Сергей Полехов в «Родине слонов»
Когда возникла литовская государственность? Можно ли назвать Великое княжество Литовское литовско-русским государством? И добровольно ли русские княжества шли под власть Литвы?
Мы публикуем стенограмму эфира дружественного проекта «Родина слонов» об одном из крупнейших государств средневековой Европы с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Института российской истории РАН, старшим научным сотрудником Школы актуальных гуманитарных исследований Института общественных наук РАНХиГС Сергеем Владимировичем Полеховым.
М. Родин: Сегодня мы будем говорить о регионе, о котором почти не рассказывают в школьном курсе истории, в университетском – ненамного больше. При этом это очень важный регион, очень важное государство, потому что в период своего расцвета его восточные границы доходили практически до Тулы, западные – практически до Львова, с севера на юг оно тянулось от Балтики почти до Чёрного моря. Мы будем говорить о Великом княжестве Литовском.
Что это за государство? Через какие периоды оно прошло?
С. Полехов: Это государство, возникшее в XIII веке, ставшее одним из крупнейших государств в Европе и просуществовавшее до конца XVIII века. Но напоминаю, что с 1569 года Люблинская уния связывала его с Польшей. Реальная уния, которая предусматривала создание общих структур, в отличие от личных или династических уний, которые возникли ещё в конце XIV века, когда престол Польши и Литвы занимал либо один и тот же правитель, либо родственники.
М. Родин: Насколько я понимаю, привычное нам название Великое княжество Литовское – немного искусственное. В разные периоды это государство называлось по-разному.
С. Полехов: Да, конечно. Название государства в любом государстве возникает позже, чем наименование правителя. Это тесно связано с идеей деперсонализированного государства. Эта идея в Великом княжестве Литовском возобладает только после крещения Литвы в правление, наверное, Витовта, или даже при Казимире. Во всяком случае, при Казимире в начале 1440-х годов точно фиксируется.
Источники о Великом княжестве Литовском очень разнообразны и разноязычны. Это и русские летописи, и договоры с соседями, с немцами, поляками, Русью. Это хроники, написанные на латыни, на немецком, созданные в Пруссии, в Ливонии, в Польше, в более отдалённых от Литвы странах Европы, корреспонденция, печати. При этом источников, возникших в самой Литве, до определённого времени у нас мало, мы видим её глазами её соседей.
Что это означает для наименования государства и его правителя? То, что эти наименования в разных источниках очень разные. Поэтому наиболее корректно очень дифференцированно подходить к этому вопросу. Скажем, в латинских источниках XIII-XIV веков литовские правители называются латинским словом «reges». «Rex» – это, как мы знаем, король. Но в Средние века этим словом вообще обозначался самостоятельный правитель, поэтому папская канцелярия применяет его, скажем, к Александру Невскому, а в Ливонском отделении Тевтонского ордена так называли полоцкого князя Андрея Ольгердовича в конце XIV века.
Со временем возобладал титул «великий князь» для литовских правителей, судя по всему, по образцу соседней Руси. Но там тоже были разные вариации. «Король», «великий король», «великий князь», «верховный князь». Всё это на разных языках: «magnus dux», «supremus dux», «grosser könig», и так далее. И само название «Великое княжество Литовское» только в конце правления Витовта, к 1430 году, напрямую фиксируется в источниках, изначально – в латинских.
Само слово «княжество» достаточно поздно фиксируется. Для нас оно привычно и понятно, но, как выяснилось, в Древней Руси, причём достаточно долгое время, во всяком случае ещё в конце XIV века, «княжество» означало не территорию, подвластную князю, а княжеское достоинство. «Печать нашего княжества» – значит печать нашей княжеской милости, калька латинского «nostrae maiestatis». А территория могла обозначаться словом «княжение». И только в XV веке у нас в источниках появляется словосочетание «Великое княжество Литовское».
