Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок Спасовки в XVIII–XIX веках

Такая земля не могла содержать живущих на ней крестьян. Для скота было недостаточно пастбищ, урожай зерновых давал всего 2,5 зернышка на каждое посеянное: после отделения зерна на следующую посевную у крестьян с каждого посеянного мешка на потребление оставалось лишь полтора. Даже в XVIII  в. Гороховецкий уезд завозил зерно из южных губерний. Хотя на некоторых участках южного берега Клязьмы почва была пригодна для садоводства и огородничества, крестьяне не могли обойтись без постороннего приработка. В XVIII  в. они плотно занимались различного вида кустарным производством, отхожим промыслом и торговлей[5]. В наказе в Уложенную комиссию Екатерины II в 1767 г. гороховецкие купцы говорили о том, что местные крестьяне строят суда, на которых купцы сплавляют вниз по реке товары, тянут суда вверх по течению, работают плотниками, дубят кожу для Санкт-Петербурга, занимаются гужевыми перевозками и «делают другую работу, без которой эти крестьяне просто не могут существовать». Купцы жаловались, что крестьяне торгуют аж до самой Астрахани, где покупают рыбу и везут ее вверх по Волге, чтобы сбыть в Саратове, и на обратном пути везут также зерно и другие съестные товары, которые продают в Гороховце, обходя таким образом предполагаемую купеческую монополию на такого рода торговлю[6]. Уже в XVII в. крестьяне добывали известняк из поверхностных залежей к югу от Клязьмы. В XVII же веке дворцовые крестьяне уезда (включая предков дворцовых крестьян прихода с. Купля) были приставлены к винокуренному делу (перерабатывали южное зерно). Этим промыслом они занимались по всей Центральной России еще и в XIX в., а в XVIII в. на его основе возник многочисленный класс котельщиков (мастеров, специализировавшихся на изготовлении всякого рода металлических сосудов). В конце XIX в. Гороховецкий уезд был основным поставщиком отходников-котельщиков для российской промышленности[7].

Непроходимые леса и болота к северу от Клязьмы препятствовали возникновению там земледельческих селений, но привлекали религиозных отщепенцев, искавших там убежища еще до раскола во второй половине XVII в. Бывший — возможно, самочинным постригом — монах Капитон, который в первой половине столетия проповедовал крайний аскетизм, занимался умерщвлением плоти и с 1630-х гг. был преследуем церковью и государственными властями за нарушение Церковного устава и отказ от священников. Он укрывался в клязьминских лесах в 1650-х гг., там и умер, возможно, в 1662–1663 г. После его смерти последователи продолжали проповедовать его учение и внесли свою интеллектуальную лепту в создание старообрядческих беспоповских согласий в конце XVII в.[8]

Первых старообрядцев-беспоповцев часто называли капитонами. По  мере того как страсти вокруг никоновской реформы накалялись и государство бросало в тюрьму и казнило фанатичных раскольников, все больше народу бежало в глухие леса, в том числе на север от Гороховца.

В 1662 г. власти послали солдат в Вязники, расположенные неподалеку вверх по реке от Гороховца, с целью изловить беглецов, но отчет об этой облаве утерян[9]. Зато сохранились документы конца 1665 и начала 1666 г., когда правительство вновь отправило солдат на берега Клязьмы, чтобы выкурить раскольников из леса. По завершении операции в 1666 г. выловлено было около сотни религиозных отступников  — в большинстве своем помещичьих крестьян из центральных российских провинций и местных дворцовых крестьян. Сотням других, заблаговременно предупрежденных, удалось ускользнуть от облавы. В 1673 г. государственные чиновники переключили внимание с лесов на деревни, где крестьяне держались старой веры. Одним из эпизодов этой эпопеи стало самосожжение старообрядцев в Шубино, в 7 километрах на юго-запад от прихода с. Купля[10]. И винокуры, и котельщики слыли приверженцами старой веры, и в XVIII в. православная церковь объявила приход с. Флорово, в 7 километрах на юг от Купли и полукилометре от Шубино, центром борьбы со староверами[11].

