Лонгрид Арины Новиковой

Сведения об авторе:
Новикова Арина Дмитриевна
Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», Факультет гуманитарных наук, направление подготовки «История»,
4 курс.

Арина Новикова о своей работе

Читателю предлагается погрузиться в атмосферу праздника XVIII века с его пышными нарядами, французским театром и танцами до утра. Изучая ежегодные праздники (такие, как дни рождения и именины членов императорской семьи, дни коронации и восшествия на престол императрицы) и маскарады по случаю приезда прусского принца, автор прослеживает тесную связь между ними и политикой императрицы Екатерины II. Исследование представляет особый интерес, поскольку для него были привлечены новые, до этого нигде не использовавшиеся источники из московских архивов.

Работа: лонгрид

 Праздники во все времена имели сакральное значение для человека, отчего занимали особое место в жизни. Ритуал празднования, который мы наблюдаем в екатерининское время, складывался постепенно в XVIII веке после петровских реформ^[1]. Официальные праздничные церемонии, организованные и оформленные лучшими архитекторами и художниками, в которых участвовали отечественные и зарубежные артисты, были, пожалуй, самой яркой составляющей жизни российского двора. Они были весьма схожи с театральными постановками, поскольку развивались по продуманному сценарию, в котором есть свой пролог (приезд, осмотр дворца, парка), завязка (обед, придворный театр); развязка (вечерние увеселения и иллюминации) и эпилог – ужин и разъезд^[2]. Праздники, хоть и кажутся со стороны праздной прихотью и развлечением, устраивались с определёнными целями. «Зрителями» были как подданные правителя, так и иноземные наблюдатели (иностранные министры и путешественники), и способы воздействия на участников празднества могли быть различны. Так, заграничных гостей должны были впечатлить знаки силы и надёжности державы как военного и политического союзника, и от этих наблюдателей ожидали, что они донесут до своих дворов информацию, которая зашифровывалась в символике праздничных торжеств^[3]. Подданным необходимо было доказать законность и неоспоримость власти правящего монарха.

Цель работы – реконструировать придворные праздники и маскарады екатерининского правления. В первой части исследования изучаются регулярные придворные праздники: высокоторжественные дни^[4]. Вторая часть посвящена маскарадам, устроенным при петербургском дворе во время визита принца Генриха Прусского в 1770-1771 гг.. Выбор именно этого кейса связано с тем, что приезд младшего брата короля Фридриха II сопровождался с решением поистине общеевропейских проблем: в первую очередь, это разделы Польши. Повестка дня ярчайшим образом отразилась и в символике придворных маскарадов.

Современные исследователи обращаются к придворной культуре в поисках ответов на вопросы о природе монархической власти. Н. Элиас был одним из первых, кто начал изучать двор в качестве центра реализации политики монархиями Нового времени. В работе «Придворное общество» автор на примере двора Людовика XIV показывает, что он функционирует как поддержка стремлению королевской особы укрепить своё положение. Король превращает двор в составную часть своей «системы господства» посредством управления придворными^[5]. Власть монарха над страной является продолжением его власти над двором, следовательно, двор является «репрезентативным органом» неограниченной власти правителя и выполняет важные политические функции. Американский исследователь Р. Уортман в работе «Сценарии власти» изучал ритуал коронационных торжеств как способ выявления различных способов легитимации власти монархов. Автор приходит к выводу, что российские монархи пользовались особой символической системой для укрепления своей власти; этот феномен автор определил как «сценарии власти»^[6]. В последнее время исследователи всё чаще обращаются к дипломатическим ритуалам, праздникам и церемониям как важным составляющим межгосударственных отношений^[7]. Также появилось немало работ о быте двора XVIII-XIX вв.^[8]. Опираясь на подходы антрополога К. Гирца о роли культуры и о возможностях её герменевтической интерпретации, современные учёные опубликовали исследования о театрализации двора и семиотике придворных представлений^[9].