Если мы поговорили о субъектной части титула, то нужно вспомнить и об объектной. Тут тоже не всё так просто. Понятно, что изначально основа – это Литва, та территория, с которой выросло государство. Со временем добавляется Русь, причём добавляется уже в титулах таких правителей, как Гедимин. Очень часто приводят такое название, как «Великое княжество Литовское, Русское и Жемойтское». Жемойть, или по-литовски Жемайтия, или по-польски Жмудь – это область современной Литвы. В Средние века это народ, родственный, но далеко не тождественный литовцам. Область, которая долгое время служила яблоком раздора с Тевтонским орденом. Часть названия «Жемойтское» начинает последовательно употребляться только с начала правления Казимира Ягеллона, с 1440-х годов. Тогда в Жемойте было очередное восстание, потом удалось с жемойтами договориться, и в титуле правителя появляется этот элемент.
М. Родин: Откуда это государство возникло, как оно сложилось, и кто изначально в него входил?
С. Полехов: Изначально это балтский народ литва. Среди учёных ведутся споры, что такое литва в узком, широком смысле, как формировались границы, как постепенно из разных племён складывалась единая общность. Но, во всяком случае, это основа. Потому что у истоков Великого княжества Литовского лежали очень активные походы именно литовских князей, возглавлявших дружины, судя по всему, по большей части состоявшие из их соплеменников. Хотя, например, в источниках XIII века упоминаются такие люди, как Евстафий Константинович, который выбежал из Рязани, или Хвал, тоже русин, судя по имени.
Походы получают всё более широкие масштабы. В 1240-е годы доходят до южной Руси, до киевщины. Другие направления, например, новгородская земля. Хорошо видно, как одни и те же территории, например, Торопец, сначала являются объектом литовских походов, а потом сами служат базой для дальнейшего продвижения. Постепенно они переходят от грабительских набегов к распространению своей власти, сначала на близлежащие территории, потом всё дальше. Ещё одна часть этого государства – Жемойтия. Очень активна литовская экспансия на Русь, особенно в XIII-XIV веках. Но были такие походы и в Ливонию, где сначала обосновался Орден меченосцев, потом его остатки были слиты с Тевтонским орденом. И на польские земли, и на Мазовию, которая долгое время была относительно самостоятельной.
Если говорить о населении Великого княжества Литовского, то все эти походы оказывали влияние. Со временем появляются и поляки, и немцы, и евреи, и татары, и караимы.
М. Родин: Это завоёванные, или пришедшие туда люди?
С. Полехов: Не только завоёванные. Это мог быть полон, могли быть приглашённые купцы, ремесленники. Гедимин приглашал жителей из немецких краёв. Это могут быть беженцы. Из Пруссии переселилась группа тамошних жителей под Гродно, и какая-то память об этом существовала ещё в XIV веке, тогда как само это событие, видимо, имело место в последние десятилетия XIII века. Что касается татар, кто-то из них бежал из Орды вместе с ханом Тохтамышем. Витовт дал им приют.
И всё это перемешивалось внутри страны. Ещё в XV веке фиксируется литовский этнический анклав под Обольцами, под Витебском, это хорошо видно по именам. Потому что в Витебске княжил Ольгерд, а это ещё первая половина XIV веке, и их потомки там сохранялись.
М. Родин: Понятно, что ближе к Люблинской унии это достаточно развитое и сложно устроенное государство. А как это всё начиналось? Что это за общество? Вы говорите, «князья и их дружины». Это ещё догосударственная дружина? Потому что ХIII век – это уже поздно. Русь в этот момент – уже развитое «феодальное» государство.
С. Полехов: Часто отмечается, что в Литве всё запоздалое: и государство запоздалое, и крещение запоздалое. Историки любят на эту тему порассуждать. Правда, есть одно свидетельство о действии в Литве миссионера Бруно Кверфуртского ещё в начале XI века. Источники, посвящённые его гибели, сообщают о какой-то протогосударственной организации, потестарной, можно сказать. Но я бы сказал, что это дело тёмное, и это всё-таки осталось эпизодом, потому что, если мы посмотрим на дальнейшее развитие событий, то по-хорошему у нас есть договор 1219 года литовских князей с волынскими князьями Даниилом Романовичем и его братом Васильком. Вот там мы уже видим князей, есть старейшие князья, определённая структура, приводится список больше двадцати имён. Часть из них – старейшие князья, часть из них организована по территориальному принципу, судя по всему, часть – по родовому принципу.