Ревизские сказки и исповедные ведомости XVIII в.: что они говорят нам о  крестьянском браке

Единственно доступную нам информацию о брачных обычаях и убеждениях в по большей части старообрядческой крестьянской среде прихода с. Купля приходится извлекать из нерегулярно составлявшихся ревизских сказок и из исповедных ведомостей, которые фактически представляли собой ежегодный учет приходского населения. Малообещающие источники, но иногда в них прячутся прелюбопытнейшие сюжеты.

История одной крепостной семьи из деревни Малиново, изложенная в последовательных исповедных ведомостях прихода с. Флорово, соседствовавшего с приходом с. Купля, по меньшей мере увлекательна, а возможно, позволяет нам заглянуть в головы чуравшихся брака крестьян.

В ведомости 1779 г. записаны Андрей Яковлев (39 лет), его жена Матрена (32 года) и их сыновья Григорий и Алексей (8 лет и 4 года) — все официально православные. В ведомость 1800 г. занесены вдова Матрена (в этот год указано ее отчество — Герасимова), теперь ей уже 62 года, с сыном Алексеем Герасимовым (42 года), его женой Катериной, их сыном Григорием (23 года) и дочерями Екатериной и Вассой (21 год и 19 лет). C 1800 г. Алексей изменил свое отчество с Андреева на Герасимова, как у его матери. В ведомости 1800 г. Алексей по-прежнему значится сыном Матрены, но по исповедной ведомости 1815 г. вдова Матрена, 72 лет, живет со своим холостым братом Алексеем Герасимовым, 58 лет, незамужней сестрой Вассой Герасимовой, 56 лет, и посторонним мужчиной Григорием Константиновым, 39 лет, женатым, с тремя маленькими детьми. Матренин сын Алексей превратился в брата, а внучка Васса  — в сестру. Внук Григорий поменял отчество с Алексеева на Константинова, скрыв таким образом свое родство[12]. Жена Алексея, по-видимому, умерла в промежутке между 1800 и 1815 гг., его старшая дочь Екатерина либо умерла, либо вышла замуж и перешла в другую семью. Их уход, а также появление нового, легковерного приходского священника могли спровоцировать преображение семьи.

Однако то, что Алексей стал Герасимовым еще до 1800 г., позволяет предположить, что семья уже много лет замышляла эти метаморфозы. Это не являлось, конечно же, результатом ряда ошибок, совершенных чередой небрежных священников. Матрена и ее потомство сознательно вымарали свою историю нормально плодящейся семьи и занесли себя в исповедную ведомость как семью безбрачных, в силу обстоятельств проживающую совместно с не связанной с ними родственными узами, гораздо более молодой и живущей половой жизнью семьей.

Матрена не стала отказываться от своего вдовства, но, скрыв все следы потомства, могла утверждать (если понадобится, если кто-нибудь спросит), что, как и другие женщины, проникшиеся антибрачными убеждениями вскоре после свадьбы, она блюла свое девство.

Из ревизских сказок нам известно, что такие вещи случались. Целью вымыслов семьи Герасимовых (дадим им ими выбранное отчество) было сообща обрести безбрачие. Матрене, Алексею и Вассе представлялось, должно быть, что эта претензия того стоит: две незамужних сестры и холостой брат лучше, чем мать, сын и незамужняя внучка. В их религиозной общине, как я предполагаю из всего последующего, целибат считался праведным, а секс — нечестивым. Зачем бы иначе им пускаться на такие ухищрения, дабы скрыть, что у Матрены и Алексея были дети? Герасимовы должны были понимать, что их соседи и единоверцы не забудут просто так настоящую историю семьи, но в их общине заведомо ложная претензия на добродетель заслуживала, по всей видимости, больше уважения, чем греховная правда. Как мы увидим, такого рода подтасовка фактов была возможна в исповедных ведомостях, но не в ревизских сказках. Мы должны иметь в виду историю Матрены и ее потомства, когда будем просеивать фактический материал, свидетельствующий о растущих уровнях отвращения от брака среди женщин соседского прихода с. Купля.

