришли в полный упадок. …На Востоке, к Северу от Константинополя, находился город Тана. В нем по соглашению с татарами был огорожен квартал, где расположились итальянские купцы. Из-за какого-то конфликта между итальянцами и татарами, [этот квартал] был осаждён, беспощадно разрушен и полностью опустошён…» [7; 144-145].
Пьячентинец не стал вдаваться в суть конфликта, который произошёл в Тане между татарами и итальянцами, но его не трудно реконструировать. Подобные ситуации уже случались прежде. Так, в 1307 г. в золотоордынских городах Сарае, являвшемся столицей Золотой Орды, и Тане произошли драки между итальянцами и татарами из-за того, что итальянцы, воспользовавшись голодом и бедностью жителей степи, скупали татарских детей в рабство, а затем с большой прибылью продавали их в Египет. Итальянские кварталы в этих городах были разрушены, сами же итальянцы едва спаслись бегством по морю, укрывшись в Кафе. По тому же сценарию развивались и события 1343 года.
«Беглые христиане, — продолжал далее Габриэле де Мусси, — напуганные мощью татар, укрылись со своим имуществом и людьми на вооружённом корабле и устремились за крепостные стены города Кафы, которые в той местности некогда возвели генуэзцы. Но, ах, Боже! Орды нечестивых татар собрались отовсюду, окружили город Кафу, осадили несчастных христиан, и эта осада длилась три года. И там итальянцы, бесконечно терзаемые вражеским войском, едва могли переводить дух, когда в город прибывал корабль с продовольствием и помощью…» [7; 145 sq.].
Здесь можно заметить разницу между ситуациями 1307 и 1343 годов. В первом случае Кафа ещё не располагала каменными крепостными стенами и не смогла устоять перед татарским войском хана Токты: итальянцы вынуждены были бежать из Кафы за море, предав город огню. Во втором же случае Кафа уже обладала монументальной фортификацией и могла спокойно выдерживать длительную осаду огромного войска хана Джанибека.
«И вот тогда напал на татар мор, — взволнованно пишет пьячентинский автор, — их войско уменьшалось, каждый день теряя тысячи; в этом увидели стрелы, пущенные небом, дабы умерить гордыню татар; на их телах появлялись нарывы, на сгибах суставов, в паху образовывались бубоны, они лопались, источая гной, люди бились в лихорадке и испускали дух, и никакие советы и помощь врачей не давали облегчения…» [7; 146].
Здесь с методической пунктуальностью врача-диагноста, составителя истории болезни, фиксировались жуткие симптомы бубонной чумы. Но что же было дальше?
«Татары, — подводил к роковому исходу Габриэле де Мусси — измученные таким бедствием и чумным мором, были столь обессилены и подавлены, что почувствовали обречённость на смерть без какой-либо надежды на спасение; и тогда они решили класть тела умерших на свои камнеметательные машины и забрасывать их через крепостные стены в город Кафу. Повсюду распространился невыносимый смрад, были видны горы мертвецов, от чего христиане не могли ни спрятаться, ни бежать, ни в силах освободиться, и было решено мертвецов предать морю, бросив их в волны. Вскоре весь воздух был заражён, вода отравлена, охвачена гниением, усиливая заражение; едва ли один из тысячи мог, бросив войско, бежать, но, будучи заражённым, он повсюду разносил заразу, заражая других людей и поселения. Так страшный мор обрушился на весь мир, и никто не знал, как найти путь к спасению… Великая смертность поразила китайцев, индусов, персов, мидийцев, курдов, армян, тарсийцев, кавказцев, месопотамцев, нубийцев, эфиопов, туркменов, египтян, арабов, сарацинов, греков и весь Восток…» [7; 146-147].