Отцом-основателем литовского государства по наиболее распространённому, утвердившемуся в литературе мнению считается Миндовг. Период его самовластия (не случайно употребляю это слово, потому что его употребил галицко-волынский летописец) начался с 1230-х годов. В последствии он делает большие успехи: изгоняет своих родственников, с которыми потом ведёт борьбу, принимает крещение в 1251 году, в 1253 году принимает королевскую корону.
Потом история тёмная. С одной стороны, источники свидетельствуют достаточно единодушно о его вероотступничестве в 1260 году. С другой стороны, есть свидетельства, которые позволяют поставить это под сомнение, потому что об этой апостасии ничего не говорится в папских буллах, выданных очень скоро после его гибели. Наоборот, он там вспоминается как светлой памяти король Миндовг. Он погибает в 1263 году, и после этого начинается определённый кризис, выход из которого связан уже с деятельностью князей конца XIII века.
М. Родин: Я так понимаю, общество не настолько уж примитивное, как можно было подумать. Просто большая часть ранней истории этого государства теряется в бесписьменном мраке. Насколько я понимаю, отсутствие хорошей подробной летописной истории связано с тем, что там проблема с крещением. Если говорить про наше государство, у нас тут же после крещения стали появляться какие-то письменные источники, которые подробно описывают события. Там такого не было.
Давайте поговорим о том, что там было с религией?
С. Полехов: Да, раннее литовское общество не было таким уж примитивным. Всё-таки там происходили определённые перемены. Можно спорить о технических сторонах дела. Например, в последнее время идёт спор о том, насколько литовцы использовали конницу. Но он доходит до ключевого вопроса: что означает использовать конницу в боевых действиях?
Но тем не менее существуют серьёзные труды, где учёным удаётся на основе анализа ранних источников и на основе ретроспекции, когда берутся источники даже XVI века, хорошо освещённого времени, восстановить черты развития литовского общества. Тут классическим трудом остаётся двухтомник Хенрика Ловмяньского 1930-х годов. Из наших авторов можно вспомнить Владимира Терентьевича Пашуто, хотя его достаточно сильно критиковали в своё время.
А что касается источников и крещения, тут проблема такова, что долгое время историческое и политическое ядро Литвы не принимает крещения. Так длится вплоть до самого конца XIV века. А если мы говорим о Жемойтии, то и до начала XV века, только в 1413-17 годах Жемойть была крещена. В связи с этим там нет среды для развития собственной письменности, будь то летописная традиция, будь то деловая письменность. Даже если мы посмотрим договоры Литвы с соседями, то выясняется, что писались они, скорее всего, у соседей, или же литовские правители привлекают грамотных людей или из подвластных себе русских земель или, как в случае Гедимина, это братья доминиканцы. И всё это продолжается до крещения, до конца XIV века.
М. Родин: А до этого они язычество исповедовали?
С. Полехов: Да.
М. Родин: Как государственную религию?
С. Полехов: Тут вопрос непростой, так как нужно начать с вопроса, что такое язычество вообще и что такое литовское язычество. Есть определённые свидетельства, и в значительной степени они происходят от соседей, от людей заинтересованных, от духовенства, от тех, кто был заинтересован в миссии, либо сам эту миссию осуществлял, либо создавал негативный образ народа, погрязшего в варварских заблуждениях.
С другой стороны, что-то мы всё-таки можем выделить. Наверное, какие-то жреческие функции правителя, поклонение огню, змеям, ужам, наверное. Другое дело, что очень часто говорят о реликтах язычества уже после крещения Литвы. О том, что это крещение было поверхностным: просто всех сгоняли в реки, раздавали одежды, давали христианские имена, но в общем это ничего не меняло.
Но в последнее время учёные склоняются к тому, что надо смотреть более дифференцированно. Есть такая вещь, как синкретизм, суеверия, предрассудки, которые, с одной стороны, вполне могут восходить к языческим временам, а с другой – вполне уживаются с христианской верой. Даже ещё в XVII веке приводятся примеры малой образованности широких кругов, когда люди не знают, кто такой Иисус Христос и как к нему надо относиться.
М. Родин: Правильно ли я понимаю, что как раз именно литовские правители очень удачно использовали религиозный вопрос во внешней политике и постоянно лавировали между своими соседями?