Первая ревизия (перепись податного населения), проведенная в начале 1720-х гг., и вторая, в 1744 г., включали в списки только мужчин, так как цель их была составить реестр всех, кто подлежал нововведенному подушному окладу,  — в принципе, всех мужчин, включая младенцев мужского пола, но исключая дворян и лиц духовного сословия (позже в том же веке и купцов) — и воинской повинности. Начиная с 1763 г. ревизии учитывали также и женщин[13]. Ревизии XVIII в., кроме самой первой, группировали крестьян не по дворам, а по отцовской линии. В 1744 г., например, отец и три сына записывались вместе, и неважно, в одном они жили дворе или нет. Если они доживали до 1763 г., отец и сыновья опять группировались вместе, а ниже шли их жены и все их потомство. Если сыновья были успешны в плане демографическом, в ревизских сказках 1782 и 1795 гг. вместе со своими отпрысками они занимали не одну страницу, при этом совершенно оставалось неясно, кто где и с кем живет. С другой стороны, в эпоху, когда у большинства крестьян были только имена и отчества и многим мальчикам и девочкам давали одни те же имена, только ревизская сказка с ее принципом построения по отцовской линии могла стать надежным указателем родственных связей за пределами двора.

Ревизия дает также систематическую и весьма полезную информацию о возрасте. Каждая ревизия после самой первой учитывала всех мужчин, включенных в предыдущую, — они были либо живы, либо умерли, либо сбежали, либо были забриты в солдаты или по какой-то другой причине лишились статуса податной души — и добавляла родившихся в промежуточный период[14]. Таким образом, в ревизских сказках 1744, 1763, 1782 и 1795 гг. в левую колонку внесены мужчины из предыдущей ревизии, а в правую колонку — мужское население на текущий момент. Необходимость наглядного сравнения результатов предыдущей и текущей переписи, дабы не было ненароком упущено ни одной податной души, объясняет перепись населения по родословному принципу. Эта система была полезна, в частности, тем, что сокращала возрастную аккумуляцию. Значительная возрастная аккумуляция наблюдалась, естественно, и во время, и после первой ревизии: во время ревизии 1763 г. переписчики просто добавили 19 лет к возрасту каждого учтенного в ревизии 1744 г. Из этого возникло то, что можно назвать вторичной возрастной аккумуляцией, перешедшей из одной ревизии в другую. С другой стороны, при каждой ревизии в списки добавлялись дети и подростки, и возрастная аккумуляция была гораздо менее ярко выражена среди молодежи  — потому, видимо, что взрослые обитатели двора (или другие лица, от которых переписчики получали сведения) знали, по крайней мере приблизительно, сколько детям на тот момент лет. Ко времени ревизий 1782 и 1795 гг., когда большинство живущих мужчин родились после 1744 г., возрастная аккумуляция сильно сократилась, кроме старейших когорт. Точно то же самое, только позже, произошло с женщинами: значительная возрастная аккумуляция, когда их впервые включили в списки в 1763 г., со временем сгладилась. Нет оснований полагать, что возраст детей, добавлявшихся в ревизские списки, указывался с большой точностью, но погрешность была, вероятно, плюс-минус год или два.

Ревизские сказки конца XVIII столетия содержат данные, на которые можно полагаться, если мы намерены использовать их для анализа демографического поведения — процента состоявших в браке, например — по пятилетним когортам[15].

