Восточный эллинизм

Нигора Двуреченская в радиопрограмме Proshloe

Как жили греческие воины на самой окраине эллинистического мира – в среднеазиатской крепости Узундара? Какие новые обеденные традиции они принесли местным жителям? И что хранилось в подвале, обитом свинцовыми листами?

О результатах археологических работ в крепости Узундара в 2019 году, а также о конференции «Восточный эллинизм – новые данные» рассказала кандидат исторических наук, научный сотрудник отдела классической археологии ИА РАН Нигора Давлятовна Двуреченская.

М. Родин: Мы уже встречались в программе «Родина слонов» и говорили о ваших раскопках крепости Узундара. Она находится в самой восточной области распространения эллинизма, насколько я понимаю. И вот теперь у вас прошла конференция, посвящённая восточному эллинизму. Давайте об этом сегодня поговорим. Вы недавно вернулись после очередного полевого сезона в Узандаре. Расскажите вкратце о том, что это за памятник.

Н. Двуреченская: Это действительно интересный памятник. Он находится на территории Древней Бактрии и маркирует одну из крепостей, построенную в раннее селевкидское время. Благодаря ей сохранялись границы на территории северо-западной части Бактрии и Бактрийской сатрапии, которая как одна из самых восточных, крайних сатрапий входила в состав Селевкидского государства. Это III век.

М. Родин: То есть это крайняя восточная точка, до которой дошли войска Александра Македонского? 

Н. Двуреченская: Скажем так: это крайняя восточная часть похода. Но Бактрия значительно более объёмная, и к востоку есть ещё куда двигаться. Есть знаменитый город Ай-Ханум, который находится восточнее. Тем не менее Узундара дала нам очень много интересного материала, потому что эллинизм в материальной культуре долгое время оставался белым пятном. Мы её копаем уже семь лет совместно с узбекскими коллегами – Институтом искусствознания Узбекской академии наук.

Этот год у нас необычный – мы завершили полевые исследования цитадели или филактериона крепости. Открыто 3 000 м², получено огромное количество индивидуальных находок, масса керамического материала и архитектура практически всей цитадели, сохранившаяся в плане. Высота стен до 4,5 метров, уникальные сооружения типа скального комплекса с объёмными подвалами для хранения либо льда, либо гарнизонных запасов и т. д. 

М. Родин: Небезынтересный памятник. Я помню, что была найдена ванная руководителя этого гарнизона, судя по всему?

Н. Двуреченская: Да. Их уже две, причём разновременные, найденные в разных местах. Но интересно, что уже сегодня, сразу после завершения полевых исследований, мы можем многое  реконструировать из жизни этого военного гарнизона – из полевой жизни и, конечно, из их основной деятельности: решения военных, стратегических задач. Мы можем реконструировать протяжённую пограничную сеть фортификационных объектов, объединённых в единую систему. Протяжённость сети нами уже прослежена где-то на 20 километров, она включает в себя более 20 объектов. Это отрезки стен до трёх километров длиной, отдельно стоящие башни, сложные макросистемы, которые включают и стены, и башни, и, условно говоря, контрольно-пропускные пункты. Всё это вместе принципиально изменило наше представление о том времени и, в частности, о вопросе северо-западных границ Бактрии.

М. Родин: Великая Китайская стена уже не кажется уникальной, когда изучаешь эту систему укреплений?

Н. Двуреченская: Всё же мы не будем с ней сравнивать. Тем не менее, эта фортификационная система с большой вероятностью протянется вдоль горной системы как единый массив вплоть до Амударьи, а это 80 километров. И действительно, по тому же принципу строилась и Китайская стена – она не сразу возникла как единый массив, сначала перекрывались самые важные места в горах. Так строили и у нас.

М. Родин: Какие яркие находки были в этом году? 

Н. Двуреченская: Мы докапывали совсем небольшой кусочек цитадели, но он был принципиально важен для понимания стратиграфии и этапов жизни на крепости. Не обошлось и без удивительных находок – в частности, монет. Мы обнаружили, например, роскошную тетрадрахму Деметрия. Впервые мы получили золото. Это очень маленький фрагмент ювелирного изделия, но высокохудожественной работы и тонкой выделки. Украшение, достойное работы мастеров Греции, Македонии.