С. Полехов: В общем, да. Если смотреть постфактум, то так оно и получается. Иное дело, какие за этим соображения стояли здесь и сейчас, когда принималось то или иное решение, например, начать или прервать переговоры о крещении. Собирались или нет они действительно принять крещение на тот момент, особенно в XIV веке было несколько раундов таких переговоров, сложно сказать. Вопрос умозрительный. В XIX веке учёные любили задаваться вопросом, был ли искренним тот или иной деятель. Но действительно это помогало вести большую игру.
М. Родин: Причём они поддерживали и то, что в будущем стало католичеством, и то, что в будущем стало православием. Это всё у них сосуществовало. И в тот период, когда нужно было, они метались между этими двумя ветвями христианства. Правильно?
С. Полехов: Как сказать? Были у них подданные уже в XIII-XIV веках и православные, и католики. Их, может, очень близко не подпускали ко двору правителя, к дружине. Это во многом зависело от самого правителя. На примере Ольгерда это очень хорошо видно: история виленских мучеников 1347 года, когда он приказал казнить трёх своих приближённых, когда они не повиновались, отказывались есть мясо на пиру.
М. Родин: То есть это во многом зависит от личности правителя.
С. Полехов: Да.
М. Родин: Когда мы можем говорить о том, что они окончательно христианизировались? Притом, что это случилось в двух конфессиях, насколько я понимаю: и в католической, и в православной.
С. Полехов: Окончательно христианизировались кто? Литовцы?
М. Родин: Великое княжество Литовское, это государство.
С. Полехов: Оно очень разнородное. Как я сказал, христиане там присутствовали давно. Давно имели место контакты. Довольно много слов, явно заимствованных из древнерусского языка, до сих пор сохраняется в литовском, это тоже показатель ранних контактов. Лингвисты могли бы сказать, когда именно эти слова туда попали.
Были подданные у литовских князей православные и католики. В той же Вильне археологи активно изучают так называемый «Русский город», «Civitas Rutenica», такое название в одном источнике конца XIV века применено в отношении не ко всему городу Вильне, а к части города, которая находится в районе Пречистенского собора. Немецкая улица есть даже в современном Вильнюсе. Немцы там достаточно рано обосновались, построили католическую церковь святого Николая, которая сохранилась до наших дней.
Но что касается выбора самих правителей и их подданных, населявших саму Литву, то этот вопрос долгое время оставался открытым. В XIII веке во всяком случае Миндовг со своим окружением точно крестились, но, по-видимому, это не приобрело широких масштабов. Что бы там ни говорили о вероотступничестве Миндовга, страна ещё оставалась языческой на долгое время.
В XIV веке несколько раз литовские князья ведут переговоры о крещении. Причём то, что нам известно об этом, касается крещения по латинскому обряду, что интересно. Как любят некоторые историки подчёркивать, что Великое княжество Литовское – не совсем литовское, а скорее, может быть, русское. В традиционной российской историографии был создан, причём укоренился после одного из восстаний на землях бывшей Речи Посполитой, термин «литовско-русское государство». Но эта русская составляющая, если посмотреть на переговоры о крещении, на культурно-политическую ориентацию правителя, то она очень сложно ловится.
Самые известные попытки принять христианство относятся ко временам Гедимина, 1322-24 годам. Пишется послание, в котором употреблено очень расплывчатое словосочетание, которое можно было по-разному трактовать. К нему едут папские послы, ему удаётся благодаря этому заключить перемирие с ливонским отделением ордена. Но когда прибывают папские послы, то он заявляет, что писать этого не велел, что все почитают бога по своим обрядам, и пусть литовцы тоже почитают бога, и пусть его сам дьявол крестит. Всё это оканчивается ничем.
В 1349 году какие-то переговоры имели место с польским королём Казимиром Великим, когда происходит борьба за галицко-волынское наследство. Но это тоже быстро кончается.