Начиная со сказок 1763 г., ревизии XVIII  в. дают и другую ценную информацию. С 1763 г. в них указываются деревни, из которых пришли жены, а с 1782 г. — куда были отданы замуж дочери. Эта информация фиксировалась с целью установления смены владельцев, что позволяет нам оценить ряд особенностей брачного поведения — как, например, процент женщин, выходивших замуж не в своей родной деревне, и как далеко мужчины ездили в поисках жен[16]. Лишь небольшой процент женщин выходили замуж в своей деревне: в 1763 г. в трех дворцовых деревнях прихода с. Купля из 84 жен с известным местом рождения лишь 15 (18%) были местными, еще 13 (15%) были родом из других деревень прихода с. Купля, а 56 (67%) прибыли из прочих мест. В 52 браках, заключенных в интервале между 1763 и 1782 гг., 9 жен (17%) остались в родных деревнях, еще 9 (17%) были из того же прихода, а 35 (65%) — из других деревень. Поскольку деревни эти были маленькие, неудивительно, что мужчины так часто искали себе жен за пределами своих деревень и прихода, который не был естественной физико-географической единицей; некоторые деревни, не принадлежавшие приходу, были ближе, чем другие того же прихода. Так же как большинство жен были не из прихода, большинство дочерей дворцовых крестьян выдавались замуж на сторону: 58% в 1763–1782 гг., 73% в 1785–1795 гг.[17] В демографическом плане деревни были далеко не самодостаточными. Брачным рынком были не деревня и не приход, а район.

Большинство деревень в округе прихода с. Купля были дворцовыми имениями, и дворцовые крестьяне брали жен в основном из дворцовых же или небольшого количества помещичьих и «экономических» деревень (монастырских и других церковных имений, секуляризованных в 1763 г.) в радиусе 5–7 километров. Но случалось им привозить жен и из мест, расположенных в радиусе 10 километров от своей деревни. В пределах 10 километров от одной из деревень прихода находилось в среднем более 40 деревушек. Иногда в поисках жен крестьяне прихода с. Купля забирались за 20 километров, а в редких случаях и дальше. Хотя обычный радиус в 10 километров был отчасти продиктован 8–12-километровой шириной заселенного пространства к югу от р. Клязьмы, таким же был радиус поиска невест и в Рязанском уезде в конце XVIII в., и в Серпуховском уезде Московской губернии в первой половине XIX  в.[18] 10 километров, возможно, составляли естественный радиус социального мира русских крестьян. С другой стороны, вышеупомянутые расстояния обозначены в километрах по прямой, а не по пешим крестьянским тропам. В частности, в округе прихода с. Купля эти цифры серьезно занижают действительную длину крестьянского пути в поисках невест, особенно в весенние и летние месяцы.

Ревизия преследовала финансовые цели, а ежегодный церковно-приходской учет населения являлся способом выявить и оштрафовать или по-другому наказать старообрядцев, не ходивших на исповедь в Великий пост, как положено всем православным, и обложить двойной подушной податью тех, кто решился записаться раскольником.

В 1690 г. митрополит Корнилий Новгородский обязал священников в своей юрисдикции представить списки прихожан, не ходивших на исповедь. В 1697 г. патриарх Адриан потребовал, чтобы все священники подавали «изветные именные росписи» прихожан, кои не были у исповеди. В 1714, 1716 и 1718 гг. царь Петр издал указы, повелевавшие священникам подавать списки тех, кто не исповедовался, устанавливавшие каталог штрафов, налагаемых на уклоняющихся, и обязывавшие тех, кто объявлял себя старовером, записаться в местной гражданской конторе и платить двойную подать против взимавшейся с православных. Я буду называть эти документы исповедными ведомостями, хотя у них были и разные другие названия, в частности: духовные росписи, духовные ведомости, исповедные росписи и так далее. Стандартный формуляр для составления ведомостей был введен в 1737 г., затем, несколько менее обременительный  — в 1741 г. Напоминания о правилах регистрации и налогообложения староверов и штрафах с уклоняющихся от исповеди издавались периодически, так  как священники медлили с исполнением этой задачи. Лишь где-то в середине XVIII в. подача ежегодных исповедных ведомостей стала в порядке вещей[19]. К этому времени ведомости уже походили на ревизские сказки: священники расписывали всех членов своих приходов по дворам и деревням и указывали возраст и отношение к главе домохозяйства с отдельными столбцами, где отмечалось присутствие или отсутствие на исповеди и причастии и кратко объяснялись причины ослушания; чаще всего уклонявшиеся были раскольниками, находились в отъезде либо просто забывали являться в церковь.