Между тем празднование высокоторжественных дней и устройство маскарадов в дни приездов венценосных особ европейских стран всё ещё почти не изучены. В настоящей работе, опираясь на подходы и достижения историографии, а также привлекая новые источники, мы постараемся восполнить эту лакуну: реконструировать придворные праздники екатерининского времени и выявить их связь с политическим курсом. Этим обосновывается актуальность и новизна данного исследования.

Чтобы осветить разные аспекты придворных торжеств, в работе используются источники разных видов. Для рассмотрения организационной части высокоторжественных дней были изучены делопроизводственные документы Российского государственного архива древних актов (далее – РГАДА): расходные казначейские книги^[10], черновые рескрипты и указы императрицы^[11], расходные таблицы и указы по дворцовым делам^[12]. Данные источники имеют свою специфику, поскольку представляется сложным вычленить расходы непосредственно на высокоторжественные дни и отдельные маскарады – эти статьи расхода не отделялись от ежедневных трат двора. Однако в документах содержится ценнейшая информация, во-первых, о наполнении императорского стола и ассортименте кушаний и напитков, предлагаемых гостям. Во-вторых, о количестве заказываемого за несколько дней до высокоторжественного дня продовольствия. В-третьих, представляется возможным оценить украшения стола и их стоимость, а также расходы на машинерию, фейерверки, иллюминации и другие развлечения. В качестве источников для реконструкции символического образа императрицы были использованы оды придворных поэтов и поздравительные речи на высокоторжественные дни^[13].

Когда Санкт-Петербург посетил принц Генрих Прусский, два наиболее крупных маскарада были организованы 28 октября 1770 года в Царском селе и 28 ноября 1770 года в Зимнем дворце. Последний представляется возможным изучить по франкоязычному «Описанию праздника, дарованного Санкт-Петербургу по приказу императрицы Екатерины II, во время пребывания в этой столице принца Генриха Прусского», оригинал которого хранится в РГАДА^[14]. В 1828 году описание было опубликовано в журнале “Bulletin du Nord”^[15], однако в публикацию не вошла приложенная к «Описанию» записка статс-секретаря императрицы С. Козмина с информацией об организаторах торжества. Об октябрьском маскараде оставил воспоминания сопровождавший принца граф Гордт^[16]. Ценную информацию содержит специальный «Журнал бытности в России Его Королевского Высочества принца Прусского Генриха…»^[17].

Дополнительными источниками стали камер-фурьерские церемониальные журналы^[18], личная и дипломатическая переписка Екатерины^[19], а также приглашённых гостей^[20].В этих источниках содержится детальное описание маскарадов, чего нет в делопроизводственных документах, ограниченных формуляром. Зарубежная периодика также является важным источником, который позволяет представить, насколько в зарубежной прессе особенности церемониала связывали с политическим курсом императрицы^[21]. Большинство источников личного происхождения и периодика представлены на французском и английских языках – все переводы в тексте сделаны мной.

1. «Царица Росскаго народа, / И Росскаго народа мать!»^[22]

Высокоторжественные дни при дворе были государственными праздниками, и их символическое наполнение имело политическое звучание. Чтобы стать «Росского народа» матерью, как заявлено в отрывке из Оды придворного поэта А.П. Сумарокова, Екатерине необходимо было приобщить его к атмосфере праздника. По воспоминаниям Джона Эльфинстона^[23], в 1769 году за днём коронации и днём рождения цесаревича последовали трёхдневные праздники^[24]. Вся страна праздновала их вместе с двором.

Народные гуляния имели воспитательные цели, поэтому всегда сопровождались хвалебными одами императрице. Эпистолы – послания в форме письма – были нередкими подарками от просвещённых лиц империи императрице и её семье. «Епистола» придворного поэта М. Хераскова традиционно содержит хвалу императрице:

«Уже мы чувствуем твоей державы сладость,

При всяком торжестве имея нову радость.

При новых радостях воспоминаем мы,

Как ты нас извела на свет из страшной тьмы»^[25].

Автор обращается к мифу о богине Астрее и сюжету о «Золотом веке»^[26]. Те же мотивы прослеживаются и в дифирамбе А.П. Сумарокова:

 «Зрите Россы щастье ваше,

Век Астреина ваш краше…»^[27].