Есть исследователи, которые считают, что татары в данном случае впервые в мировой истории использовали биологическое оружие [8]. Впрочем, результат его «применения» лишён какой-либо осмысленной стратегической цели, поскольку татарам не удалось взять Кафу, они вынуждены были снять осаду, покинуть Крым и возвратиться в степь. Существуют и сомнения в возможности такого контагиозного распространения чумы в результате контактов с телами умерших, поскольку подлинным возбудителем чумы является чумная палочка Yersinia pestis [9], вирус, разносимый блохами, паразитирующими на черных крысах. Этот возбудитель был выявлен в конце XIX в. швейцарским бактериологом Александром Йерсином и был назван его именем.
© Avinashmaurya CC BY-SA 3.0
Татарское войско, осаждавшее Кафу, находилось примерно на расстоянии одного километра от крепостных стен. В его расположении могли обосноваться черные крысы, а с ними и смертельно опасные блохи, разносчики инфекции. Однако ни крысы, ни тем более блохи не способны преодолевать такое большое расстояние. Камнеметные орудия, использовавшиеся в татарском войске, могли метать камни весом до 100 кг, и их требовалось приближать к стенам на расстояние 200 м, но это тоже — пояс непреодолимости для вируса.
Черные крысы — популяции, типичные для Дальнего Востока. Они могли оказаться в Северном Причерноморье с восточными караванами, прибывавшими из Китая по Великому шёлковому пути, конечными пунктами которого в северных широтах были Тана и Кафа. Из этих портовых городов крысы могли мигрировать дальше в трюмах итальянских судов, разнося смертельную инфекцию дальше на Запад.
В 1347 г. чумой были охвачены государства Апеннинского полуострова, в 1348 г. эпидемия поразила Францию, королевства Пиренейского полуострова, германские земли, в 1349 г. она прошла Англию, балтийские страны, русские княжества, а в 1350 г. достигла Скандинавии и островов Северного моря.
Эта демографическая катастрофа долгое время не замечалась в российской медиевистике. Хотя на Западе первые монографические исследования, посвящённые «Чёрной смерти», стали появляться ещё в начале ХХ в. [10]. Наиболее значительные работы стали выходить в 1970–1980-е гг., достаточно вспомнить имена Ф. Циглера [11], У. Бовски [12], Ф. Картрайта [13], М. Постана [14] и некоторых других. Были проанализированы разнообразные источники, задействованы специалисты различного профиля, включая антропологов, биологов, историков медицины. В то же время, эпидемия рассматривалась как одно из последствий начавшегося с рубежа XIII—XIV вв. интенсивного обмена между Западом и Востоком, возобновления «Великого шёлкового пути». В соприкосновение пришли два мира, отличавшиеся не только политически, социально или мировоззренчески, но и биологически, обладавшие различной иммунной системой, адаптацией к своей собственной специфической микросреде; потребовалось более столетия для формирования нового уровня иммунной защиты.
Были выявлены масштабы демографической катастрофы середины XIV в. Погибло почти две трети населения Европы, причём в странах, непосредственно выходящих к Средиземному морю и связанных торговлей с Востоком, смертность была ещё выше; отдельные поселения вымерли полностью. Вспышка эпидемии приходилась на летние месяцы, достигая абсолютного максимума в сентябре. Спад наблюдался в зимний сезон. В качестве ближайшей контрмеры стали вводиться карантины, устанавливаться кордоны, запрещавшие проход в европейские порты судов, прибывавших с Востока; были разработаны жёсткие правила санитарии. Одним из средств борьбы с чумой было окуривание ладаном. Медиевисты обратили внимание на то, что чума была более губительной в урбанизированных областях Европы, слабее затронув сельские районы; отдельные аграрные местности Центральной Европы, изолированные от внешнего мира горным рельефом, остались нетронутыми оазисами посреди опустошительной стихии «Чёрной смерти».
“Black Death” середины XIV в., по убеждению многих специалистов, в особенности столь авторитетных, как Дэвид Херлихи [15], Ларс Бёрнер и Баттиста Северньини [16], поставила Западную Европу перед сложнейшими проблемами социального, экономического и, очевидно, политического порядка, решение которых привело к радикальной трансформации феодального общества в новоевропейское. Один из новейших исследователей этой проблемы, немецкий учёный, счастливо соединяющий степени доктора истории и медицины, Клаус Бергдольт, считает несомненным, что “Schwarzer Tod” середины XIV в. знаменует конец средневековья и начало нового времени [5].