Возрастам, указанным в исповедных ведомостях XVIII в., во всяком случае из Купли и других ближайших приходов, доверять нельзя. Если посмотреть ведомости 1777 г. из Купли, то от 48 до 69% всех крестьян 20 лет и старше имели возраст в круглых цифрах (20, 30, 40 и т. д.)[20]. Священник не пытался даже создать видимость правильной регистрации возраста. Данные в ведомостях были к тому же неустойчивы  — указанный возраст то повышался, то опускался от года к году. Даже когда распределение по возрастам выглядит более или менее нормальным, оно почти никогда не совпадает с данными ревизий; расхождения в возрасте — в ревизской сказке и в исповедной ведомости  — особенно велики среди стариков. Иногда дворы, которые фигурируют в ревизской сказке какого-то села, отсутствуют в исповедной ведомости оттуда же, и наоборот. Как видно из истории Матрены Герасимовой и ее семьи, исповедные ведомости могли быть ненадежны во многих отношениях. Несмотря на их несовершенство в качестве источника демографической информации, они являются ключом к большой части последующего анализа, потому что группируют прихожан по дворам и потому что — в соответствии со своим изначальным предназначением  — дают сведения о зафиксированной религиозной принадлежности жителей.

Кроме сведений о дворцовых имениях, в них содержится также информация о трех помещичьих деревнях прихода с. Купля. Мне не удалось отыскать ревизские сказки из этих помещичьих деревень — возможно, потому, что они были утеряны, а может быть, из-за способа их изначального архивирования: они объединялись по административным округам (уездам с 1782 г.), брошюровались в тома, сортировавшиеся в алфавитном порядке по первой букве фамилии владельца, но внутри каждого тома держались бессистемно; сказки, поданные с запозданием, находились вместе со смешанными отчетами из не помещичьих деревень. Поскольку владельцы часто менялись в промежутке между ревизиями, да и в год ревизии не всегда так просто было определить владельца, так как даже маленькие деревни зачастую были поделены между несколькими собственниками, трудно найти ревизские сказки из малых вотчин или сложить сказку из кусочков так, чтобы охватить всю деревню, даже если документы сохранились[21]. Последующий анализ, таким образом, диспропорционально сосредоточен на дворцовых деревнях. Исповедные же ведомости дают материалы для сравнения дворцовых и помещичьих деревень.

---

[1] Словарь географический Российского государства. М.: Университетская типография, 1804. Ч. 2. Кол.  78; Географически-статистический словарь Российской Империи. СПб.: Тип. Безобразова, 1863. Т. 1. С. 675.

[2] ГАВО (Государственный архив Владимирской области). Ф. 301 (Владимирская казенная палата). Оп.  5. Д.  120. Л.  68–73  об., 164  об. — 172  об., 182  об. — 191; Ф. 556 (Владимирская духовная консистория). Оп. 111. Д. 108. Л. 187–198. Похоже, священник упустил из своих расчетов большинство маленьких детей.

[3] Дубенский Н. И. Владимирская губерния в сельскохозяйственном отношении. СПб.: М-во государственных имуществ, 1851. С.  33. О масштабах болот и болотистых земель в целом: там же. С. 8–10, 14, 21–22, 31. Топографическая карта Владимирской губернии наглядно показывает, как болота и леса теснят селенья вокруг Гороховца.

[4] Я в долгу перед Андреем Петровичем, урожденным гороховчанином и бывшим инженером-мелиоратором, который в советское время занимался осушением здешних болот, а в июле 2012 г. провез меня по доступным в ту пору частям прихода.

[5] Дубенский Н. И. Владимирская губерния. С. 13–14, 88–90; Бакмейстер Л. И. Топографические известия, служащие для полного географического описания Российской империи. СПб.: Императорская Академия наук, 1772. Т.  1. Ч. 2. Московской губернии, Переславская Залескаго, Володимерская, Суздальская, Юрьевская Польскаго, Переславская Рязанскаго провинции и часть Калужской провинции. С.  127–129; Словарь географический Российского государства. Гл. 2. Кол. 80; Географическо-статистический словарь. СПб., 1863. Т. 1. С. 676.