Один из самых ярких примеров – 1351 год, когда литовский князь Кейстут попадает в плен к венгерскому королю Людовику Великому из Анжуйской династии. Тоже во время борьбы за галицко-волынское наследство. Он обещает креститься в обмен на обещание венгерского короля, что он будет помогать Литве против татар и ордена. Он приносит присягу, принося в жертву быка. Это описано в одном венгерском источнике, и, судя по всему, большое впечатление произвело на современников. Кейстут произносит слова, хронист их тоже записал. Историки, филологи и лингвисты из разных стран с большим упоением спорят, какие это были слова: у них больше балтские или славянские корни? Но когда ему надо ехать в Буду, он просто убегает, и эта тема отмирает сама собой.
В 1358 году ведутся переговоры с императором Карлом IV, и всё тот же Кейстут, которого историки долгое время представляли, как «последнего из могикан» язычества, дикого варвара, преданного этим обрядам, едет к Карлу. Тот готов в обмен на крещение предложить даже корону Ольгерду. В Литву едет представительная делегация, но всё разбивается о требования литовцев о значительных, явно неприемлемых для имперской стороны территориальных уступках.
Потом в 1370-е годы велись переговоры, причём некоторые их подробности выяснились только недавно, потому что польский историк Томаш Юрек догадался посмотреть материалы одного из церковных архивов в Польше.
И на фоне всего этого только один ясный случай, когда мы можем с уверенностью сказать, что велись переговоры о крещении Литвы по православному обряду. Это проект династического брака Ягайло с дочерью Дмитрия Донского. Тоже ведутся разные споры среди историков, в последнее время они активизировались. Там и Ольгерду пытаются приписать эти переговоры, и, может быть, вовсе отрицать их, утверждать, что это позднейшая фальсификация. Дело в том, что свидетельства об этом сохранились в описи архива Посольского приказа. После очередного пожара, который охватил Москву в 1626 году, была составлена новая опись, и там кратенько упомянуты договоры, перечислены их условия. Где-то есть дата, где-то дата искажена, но, во всяком случае, названы действующие лица. Это стало известно достаточно поздно. Только советский историк Лев Владимирович Черепнин в 1940-е годы опубликовал эти регесты. И наиболее убедительная трактовка связывает эти переговоры с событиями 1383-1384 годов.
М. Родин: Это уже после Донского побоища.
С. Полехов: Да. И после разорения Москвы Тохтамышем. Обе стороны были заинтересованы в сближении, потому что на Москву приходил Тохтамыш, великий князь Ягайло на тот момент оказался в очень тяжёлом положении в результате войны с Тевтонским орденом. В конце 1382 года он заключил явно неравноправный договор, в котором он становится союзником ордена, обещает ему помогать, креститься в течение четырёх лет, отступает часть территории, ту же самую Жемойть. Судя по всему, велись поиски выхода из этой ситуации. Но в тех скупых строках, которые до нас донесла опись архива Посольского приказа, говорится, что Ягайло должен был не просто креститься – крестить свою землю, объявить об этом во все люди, крещение не должно быть тайным. А должен был быть в воле Дмитрия Донского.
М. Родин: Стать его вассалом?
С. Полехов: Наверное. Тут сложно говорить, потому что приложение феодальной терминологии к русским, или, условно говоря, к «варварским» реалиям проблематична. Но во всяком случае он оказывался бы в неравноправном положении. А тут как раз подоспело предложение руки польской принцессы Ядвиги, которая уже была коронована, как король Польши. Это предложение было более заманчивым для литовской стороны, поэтому этот проект был надолго забыт.
М. Родин: Мы много говорим о взаимоотношениях Великого княжества Литовского с русскими княжествами. Они всегда были тесными. И в эпоху расцвета большая часть территории – это западные, юго-западные русские княжества. Галицко-волынское наследство вы постоянно упоминаете. Как получилось, что государство расширялось в эту сторону? Какие были отношения с Русью, с Рюриковичами? И насколько легитимными были запросы Великого княжества Литовского на эти земли?
С. Полехов: Ответ на то, как так получилось, стоит искать в событиях XII века, когда уже действовали литовские дружины. Но вначале полоцкие князья их использовали в своих интересах, держали у себя на службе. И потом со второй половины XII века эти литовские лидеры, может быть, уже князья, переходят к самостоятельным действиям на Руси. На тот момент этому содействовало отсутствие единства среди русских князей. Мы помним об особом положении полоцкой земли, которую особенно охотно подчёркивают белорусские исследователи. Мы помним о том, какие войны велись между Рюриковичами вплоть до самого монгольского нашествия.