Приводимые аргументы кажутся весьма основательными. Действительно, сокращение численности населения Западной Европы на 75% привело не только к резкому дефициту рабочей силы, не только к беспрецедентной переоценке её стоимости, многократному её увеличению, но и усилению личностного, индивидуального начала, установлению юридических взаимоотношений между участниками социально-экономического процесса, проявлению рационального, творческого потенциала человека. Как раз тогда возникает заинтересованность в компенсации недостающей рабочей силы механизмами, техническими усовершенствованиями, прогрессивными технологиями. Не случайно на ближайшие вслед за чумой годы приходятся крупнейшие открытия и изобретения в технике, тогда же возникают новые формы организации хозяйства на свободной, контрактной основе.
А о том, как чума пришла на Русь, кто такой чумной доктор и как Венеция смогла уберечься от эпидемии, вы можете прочитать в этой статье.
И все же, есть некоторое сомнение в глубине и всеохватности подобной трансформации. Тенденции секуляризации сознания, апологии практической деятельности человека имели место и раньше. Однако внезапно вспыхнувшая эпидемия воспринималась в тогдашнем сознании не как импульс к созидательной деятельности, но как божья кара за чрезмерный прагматизм, за губительное служение деньгам. Кажется, необъяснимая рассудочно «Чёрная смерть» усилила не рационализм, а глубинные религиозно-мистические чувства, свойственные средневековой ментальности. Стоит лишь вспомнить пример Джованни Боккаччо, невольного свидетеля трагедии тех лет, сочинившего знаменитый «Декамерон» в первый год чумы, но вскоре отрёкшегося от своего творения и вставшего на путь покаяния. В этом же ряду стоят массовые движения флагеллантов, распространение милленаристских учений, эсхатологических настроений, массовых страхов и т.п.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. The Black Death / translat. and ed. by R. Horrox. Manchester: UP, 1994.
2. Albert, J. The Black Death. The great mortality of 1348–1350. A brief history with documents. London: Palgrave Macmillan, 2005.
3. Audouin-Rouzeau, F. Le chemins de la peste. Le rat, la puce et l’homme. Paris: Éd. Tallandier, 2007.
4. Hatcher, J. La morte nera. Storia dell’epidemia che devastò l’Europa nel Trecento. Bologna: B. Mondadori, 2010.
5. Bergdolt, K. Der Schwarze Tod: die Große Pest und das Ende des Mittelalters. München: C.H. Beck, 2000.
6. Henschel, A.W. Document zur Geschichte des Schwarzen Todes // Archiv für die gesamte Medizin. Jena, 1841. S. 45-57.
7. Tononi, A.G. La peste dell’ anno 1348 // Giornale ligustico di archeologia, storia e letteratura. Ann. XI. Nо. III–IV. Genova, 1884. P. 139-151.
8. Wheelis, M. Biological warfare at the 1346 siege of Caffa // Historical review. 2002. Vol. 8. Nо. 9. P. 4-7.
9. Kirsten, B. A draft genome of Yersinia pestis from victims of Black Death // Nature. 2011. Nо. 478. P. 506-510.
10. Levett, A.E. The Black Death. Oxford, 1916.
11. Ziegler, Ph. The Black Death. L.: Collins, 1969.
12. The Black Death — A turning point in history / Ed. by W. Bowsky. N.Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1971.
13. Cartwright, F. Disease and history. L.: H.D. Ruppert, 1972.
14. Postan, M. Essays on medieval agriculture and generals problems of the medieval economy. L.: UP, 1973.
15. Herlihy, D. The Black Death and the transformation of the West. Cambridge Mass.: Harvard college, 1997.
16. Boerner, L., Severgnini B. Epidemic trade. Berlin: Freie Universität; Copenhagen: Business school, 2012.