Мы полностью разобрались с входным комплексом на цитадель, и это поменяло наше представление о том, что должно было находиться в её центре, то есть в скальном комплексе. Теперь мы склоняемся к мысли, что подвал – это хранилище льда. Дело в том, что выяснилось: первичный вход со стороны городища на цитадель был в своё время полностью перекрыт, замурован. Соответственно, собственного источника воды на цитадели не было. И скорее всего, для решения задачи водоснабжения использовали один из подвалов.

М. Родин: Как интересно. То есть там лежал огромный кусок льда?

Н. Двуреченская: Да. Я напомню, что нами был открыт подвал: 125 кубических метров, высеченный в скале, с очень сложной системой желобов внутри деревянного каркаса. Его стены и полы были полностью обиты свинцовыми листами. Это такой холодильник, перекрытый естественным навесом – первым этажом здания. Оттуда как из колодца вычерпывалась подтаивающая вода.

М. Родин: Те, кто хочет поподробнее узнать про Узундару, могут послушать, например, несколько выпусков программы «Родина слонов», где вы подробно рассказывали о крепости. Что дальше, когда раскопки на цитадели завершены? Будете ли вы готовить публикацию? Это ведь очень интересно: насколько я понимаю, благодаря этой крепости мы можем понять, как была устроена Селевкидская империя и как охранялись дальние рубежи эллинистического мира.

Н. Двуреченская: Да, конечно. К концу 2020 года мы должны сдать в макетирование монографию, посвящённую этим полевым исследованиям. Там будет представлена архитектура, находки и прочее, а также около 20 приложений, сделанных специалистами самых разных направлений, в том числе естественнонаучных. Это довольно объёмный труд.

М. Родин: Вы 17-18 декабря докладывали о результатах раскопок этого сезона на конференции, посвящённой восточному эллинизму. Расскажите о ней. И о том, как ваши раскопки вписываются, скажем так, в научный мейнстрим в этой сфере? В мировой научный мейнстрим, правильно я понимаю? 

Н. Двуреченская: Да. У нас была международная конференция. Мы пригласили наших коллег, большинство из которых занимаются полевыми исследованиями на территории Средней Азии. Но таковых, как ни странно, очень мало: эта конференция собрала практически всех действующих археологов…

М. Родин: …в мире, занимающихся восточным эллинизмом.

Н. Двуреченская: Да. Именно на территории Средней Азии. У нас были гости, коллеги и друзья из Франции, Германии, Узбекистана. Также мы собрали всех основных российских археологов, которые занимаются или занимались этой тематикой. Приехали коллеги из Эрмитажа, из Музея Востока, из Института востоковедения, ну и, конечно, из Института археологии.

Конференция длилась два дня. Первый день мы посвятили, в основном,  итогам работы на Узундаре. Было представлено, по-моему, семь докладов, раскрывающих разные аспекты этой темы. Хочу отметить, что материалы, посвящённые крепости и её судьбе, привлекли внимание очень широкой общественности. Например, Олег Двуреченский при подготовке доклада по военному аспекту крепости задействовал большое количество волонтёров. Они отозвались на призыв: нужно сделать рисунок воина-пельтаста, вооружённого определённым образом – так, как мы предполагаем. В итоге собралась команда очень интересных художников, за что им огромное спасибо. В частности, художник Врясов из Красноярска, художник Вячеслав Ильяев из Израиля и многие другие сделали не только художественные реконструкции образа македонских воинов крепости Узундара, но и 3D-модели рельефа крепости, сложного горного рельефа. Всё это было подготовлено именно к конференции. Кроме того, мы показали и ролик, который подготовил Врясов, о создании образа македонского война, в арсенале, в облике которого были использованы все наши индивидуальные находки.

М. Родин: То есть вы реконструировали образ этого воина не с бухты-барахты, не по каким-то общим сведениям, а по конкретным находкам на Узандаре?

Н. Двуреченская: Конечно. И ролик это блестяще отражает. Мы подобрали и фибулу (застёжку) для хламиды – короткой шерстяной воинской накидки, и индивидуальную фляжку, которую воины гарнизона брали с собой, выходя в дозор на соседние фортификационные объекты (на стены, дозорные башни и пр.). Подобрали и шлем с нащёчниками, который был открыт в прошлом году у нас, типа пилос. Проработали и многие другие детали. Например, хват натягивания лука был взят с краснофигурного сосуда.