Впоследствии этому будет способствовать и монгольское нашествие. Иное дело, что оно не было непосредственной причиной. Одно из первых приобретений Литвы – это Новогрудок, где никаких монголов не было, и приобретение довольно раннее. Но потом, видимо, это сыграло свою роль, во всяком случае со времён Миндовга и последующих великих князей.
М. Родин: Получается, княжества бежали под власть Великого княжества Литовского от монголов?
С. Полехов: Это распространённое представление, но я бы не сказал, что прямо уж бежали. Часто говорят, что переход под власть литовских князей осуществлялся добровольно за счёт династических браков, всяческих соглашений. Но для раннего периода свидетельств мало. То, что возникло примерно до конца правления Гедимина, ко времени вокняжения Ольгерда, у нас очень мало свидетельств о том, каким именно образом эти княжества подчинялись Литве.
Если говорить о династических браках, два примера можно привести. Есть свидетельство «Летописца великих князей литовских» о том, что Любарт Гедиминович, в православном крещении Дмитрий (литовские князья довольно легко принимали крещение, если им нужно было вокняжиться на Руси), взял в жёны дочь одного из галицко-волынских князей. Отличное свидетельство: у нас есть источник, судя по всему, ранний, но обросший позднейшими интерполяциями, поправками, фальсификациями. Это жалованная грамота Любарта одной из православных церквей на Волыни, судя по всему, ещё 1320-х годах. Но возникает один вопрос, который не находит удовлетворительного ответа: а что это за князь, дочь которого он взял себе в жёны? Это остаётся непонятным. Судя по всему, он был там и закрепился. Но использовал ли он династическую аргументацию, или вся его аргументация сводилась к праву сильного – скорее можно думать, что второй вариант. Хотя дело тёмное.
© Andrej Kuźniečyk CC BY-SA 3.0
Другой пример: Ольгерд, Витебское княжество. Излюбленный историками пример, что Ольгерд женится на дочери последнего витебского князя Марии и после его бездетной смерти наследует княжество. Да, он княжил в Витебске. Но источник, который сообщает об этом браке, поздний, «Родословие князей витебских» XVI века. Если мы посмотрим на ранние источники, у нас есть такой замечательный текст, как послание рижского городского совета конца XIII века ещё самостоятельному князю Витебскому Михаилу Константиновичу. Оно нарядно оформлено, но, судя по всему, не было отправлено. Поэтому оно сохранилось в городском архиве Риги, сейчас оно опубликовано, и сейчас это Государственный исторический архив Латвии. И там среди жалоб на притеснения купцов приводится такой пункт, что рижские купцы, прибыв в Витебск, пошли купить девок-невольниц в литовский лагерь. И там у них возникли какие-то трения на этой почве. Что мы видим? Есть формально самостоятельное княжество, есть князь. Под его стольным городом стоят лагерем литовцы. Больше того, если мы посмотрим на летописные известия, выясняется, что они туда-сюда снуют, совершают походы на Тверское княжество, на другие части Руси. Никто им не препятствует. А рижские купцы, которые приезжают туда торговать, мирятся с этим, больше того, идут туда купить себе невольниц. После всего этого вопрос риторический, насколько добровольным был переход Витебского княжества в брак, в котором Ольгерд был одной из сторон. На мой взгляд, пример очень яркий и показательный.
М. Родин: То есть всё сложно. Совершенно разные причины, способы вхождения: принудительные, добровольно-принудительные, династические.
С. Полехов: Да. Была такая черта у старой историографии, особенно в XIX веке: недооценивался фактор активности самой Литвы. Хотя нет ничего удивительного в том, что народ на таком этапе развития совершает грабительские походы, причём они могут иметь большие масштабы и их цель может отстоять от Литвы достаточно далеко. Достаточно вспомнить походы Руси на Константинополь в IX-X веках. А в данном случае историки постепенно более внимательно прочитывают источники и вырабатывают более обоснованную оценку.