[6] Сборник Императорского русского исторического общества. СПб., 1900. Т. 107. С. 177–178.

[7] Андреев Н. И. Гороховецкая историческая хроника. Владимир, 2008. С. 32– 37; Он же. Котельщики: гороховецкие отходники. Владимир: Транзит, 2010. С. 13–56.

[8] Зеньковский С.  Русское старообрядчество. Духовные движения семнадцатого века. München: Wilhelm Fink Verlag, 1970. С.  144–156, 271–277, и Румянцева  В. С.  Народное антицерковное движение в России в XVII  веке. M.: Наука, 1986. С.  66–81  — это основные источники. Также полезны: Смирнов  П. С.  Внутренние вопросы в расколе в XVII веке. Исследование изначальной истории раскола по вновь открытым памятникам, изданным и рукописным. СПб.: Печатня С. П Яковлева, 1898. С. 32–34; Crummey R. Old Believers in a Changing World. Dekalb: Northern Illinois University Press, 2011. Р. 52–67; Шульгин В. С.  «Капитоновщина» и ее место в расколе XVII  в. // История СССР. 1969. № 4. С. 130–139; Бородкин А. В. История старообрядчества Верхневолжья XVII  — начала XVIII вв. // Старообрядцы Верхневолжья: прошлое, настоящее, будущее. Кострома: С.  н., 2005. С.  31–37. Лес на север от Гороховца в XVII  в. назывался Вязниковским. Вязники (в XVII  в.  — Вязниковская слобода) находится на Клязьме, в 20 километрах на запад от Гороховца. В том, что нам известно о местопребывании Капитона в 1640-х гг., имеются пробелы. Возможно, он был схвачен властями и сослан в тобольский монастырь; в единственном, беглом упоминании его имени в документе от 1640 г. говорится лишь, что «ссыльный монах Капитон» обвинен был в преступных речах другим ссыльным монахом и вором (Преображенский А. А. Неизвестный автограф сибирского летописца Саввы Есипова // Советские архивы. 1983. № 2. С. 63–65).

[9] Бородкин А. В. История. С. 38.

[10] Румянцева В. С.  Народное антицерковное движение. С.  143–171, 204; Андреев  Н. И. Гороховецкая. С.  28–32. Документы по операции 1665–1666 гг. на Клязьме находятся в: Румянцева В. С., сост.  Народное антицерковное движение в России XVII века. Документы Приказа тайных дел о раскольниках 1665–1667 гг. M.: АН  СССР, 1986. С.  50–102. О силе Старой веры в Вязниках и окрестных районах в XVII и XVIII вв.: Морохин А. Архиепископ Нижегородский и Алатырский Питирим. Церковный деятель эпохи перемен. Нижний Новгород: Книги, 2009. С. 102–104.

[11] Андреев Н. И. Гороховецкая. С. 28.

[12] ГАВО. Ф. 556. Оп. 11. Д. 119. Л. 122. Двор 90; Оп. 107. Д. 73. Л. 152. Двор 116; Оп. 14. Д. 254. Л. 776. Двор 45.

[13] Эти ревизии иногда датируются годом, в котором выходил указ о ревизии, или годом начала ревизии. Я следую обычной практике датирования ревизий по годам, когда было составлено большинство ревизских сказок. Некоторые деревни подавали свои сказки с задержкой на год или два.

[14] Кроме детей, которые родились после одной ревизии, и умерли, не дождавшись следующей. Этих малолетних призраков можно обнаружить в приходских исповедных ведомостях, где они сохранились.