М. Родин: У вас же найденного?

Н. Двуреченская: Да, абсолютно всё было реконструировано по конкретным источникам.

М. Родин: Речь идёт о IV веке до н. э., верно?

Н. Двуреченская: Это рубеж IV века и, скорее всего, начало III века до н. э. 

М. Родин: Хорошо. На конференции присутствовало много разных людей, которые, я так понимаю, обширно копают во всём этом регионе. О чём сейчас говорят, что там интересного происходит?

Н. Двуреченская: Надо отметить, что обширные работы ведутся на территории Старого Термеза. И к нам впервые за очень многие годы приехал знаменитый Пьер Лериш, участник французской археологической делегации в Афганистане. Он занимался фортификацией и является давнишним другом многих наших коллег из Института археологии – в частности, моего научного руководителя, который, к сожалению, ушёл из жизни, Геннадия Андреевича Кошеленко, нашего экс-директора Рауфа Магомедовича и многих других археологов, которые копали на территории Средней Азии и Афганистана. Поэтому на конференции было очень много трогательных моментов, связанных со встречей старых друзей, старых археологов, которые не виделись очень долгое время – некоторые по три десятка лет. Мы стали свидетелями встреч Пьера и с Рауфом Магомедовичем, и с Ольгой Николаевной Иневаткиной, которая, кстати, представляла очень интересный доклад по итогам раскопок на Афрасиабе. 

М. Родин: Что это за памятник?

Н. Двуреченская: Афрасиаб – это древний Самарканд, Мараканда. Итогом доклада стала реконструкция исторического момента убийства Клита Александром. Ольга Николаевна буквально провела всех нас по тем возможным местам и по тому последнему маршруту, который осуществил Клит на территории Древнего Афрасиаба.

М. Родин: То есть мы берём сюжет, который знаем по письменным памятникам эпохи эллинизма и времён Александра Македонского – и в археологии находим отражение этого сюжета?

Н. Двуреченская: Да. Это действительно уникальный результат, учитывая, что Афрасиаб, пожалуй, один из самых сложных памятников на территории Средней Азии для раскопок эллинистического времени. Там имеются очень большие более поздние напластования, и добраться, тем более, что-то реконструировать на эпоху раннего эллинизма представляется задачей сверхсложной. Тем не менее, эта задача была решена, и с успехом.

Так что доклады прозвучали очень интересные и отражающие современное представление о том, как происходила эллинизация. Также было поставлено много важных вопросов о перспективах дальнейших работ. Например, Пьер Лериш и Сеголен де Понбриан, которые работают в Старом Термезе, рассказали о самых интересных за последние 10 лет раскопках, происходящих в пограничной зоне на территории Старого Термеза. Это Малый Чингиз, и туда археологи попасть не могут, поскольку это уже зона за колючкой. Конечно, было интересно узнать из первых рук, как всё это выглядит. Пока, как сожалению, материалы эллинистического времени попадаются им только в переотложенном состоянии. Это и каменные стволы колонн…

М. Родин: То есть уже разрушенные здания, которые потом использовались в более позднее время?

Н. Двуреченская: Да. В кушанское время они использовались в качестве вторичного использования. Допустим, перенесённый порог или колонны стволов, которые маркировали небольшой сток воды. И прочее.

Также было интересно послушать доклад Линдстрем Гунвор, которая представляла Германский археологический институт и рассказывала о проведённых в этом году в Таджикистане рекогносцировочных работах в районе памятника Саксанохур. Этот памятник находится на территории Таджикистана приблизительно на 30 километров выше, севернее Ай-Ханума. Недалеко от него была найдена серия курганов, причём курганов очень крупных, не характерных для этой области, – например, курган высотой 11 метров. Предполагают, что это ранние курганы, относимые, возможно, к культуре саков. Линдстрем рассказала об итогах проведённых георадарных исследований, и о том, как принимаются решения о раскопке тех или иных курганов в следующем полевом сезоне.

М. Родин: Это исследование говорит нам о том, как эллинизм взаимодействовал с северными кочевыми племенами, правильно я понял?

Н. Двуреченская: Да. Скажем так: возможно, мы найдём эти следы взаимодействия. С другой стороны, мы просто будем иметь образцы культуры ранних кочевников на этой территории. Они почти неизвестны, их мало. То есть о самых ранних этапах жизни кочевников на территории Таджикистана нам пока ничего неизвестно.