Со второй половины 1760-х гг. в сценариях праздников, помимо древнегреческих лейтмотив, прослеживается обращение к образу «Матери Отечества».

По всей стране в высокоторжественные дни проходили театрализованные представления, направленные на возвеличение Екатерины. Например, в Казани в день рождения императрицы в 1765 году было представлено аллегорическое театральное представление с тремя главными героями: Россией, Судьбой и Казанью. Последняя благодарила первую и вторую за то, что «прогнали остаток тьмы невежества, и щастие вверили благоразумию и бодрости правителя»^[28]. Представление заканчивалось стихами:

Стократ, Россия ты блаженна,

Преславная на свете часть,

Что божией рукой врученна

Монархине такой во власть!

…Скажи своей Екатерине:

Живи, на веки ты живи^[29].

Однако главным театром действия был двор. Именно во дворце находились главные виновники торжества, и именно здесь проходили главные церемонии, на которые приглашались знатные российские особы и чужестранные министры. Роскошь двора – важная составляющая имиджа страны в XVIII в., для обеспечения этого трудились специальные службы и тратились огромные суммы денег. Хозяйственной частью ведали Придворная контора, главная дворцовая канцелярия, а деньги выделялись из штатс-конторы.

Баронесса Димсдейл^[30] вспоминает богатые угощения, которые предлагались в один из высокоторжественных дней 1781 года:

«Суп, рыба, варёная курица и цветная капуста, жареная баранья нога или говядина с картофелем, утка, птица и два бекаса (всё в одной тарелке). Большой кусок гамбургской говядины, котлеты и сосиски, рубленая утка с тушёными грибами. Лангуст, яблочные слойки, семь тарелок с десертами, апельсины, яблоки, персики, вишня, макаруны, бисквиты, тушёные пепины и сыр пармезан, всегда горячий ужин составлял семь или девять блюд»^[31].

Это подтверждается и в расходных ведомостях за 1781 год: «к подаче на столы»: «сельдей галанских и сосисек», анчоусов и других рыбных продуктов, фруктов разных сортов и напитков из разных стран (французские и венгерские вина, английское пиво, ликёры разных сортов)^[32].

Продукты заказывались как у отечественных, так и у иностранных производителей; главным критерием было качество. Например, 16 октября было выдано 855 рублей 60 копеек московскому купцу первой гильдии за покупку по приказанию императрицы, присутствующей в Москве, «варению, мёду улазного^[33], сырца^[34], дранцев с патошным»^[35]. И ещё через четыре дня 3420 рублей на «столовые разного рода припасы»^[36].

Что касается напитков, то праздничные столы ломились от их разнообразия. Перед празднованием тезоименитства Екатерины 20 ноября 1763 года было куплено ко двору венгерских вин на сумму 13000 рублей^[37]. Помимо вин, в употреблении были:

«Водка (вейновые разных сортов, французские белые и жёлтые), ратафии, араку, шампанские (сельдерейные и одинарные), вино (спанское несладкое, партугальское, эльзаское, гобрион), ликёр разных сортов, люнет (белый и красный), ренвейн, мадера, мушкат (туланский, флоренстийский), тентинелла, кенари, пиво, киршвейн, марго и т. д., плюс посуда, и того на 47010 рублей»^[38].

При этом представляется возможным рассчитать примерную стоимость бутылки вина. Иностранному купцу Ятану Мишелю в 1771 году за покупное у него бурбонское за 200 бутылок было отдано 260 рублей^[39]. Таким образом за бутылку вина канцелярия в среднем отдавала 76 копеек, учитывая, что покупки к императорскому двору не облагались косвенными налогами и пошлинами. Поставкой венгерских вин занимался назначенный императрицей 23 ноября 1763 года секунд-майор Антон Рарог (вплоть до 1774 года)^[40]. Таким образом обеспечивалось бесперебойное обеспечение дворцового хозяйства напитками.