[15] В классическом исследовании ревизских сказок (Кабузан В.М. Народонаселение России в XVIII  — первой половине XIX  в. По материалам ревизии. М.: АН СССР, 1963) посвящается значительное внимание количеству неучтенных душ и прилагаются почти беспрерывные усилия к поиску и включению в ревизские списки мужчин, не учтенных при первом заходе. В конце концов, подавляющее большинство было учтено. В сказках о дворцовых крестьянах прихода с. Купля нет следов более поздних включений отдельных лиц или дворов (подобные включения есть в сказках из других уездов и деревень). Несмотря на кажущуюся вероятность, что девушки могли быть по небрежности пропущены, поскольку они подушный налог не платили, сказки из прихода с.  Купля кажутся полными. Ни одна женщина не была пропущена в какой-либо ревизии, а потом добавлена в следующей из-за того, что, например, она в промежутке вышла замуж и стала матерью налогоплательщика мужского пола.

[16] В указе о ревизии от 28 ноября 1761 г. не уточнялось требование включать в списки женщин, но была ссылка на предписание в указе от 13 мая 1754 г., что в следующей ревизии надлежит учитывать женщин с указанием родных деревень замужних и куда отданы в замужество дочери, дабы облегчить разрешение споров о правах собственности на беглых крепостных и их потомство (Полное собрание законов Российской империи с 1649 года (далее ПСЗ). М., 1830. Т. 14. С. 85; Т. 15. С. 837). Поскольку ревизия 1763 г. была первой учитывавшей детей женского пола, в ревизии 1782 г. впервые сообщалось, куда их выдали замуж.

[17] Ревизия 1763 г.: РГАДА. Ф.  350 (Ландратские книги и ревизские сказки). Оп. 2. Д. 824. Л. 128–137, 176–197 об. Ревизии 1782 и 1795 гг.: ГАВО. Ф. 301. Оп. 5. Д. 120. Л. 68–73 об., 164 об. — 172 об., 182 об. — 191; Д. 202, 58с — 63 об., 153– 160 об., 165–170 об.

[18] По Серпуховской губернии см.: Bushnell J. Did Serf Owners Control Serf Marriage? Orlov Serfs and Their Neighbors, 1773–1861 // Slavic Review. 1993. Autumn. Vol. 52. № 3. P. 441–442.

[19] Миронов Б. Н. Исповедный и метрический учет в имперской России // Материалы церковно-приходского учета населения как историко-демографический источник: Сборник статей. Барнаул: Алтайский государственный университет, 2007. С. 11–16. Миронов дает обзор происхождения и эволюции исповедных ведомостей, как П.И. Мельников: Мельников П. И. Счисление раскольников // Мельников П.И. Полное собрание сочинений. 2-e изд. СПб.: А.Ф. Маркс, 1909. Т. 7. С. 384–388. Основное законодательство: Русская историческая библиотека, издаваемая Археографической комиссией. СПб., 1878. Т.  5. Акты Иверского Святоозерского монастыря (1582–1706). Кол.  904–905 (Митрополит Корнилий, 1690); ПСЗ.Т.  3. С.  415 (Патриарх Адриан, 1697); Т.  5. С.  166 (фев. 8, 1716), 200 (фев. 18, 1716; данный указ резюмирует и повторяет указ 1714 г., текст которого не сохранился), 545 (фев. 17, 1718); Т. 10. С. 111–125 (апр. 16, 1737, законодательство об исповедной ведомости и введение формуляра для ее составления). Об усилиях в конце XVII  в. сделать ежегодную исповедь обязательной см.: Michels G. B. At War with the Church: Religious Dissent in Seventeenth-Century Russia. Stanford: Stanford University Press, 1999. Р. 116–117, 188–189 и в других местах.

[20] ГАВО. Ф. 556. Оп. 111. Д. 73. Л. 187–198.

[21] Частью проблемы являются правила в читальных залах российских архивов: ограничения в количестве тяжелых томов сказок, которое можно заказать за один раз, длительность ожидания (разная в разных архивах), пока принесут заказанное из запасников. Эти препоны отчасти служат охлаждению пыла генеалогов-любителей. Но даже архивисты с прямым доступом к запасникам говорят, что очень трудно отыскать сказки из какой-либо помещичьей вотчины, когда неизвестно, кто был ее владельцем в год проведения той или иной ревизии.

---