М. Родин: Что принципиально нового мы узнаём об эллинизме вообще, о том, как он развивался, менялся в Средней Азии благодаря последним археологическим раскопкам?

Н. Двуреченская: Работы только на нашей крепости, на Узундаре, решили, на мой взгляд, два очень важных вопроса. В первую очередь это вопрос о северных границах Бактрии, который до сих пор исследователями по-разному трактуется. Открытие этой мощной фортификационной системы, которая прослеживается минимум на 20 километров и включает около 20 объектов, очень хорошо подтверждается, маркируется нумизматическим материалом. Датировка, это абсолютно точно, не позднее, чем Антиох I – это начало III века до н. э., то есть эпоха Селевкидов. В это время Бактрийская сатрапия имела здесь свою границу –  границу именно плодородных долин и оазисов Бактрии. А в греко-бактрийское время, когда сатрапия уже отделяется от Селевкидского государства и становится самостоятельным государством, крепость Узундара продолжает функционировать теперь уже как пограничная система именно Греко-Бактрийского государства. Воины гарнизона получают жалование уже от царей Греко-Бактрии, начиная с первого Диодота и кончая последним Евкратидом. У нас есть вся шкала всех правителей, монеты всех правителей представлены. Это снимает вопрос о границах.

Второй вопрос. Мы получили очень богатую нумизматическую коллекцию, представленную в основном мелким номиналом, медью. Причём медью мелкой: там ходили такие номиналы, как лепты или гимихалки. На эти деньги можно было купить что-то из продовольствия, типа небольшой лепёшки, или пирожка, или какой-то зелени. То есть мы видим очень развитое денежное обращение, которое, очевидно, начинается сразу с приходом македонян, с устройством вот этих крепостей. Очевидно, что греки живут по-гречески, их образ жизни и быт сопровождается типичными греческими чертами – от терракотовых ванн, столовой посуды, стилусов и граффити на греческом языке до монет.

М. Родин: И, судя по их большому количеству, греки втягивают в денежные отношения и местное население?

Н. Двуреченская: Да, безусловно.

М. Родин: То есть местное население начинает активно с ними торговать и пользоваться этими же монетами?

Н. Двуреченская: Да. И это не просто предположение, а доказанный нами эпизод. Потому что рядом с крепостью Узундара, буквально вблизи неё, но за пределами крепостных стен в течение нескольких сезонов благодаря планшетным сборам подъёмного материала нами была локализована базарная площадь. Туда и поднимались местные жители со своей ремесленной продукцией, с продовольствием, необходимым воинам гарнизона, – там осуществлялась торговля.

М. Родин: А кроме втягивания в денежные отношения, есть какие-то следы именно культурного влияния греков на местное население?

Н. Двуреченская: Безусловно. Почти на всех бактрийских памятниках в это время в быт входят новые формы столовой посуды. А раз появляются новые формы столовой посуды, значит, меняется кухня, меняется обряд, ритуал кухни.

М. Родин: Греки, получается, даже так далеко – в Среднюю Азию, принесли свою посуду и свою кухню, то есть научили людей по-другому есть?

Н. Двуреченская: Безусловно. Так и выходит. Накануне их прихода столовый набор был совершенно иным. А здесь мы видим переход на очень мелкую индивидуальную посуду – много всевозможных чаш размером с ладошку, диаметром до 14 сантиметров.

М. Родин: Ты уже не ешь из общего чана, а ешь цивилизованно – каждый из своей посуды, верно?

Н. Двуреченская: Да. Имеются небольшие так называемые рыбные блюдца. И, кстати, когда мне довелось копать в 2017 году в Керчи на памятнике «Госпиталь», который датировался IV веком до н. э. и началом III (это почти время Узундары), то набор столовых форм был таким же. Только технологии использовались немного другие. Например, у нас нет чёрного цвета, то есть нет лака. Но ангобы и рыбные блюдца, фиалы, солонки, пиксиды – абсолютно всё то же самое.

М. Родин: То есть вы закладываете очередной камень в картину глобального эллинистического мира.

Н. Двуреченская: Да, безусловно, в материальную культуру.

М. Родин: Спасибо вам огромное.

---