М. Родин: Но, тем не менее, большие славянские территории Древней Руси вошли в Великое княжество Литовское и там закрепились. Это и Курск, и Киев, и Белгород, и Смоленск, и так далее. Какова была судьба Рюриковичей, которые входили в Великое княжество Литовское?
С. Полехов: Во всяком случае со времён Гедимина, а со времён Ольгерда и подавно, княжеские столы на Руси, как правило, доставались ближайшим родственникам: сыновьям, братьям великого князя Литовского. Как правило, эти князья принимали православие. В 1381 году полочане отказываются принять Скиргайло, родного брата Ягайло, потому что он язычник. И он, судя по всему, вскоре после этого крестится в православие и принимает имя Иван.
Где-то остаются Рюриковичи. Их судьба каждый раз связана с конкретными обстоятельствами, зависела от того, были ли они готовы сотрудничать с великим князем Литовским. Всегда это очень сильно зависит от личного фактора. Долгое время, вплоть до конца XIV – начала XV веков Великое княжество Литовское – это пример государства, основанного на личных связях. Если мы посмотрим на институции, будь то канцелярия, будь то скарб, будь то великокняжеский двор, в институциональной форме всё это появляется только в конце XIV – начале XV веков, после крещения, прихода Витовта к власти. Скажем, Друцкие князья, очень многое указывает на то, что это Рюриковичи, остались.
С другой стороны, Смоленские князья. В начале XV века Витовт делал всё возможное, чтобы последний Смоленский князь, Юрий Святославич, и его сын Фёдор ни в коем случае не вернулись и как можно дальше от Смоленска находились. Потому что уже был прецедент, когда Юрий Святославич смог вернуться и на три года возродить Смоленское княжество. Но в конце концов Юрий умирает, по-моему, в рязанской земле, Фёдор отъезжает в Западную Европу и гибнет в сражении с гуситами. В общем, всё складывалось по-разному.
Что касается служилых князей, боярства, людей более низкого уровня, но тех, кто окружал местного правителя, не смотря на все пертурбации, из того, что я смотрел по источникам, нигде не было таких радикальных перемен, как в результате московских выводов, которые власти русского государства практиковали в отношении Новгорода, Твери, Смоленска.
М. Родин: То есть не было такого, что они механически всю элиту переместили и поставили своих людей?
С. Полехов: Нет. Даже если смотреть те немногие данные о личном составе, которые у нас есть, они позволяют судить, что в Полоцке, Смоленске после всех всевозможных пертурбаций конца XIV века всё-таки сохраняли своё влияние и имущество люди из тех же родов, которые были до этого.
М. Родин: Что менялось после вхождения в Великое княжество Литовское для другого населения?
С. Полехов: Поначалу, я думаю, это было для более низкого населения просто очень далеко. Прежде всего менялся князь, допустим, Рюрикович на Гедиминовича. Менялась какая-то часть его окружения, тот же самый пример с Ольгердом и литвой в Обольцах. А на более низких слоях это сказывалось на более отдалённой перспективе. Сохранялись даже определённые обычаи, такие как самостоятельная доставка налогов в Вильну, причём ещё до конца XV – начала XVI веков. Только если были недоимки, великий князь посылал своего человека. А так, они очень дорожили этим и рассматривали, как привилегию.
М. Родин: По большому счёту для широких масс населения ничего не менялось.
С. Полехов: На мой взгляд, менялась не столько государственная власть, сколько независимые от неё процессы большой длительности: экономическая конъюнктура, когда, например, местные землевладельцы понимали, что выгоднее торговать не лесом, а зерном и начинали по-другому эксплуатировать свои владения.
М. Родин: Местные землевладельцы, те, которые были ещё до этого при Рюриковичах, а не те, которых там поставили.
С. Полехов: Кто-то мог там, конечно, обосноваться. В конце XV века, когда Москва активизировала наступление на восточные окраины Великого княжества Литовского, окружению великого князя, литовским панам, просто не интересно было заниматься обороной. Им гораздо интересней было сидеть в Литве и вершить дела при великокняжеском дворе, извлекать выгоду из своих владений, которые расположены в Литве, или в западной части современной Беларуси. И земли, где сохранялся традиционный уклад и даже местные князья, достаточно быстро перешли к Москве.