По данным Дж. Эльфинстона, в день празднования рождения Павла Петровича в 1769 году (ему тогда исполнилось 15 лет) траты императрицы были следующими: машинерия^[41] и другие расходы на одну только ночь стоили императрице 1500 фунтов стерлингов, помимо ежегодных расходов, так как танцоры, певцы и музыка оплачивались из частных расходов императрицы от 1500 до 2000 фунтов стерлингов в год каждому^[42]. Если учитывать, что 1 рубль приравнивался к 0.2 фунта, тогда сумма получалась колоссальная – от 7500 до 10000 рублей. В расходных книгах не было найдено соответствующей информации, поэтому нельзя доверять подсчётам Эльфинстона беспрекословно: возможно, он преувеличивал.

Помимо всего прочего, необходимо было оплачивать и развлекательную часть. Расходы на певчих составляли 261 рубль в год постоянного жалованья, плюс прибавка за качество работы «первоклассным производить по 36 рублей, второклассным по 24, третьяго класса по 18»^[43]. Сверх того, по собственноручному указу императрицы певчих было велено обучать читать, писать, петь, арифметике и толковать катехизис, «дать оное учительское как денежное, так и хлебное жалованье, квартиру, дрова и свечи»^[44]. В «развлекательной» программе традиционно были карлики и карлицы. Под карликами подразумевали людей ростом ниже 140 см. В петровское время при дворе они пользовались почётом в роли шутов или просто в качестве диковинки^[45]. При дворе на протяжении первых семи лет царствования Екатерины находилась карлица Настасья Антипова Аничкова, которая с 1 марта по 1 сентября 1763 получила 125 рублей^[46].

На придворные мероприятия в 1771 году во время пребывания принца Прусского (о котором речь пойдёт ниже) было потрачено 52000 рублей^[47]. Учитывая, что во время пребывания принца Прусского при дворе проходило несколько высокоторжественных дней, то они также входят в эту статью расходов.

Таким образом, высокоторжественные дни имели важное значение не только в жизни императорского двора, они имели продолжение во всей державе и даже вне её: в действующей армии и на флоте^[48]. Масштаб празднеств доказывает, что они были своеобразным диалогом государыни и народа. Однако главным театром действия оставался дворец, где в момент торжества находилась императрица, и празднования в нём отличались большим размахом.

Следующая часть статьи перенесёт нас во внешнеполитические проблемы, стоявшие перед императрицей.

2. Jeter de la poudre aux yeux (с франц. «пускать пыль в глаза»)

В 1770-ые обстановка в Европе была весьма сложной для России. Екатерина вела войну с Турцией (1768-1774 гг.) и имела амбициозные планы освобождения от Османского ига греков под российским покровительством (что иногда называют «Первым греческим проектом» Екатерины)^[49]. По мысли императрицы, во главе Европы должны были стоять две империи: Венская, наследовавшая Римской, и Петербургская, наследовавшая Константинопольской^[50]. Однако для достижения смелых задач необходима была поддержка давнего врага Османской Порты – Австрии. Одновременно претензии России распространялись и на Запад. Ещё в 1762 году стараниями императрицы на польский престол был возведён лояльный России Станислав Понятовский. По плану императрицы, независимая Польша должна была выступить «буфером безопасности» для России на западе, однако антирусские выступления (восстание Барской конфедерации польских магнатов в 1768 году) заставили её пересмотреть планы. Прибывший в Петербург 31 сентября 1770 года принц Генрих от лица старшего брата, прусского короля Фридриха II, предложил Екатерине идею раздела Польши как «средство умиротворения» барских конфедератов, а также построения союзнических отношений с Австрией при условии её участия в разделах^[51]. Так начал формироваться «треугольник» Берлин-Вена-Петербург^[52].

Согласно «Журналу бытности в России Его Королевского Высочества принца Прусского Генриха…», в течение октября, ноября, декабря 1770 и января 1771 гг. при дворе балы, куртаги и «комнатные балы» проводились каждую неделю, иногда по несколько раз, и практически на все приглашался Генрих^[53].

Первый крупный публичный маскарад, который посетил принц, состоялся в Царском Селе. Сопровождавший принца граф Гордт^[54] был в восторге от великолепия двора и устроенного праздника и закрепил свои впечатления в мемуарах. В Царское Село гости следовали в длинном караване из карет, «убранных зеркалами в бесконечном множестве раз отражавших все предметы»^[55]. Дорога до места маскарада была наполнена множеством различного рода декораций и иллюминаций: световые фигуры, исполняемые с помощью пиротехники, декоративные щиты, изображающие аллегорические фигуры, украшения: китайское капище, фонтаны, обелиски, башни, античные развалины, маяк, столбы с горящими огнями и многое другое^[56]. В вечерней темноте (путь проходил после 6 часов вечера) это особенно удачно смотрелось. На расстоянии около мили от Петербурга были установлены «очень большие и чудесно освещённые» триумфальные ворота^[57]. На них была надпись: «В честь Его Королевского Высочества Принца Прусского Генриха, дражайшего гостя» (Рис. 3)^[58]. Периодически делались остановки, и гостям показывали аллегорические представления. Во время одной из таких остановок, с одной стороны от дороги гости наблюдали генгеты^[59], в которых плясали крестьяне и крестьянки в национальных костюмах народов империи^[60].

2.Иллюминация на дороге между Петербургом и Царским Селом по случаю приезда прусского принца Генриха. С гравюры XVIII столетия // Брикнер А.Г. История Екатерины Второй. М., 1998. С. 357.

Уже недалеко от Царскосельского дворца Пулковская горка изображала Везувий, «с вершины которого поднимался фейерверк…»^[61]. Оттуда и до дворца дорога была украшена разноцветными бумажными фонарями, а «между ними поставлены были пирамиды, убранные огнями, и по обоим сторонам дороги горели плошки»^[62]. Напротив Царскосельского зверинца возвышалась освещённая Дианина гора с античным храмом; всё это зрелище сопровождала роговая охотничья музыка^[63]. Таким образом, только путь уже производил яркое впечатление. Не остался без внимания гостей и симбиоз «русскости» (танцоры в национальных костюмах) и античности в символике украшений. Далее всю ночь напролёт во Дворце был маскарад: в ярко освещённых залах танцевали гости, облачённые в домино^[64]; несколько раз за ночь прерывались танцы и гасились свечи, чтобы гости могли наблюдать иллюминацию и фейерверк за окном^[65].

Если вышеописанный маскарад призван был впечатлить гостя зрелищными видами искусства, то придворный маскарад 28 ноября в Зимнем дворце – поражал театральным действом. Ко двору было приглашено 5000 человек (пришли 3600), среди которых было и купечество^[66]. Приобщение третьего сословия раскрывало проекты просвещённой императрицы по созданию «новой породы людей»^[67]. До девяти часов вечера гости танцевали в двадцати одной комнате, после чего началось аллегорическое театральное представление. Главным героем был Аполлон с другими античными божествами, временами и месяцами года. Актёрами были дети «высшего дворянства империи» 9-10 лет – демонстрация воспитательного проекта Екатерины и Бецкого^[68]. Этот маскарад не был запечатлён в воспоминаниях графа Гордта, поэтому источником его реконструкции стало «Описание…» представления. Согласно замыслу устроителей, Аполлон прибыл с Родоса (намёк на Архипелагскую экспедицию (1769-1774)^[69]) вместе с другими божествами, не были приглашены лишь те, «чья цель состояла в том, чтобы сдаться»: Юпитер, Юнона и Момус^[70]. Флора отвечала за подарки гостям. Первый она преподнесла Генриху: это был букет и шкатулка с коллекцией золотых медалей, которые собирались в Санкт-Петербурге с момента его основания^[71]. Особенный акцент делался на одаривании героев войны: графу Захару Григорьевичу Чернышёву, главе военной коллегии,  подарок преподнёс месяц Март, олицетворявший бога войны Марса (на французском «Mars» в значении «Март» и имя бога пишутся одинаково); супруге его брата Ивана Григорьевича, вице-президента Адмиралтейств-коллегии, А.А. Чернышевой (Исленьевой) бог Борей вручил бриллиантовое перо со словами «Именно я покровительствовал вашему мужу. Именно я заполнял паруса тех кораблей, которые заставили реветь флот и трепетать Мустафу» (явный намёк на Чесменскую победу)^[72]. Октябрь подарил Григорию Орлову золотую вазу, выложенную бриллиантами, и отметил его заслуги, связанные с организацией Архипелагской экспедиции^[73].

Далее гости были приглашены в большую и ярко освещённую овальную комнату в девятнадцать сажень^[74]. В письме госпоже Бьельке императрица поясняла: «покойная императрица Елисавета начала строить здесь в Зимнем дворце большую залу в тридцать сажень длины, которая ещё долго не будет кончена; я велела в этой каменной зале устроить деревянную»^[75]. Таким образом, помещением для маскарада стала недостроенная зала, внутрь которой поместили овальный каркас с двенадцатью нишами, в каждой из которых находился стол по месяцу года.

После ужина в смежной комнате началось театральное представление с балетом «Оракул», сыгранное теми же детьми на французском^[76]. Заполночь комедия закончилась, но, по словам Екатерины, гостям настолько понравилось, что они «начали танцевать и проплясали до пяти часов утра»^[77]. Императрица испытывала такую гордость устроенным маскарадом, что не раз детально описывала его Вольтеру в одном ряду с важными военными победами над турками^[78].

Музыка, исполнявшаяся в течение всего маскарада, была написана итальянским композитором Томазо Траэттом, в это время находившимся в российской столице^[79]. Интерьер был спроектирован архитектором М.А. Ринальди^[80]. В оригинальном документе от 6 апреля 1771 года, составленном по велению императрицы Г.В. Козицким, указано, что к описанию также должны были прилагаться рисунки от «господина Ринальди»^[81]. Однако они пока не найдены.

Политическая часть визита Генриха сопровождалась решением, без преувеличения, общеевропейских проблем: укрепление связей между странами, разделение сфер влияния в Европе и связанные с этим польский и турецкий вопросы. Удивительной находкой стала статья в британском журнале “Caledonian Mercury”, где содержится небольшое описание ещё одного роскошного маскарада, устроенного 18 января 1771 г. в день рождения Генриха Прусского: «в этот же день императрица лично вручила принцу… табакерку из слоновой кости. Открывая её, его Королевское Высочество был приятно удивлён, увидев ценное кольцо с портретом Её Императорского Величества»^[82]. Таким образом, Европа также наблюдала за блеском Российского двора.

Эти факты ещё раз подтверждают значение праздников в пропагандистских стратегиях Екатерины Великой. Нет сомнения, что переписка Генриха с братом Фридрихом II в дни его пребывания в Санкт-Петербурге повлияла на ход решения «польского вопроса»: после возвращения принца король Фридрих начал подробно заниматься этим делом, и уже 4 января 1772 года между Россией и Пруссией была заключена конвенция о первом разделе Польши. Задача Екатерины II – показать блеск, мощь русской армии и неисчерпаемость ресурсов империи – была выполнена успешно во многом благодаря риторике праздников.

Заключение

Празднования придворные и общеимперские должны были сыграть роль в формировании образа императрицы как заботливой Матери Отечества для подданных и сильного просвещённого монарха для иностранцев. Они становились своего рода театром, где при помощи понятной «зрителям» знаковой системы транслировались идеи царствования. Во время празднования высокоторжественных дней важны были и античные мифы (Екатерина как богиня Минерва, Астрея), и более близкий народу образ Матери Отечества. Так императрица не только обосновывала свой приход к власти, но и проводила нить с народом империи. Во время маскарадов, устраивавшихся ради представителей европейских королевских династий, упор делался в первую очередь на древнегреческую и древнеримскую мифологию, что позволяло продемонстрировать: античное наследие является фундаментом и для России как части европейской цивилизации.

Таким образом, исследование показало, что праздники служили не только развлечением, но и важной частью политики.